- Хорошо, но почему он не выступает, раз собрал такое войско?
- Говорят, припасов маловато. Послали ширванского хана по деревням - добывать. А люди не отдают, прячут. В одной деревне упали старосте в ноги: "Смилуйся, не забирай семена! Чем сеять будем?!" А тот отобрал человек десять, привязал их к стене, а головы - к буйволиным упряжкам, - те рванулись, головы прочь от тела!.. Своими глазами видел!
- Ну и что, боязно было смотреть? - удивленно спросил Мирза Алимамед.
- Нет, ага. Боязнь мне неведома. Но когда над людьми, над живыми людьми, этакое лиходейство!.. Не терпит мое сердце!..
Мирза Алимамед исподлобья глянул на Сафара.
- А самого Фатали–хана ты не видел? - помолчав, спросил он.
- Нет. Он, сказывали, в Дербенте. Из Аждарханы корабль прибыл с артиллерией, принимать ее поехал. Они, говорят, русским сальянскую рыбу продали, а те им оружие.
Мирза Алимамед молчал, думал. Потом, словно очнувшись, задал Сафару еще несколько вопросов и отпустил отдыхать.
Когда Мирза Алимамед поднялся наверх, у хана были Вагиф и Мамедгасан–ага, Алимамед–ага сообщил о возвращении лазутчика и передал хану все, что услышал от Сафара. Хан слушал молча, не перебивая, но губы у него подергивались.
- Войска Ираклия уже миновали Гянджу, - сказал Вагиф, пытаясь хоть несколько унять гнев хана. - Мы увеличили численность своего войска на Куре. Следует, мне думается, направить туда Мамедкулу–агу с артиллерией. Десять тысяч мы выставим, пять приведет Ираклий - Фатали не сможет перейти Куру!
- Ты полагаешь, Фатали не одолеет пятнадцати тысяч? - уже несколько спокойнее спросил Ибрагим–хан.
Вагиф улыбнулся.
- Не одолеет, хан, да буду я жертвой твоей! Сам не одолеет. Он только на русских и надеется. Не зря же он направил сюда этого Хаджи Маликмамеда. Но я опасаюсь, что, если дела у него примут несколько иной оборот, Агамухамед–хан улучит момент и начнет жечь наши деревни!..
Опустив на бороду мундштук кальяна, хан внимательно слушал Вагифа.
- Ну, хорошо, что же ты советуешь?
- Мое мнение прежнее, - спокойно сказал Вагиф. - Но то, как вы обошлись с Маликмамед–ханом, я думаю произвело на Фатали весьма неблагоприятное впечатление. Посол неприкосновенен…
Вагиф не стал продолжать, ибо знал, что сказанного и без того достаточно, чтобы хан заупрямился.
Ибрагим–хан чувствовал, что допустил ошибку, но не хотел признать ее. "Если я выпущу этого юродивого, - лихорадочно работала его мысль, - Фатали решит, что я испугался. И все равно это ничего не изменит. Нет, я соберу все силы и двинусь на него! Я должен опередить Фатали!"
Все молчали. Зловещая улыбка тронула губы повелителя.
- Я сам выступлю против Фатали–хана. Я покажу ему! Отца его подниму из могилы!
В тот же день на улицах города забили барабаны, заиграли военные трубы. Ко всем старшинам и меликам разосланы были гонцы с приказом выставлять конников, собирать и везти припасы. Вся земля между Курой и Араксом заволновалась, тронулась с места, двинулась на Ширван. Тысячи людей, оторванных от полей и пашен, отправились в поход за смертью.
Соединив с войсками Ираклия, которых привел его сын Георгий, своих пять тысяч воинов, набранных большей частью в Казахе и Шамседдине, Ибрагим–хан направился к Куре. Здесь, расположив отряды вдоль берега, он отправил в разведку Сафара. Тот переправился через Куру как только стемнело и вернулся под утро. Он привез весть, что три тысячи лезгин под командованием Шамхала быстро движутся к Куре. Ибрагим–хан привел войска в боевую готовность.
Стояло ненастное, холодное утро, ветер резал лицо. Средь прибрежных камышей и кустарников то там, то тут торчали папахи - это сидели в засаде воины Ибрагим–хана. Стрелять было запрещено.
Подойдя со своими частями к Куре, Шамхал огляделся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, приказал начать переправу. Когда его конники были на середине реки, с противоположного берега началась пальба. Лезгины смешались… Шарахались раненые лошади, падали с седел всадники, а части все подходили и подходили… Кое–как Шамхал повернул конников, и, давя друг друга, они начали в панике отходить. И тут из засады выскочили карабахцы и грузинские воины. Засверкали сабли, рубя отступающих лезгин. Ударила артиллерия - все вокруг заволокло пороховым дымом… Ибрагим–хан на коне, размахивая саблей, сам бросился через Куру, тысячи всадников ринулись за ним.
Отступающих преследовали долго. Вагиф следом за Ибрагим–ханом скакал по усыпанному окровавленными: телами полю; время от времени ему становилось так тяжело, что он вынужден был хвататься за гриву коня - сердце сжималось от невыносимой острой боли…
22
Компания Мамед–бека подъезжала к Кягризли. Весна была в разгаре: луга уже зеленели, распустились фиалки, деревья стояли в белом и розовом цвету, нарядные, как невесты. Словно подвешенные на солнечных лучах, в воздухе вились тысячи пчел, рождая волшебную мелодию. Торжествовала земля, радостно сияло небо, и только люди оставались печальными, безучастными к этой красоте. Мужчины уже год как на войне, кто убит, кто изуродован, вся тяжелая работа на женщинах, а старшина знает одно - налоги требовать.
Мамед–бека встретили в деревне вроде бы приветливо, но про себя каждый думал: "Пронеси аллах! Пока что от этих ханских сынков никто добра не видел!.." Впрочем деваться было некуда, оставалось лишь полагаться на судьбу.
Старшина, прослышав о приезде Мамед–бека, бросился навстречу, сам ввел его в господский дом и, приложив руку к жирной груди, с трудом сгибаясь от тучности, сказал:
- Я твой слуга! Приветствую тебя в твоем доме? Счастлив служить тебе и твоим гостям!..
Через минуту веранда в двухэтажном доме была застелена коврами, молодые беки, вымывшись у колодца, удобно расположились на них. Коней развели по дворам - по одному на крестьянский двор; старшина послал людей по деревне - собирать "гостевые".
- Ну, ребята, - сказал Мамед–бек, с гордостью оглядывая цветущие сады, - как вам мое имение?
- Замечательно! Чудо. Просто рай!.. - послышались восторженные голоса.
Мамед–бек прищурил светлые глаза.
- Подождите, я вам еще не такое покажу! - и он причмокнул губами.
Нукеры поспешно разводили в саду костер, беспрерывно дуя в огонь и то и дело вытирая слезящиеся глаза полами рваных архалуков. Поодаль свежевали только что заколотого барашка, у колодца мыли зелень. Женщина, закрытая яшмаком, расстелила скатерть, положила на нее чурек, овечий сыр, гатыг…
- Ну, ребята, с богом! - скомандовал Мамед–бек и протянул руку к угощению; гости последовали его примеру.
Старшина, распоряжавшийся неподалеку от веранды, то и дело подходил к господину и тянул умоляющим голосом:
- Ради аллаха! Не набивайте вы себе животы кое чем - сейчас мясо будет готово!
И правда, садж уже стоял на огне, и нукеры клали на него куски жирной баранины. Гости, порядком проголодавшиеся в пути, потягивая носом, с наслаждением слушали, как шипит мясо. Скоро оно было поджарено, его залили гатыгом и подали. Принесли стаканы, наполненные свежей водой из кягриза.
Перед верандой толпились оборванные ребятишки. Жадными глазами глядели они на угощавшихся господ. Старшина с бранью стал разгонять их.
- Не надо! - Мамед–бек покачал головой. - Пускай стоят! - и он бросил вниз несколько костей.
Голодные ребятишки мигом похватали их. Те, кому не повезло, налетали на счастливчиков, пытаясь отнять добычу; схватившись не на жизнь, а на смерть, мальчишки катались по земле, а Мамед–бек снова и снова бросал им кости и до слез хохотал над этим зрелищем.
Наконец с едой было покончено; старшина принес несколько мутак, и гости расположились отдохнуть.
Приезд молодого господина был старосте очень кстати: люди его обшаривали дом за домом, отнимая "для гостей" все, что можно; то и дело слышалось всполошенное кудахтанье кур, крики и проклятия женщин.
Когда гости проснулись, солнце еще стояло высоко. Молодые беки спустились к воде, напились и отправились побродить по деревне.
- Посмотрим, может что и приглянется!.. - Мамед–бек подмигнул приятелям.
Но что там могло приглянуться?.. В беспорядке разбросанные бедные хибарки, за ними кучи высушенного кизяка… Женщины, старики… Все в изношенной, линялой одежде… Встретились им несколько человек с отрезанными ушами и носами. За гостями бежала стайка ребятишек, их становилось все больше и больше…
Гости вышли за деревню. Несколько девушек с кувшинами на плечах шли за водой к кягризу. Одна из них, в сдвинутой на бок чалме, рассказывала что–то подругам. Вдруг она обернулась, взгляд ее встретился с взглядом Мамед–бека, и щеки девушки заполыхали огнем. Но и Мамед–бека пронзил ее быстрый взгляд. Он тихонько пошел следом, любуясь тонким станом, загорелыми, стройными икрами, длинными девичьими косами, на концах которых позвякивали серебряные монеты.
Заметив, что молодой бек преследует их, девушки притихли. Подошли к кягризу, спустились, стали набирать воду. Мамед–бек стоял в сторонке, не отрывая глаз от той, что нарушила покой его сердца. Улучив момент, спросил трепетно:
- Как тебя зовут, девушка?
Красавица молчала, устремив взгляд в землю. Время от времени она нерешительно поднимала голову, но, встретив страстный взгляд Мамед–бека, смущенно отворачивалась.
- Как твое имя? - настойчиво повторил юноша.
Девушка метнула на Мамед–бека испуганный взгляд.
- Айша! - вымолвила, и голос ее пресекся. Она стояла вся красная от стыда.
- Чья ты?