По каким-то формальным причинам дело было судом отложено, и вот тогда-то Луиза Ивановна и решилась обратиться к своему родственнику. Но люди злы. Как мы уже знаем, вместо родственной помощи она получила холодное письмо поручика Ковалева-второго с неясной припиской: "Готовый к услугам…" Думала ли в тот день мадам Вейдель, что примерно через десять лет даже не за услугами, а за помощью обратится к ней сам Павел Карлович Ренненкампф?
С тех пор как неприятное судебное дело окончилось для нее самым благополучным образом и за отравление купца, совсем как Катюша Маслова в "Воскресении" Толстого, пошла на каторгу молодая женщина, а она, хозяйка, вышла из зала суда с ничем не омраченной репутацией, Луиза Ивановна и не вспоминала своего знатного родственника. Между тем в августе 1914 года его имя снова всплыло. Люди шепотом рассказывали друг другу, что знаменитое наступление на Восточную Пруссию армии генерала Самсонова сорвалось именно из-за генерала Ренненкампфа, командующего первой армией Северо-Западного фронта. Противостоявшей германской армией командовал его родной брат. И когда по диспозиции вслед за армией Самсонова должно было немедленно начаться наступление его правого соседа - армии Ренненкампфа, каратель даже и не пытался двинуться с места. Он предоставил генерала Самсонова и его солдат своей судьбе, охраняя судьбу своего родного брата. Все же он в конечном счете оказался хорошим родственником!
Измена генерала Ренненкампфа повлекла разгром в лесах восточной Пруссии армии Самсонова. Что же касается изменника, то какие-то его оправдания были благосклонно приняты немецкой царствовавшей в России четой, и на его груди засияла новая звезда, пожалованная "за геройство и храбрость".
Ранней осенью 1914 года об этом в России говорили многие, но, разумеется, Луиза Ивановна не интересовалась и не занималась "политикой". Ее интересы и занятия были неизменны и не выходили за пределы особняка в порту, освещавшегося по вечерам фонарем у входа.
Менялись официантки, менялись клиенты, менялись и тарифы: деньги падали. Луиза Ивановна с увлечением повышала цены, далеко обгоняя инфляцию. Ветер дул в ее паруса. И вдруг Романовы лишились престола, а она - мягкого кресла у окна в зальце своего заведения, да и заведения в целом: "номера" этого рода, просуществовав столько же, сколько существовала империя, повсеместно подверглись закрытию. По привычке видеть в приставе высокое начальство, Луиза Ивановна пошла было к нему поплакать на свою судьбу: "Тридцать лет я трудилась, и вот теперь меня выгоняют, как драную кошку!" Да, такую тираду она приготовила для разговора с приставом, но оказалось, что пристав не то сбежал, не то сидит под арестом. Только тогда она поняла глубину катастрофы и удалилась на покой. Но разве можно быть спокойной в этой стране, не признающей ни царя, ни пристава, ни бога?!
С полгода фрау Вейдель пожила без особых огорчений в небольшом одноэтажном домике, купленном ею после ликвидации "дела". При домике был отличный фруктовый сад. Луиза Ивановна уже подумывала сдавать сад в аренду, как вдруг там, в Петербурге, который был уже не Петербург, а Петроград, что-то случилось осенью такое, перед чем бледнели ее прежние неприятности. Весьма ощутимые отзвуки Октябрьской революции она увидела и в Таганроге. "Рабочие поднимают голову", - с правильным классовым чутьем определила для себя суть событий старая содержательница трактира. И вывод она для себя сделала правильный: надо продавать и этот одноэтажный домишко на Митрофаньевской улице и уезжать в Курляндию. Там "приличное" правительство, там порядок, там, может быть, ей удастся открыть фешенебельный дом свиданий, о чем она мечтает вот уже тридцать лет. Но надвинулись события, которые сделали ее планы маловероятными: в снежный январь 1918 года рабочие "захватили власть" в Таганроге…
А уже в феврале Луизу Ивановну ожидало новое неприятное событие. Из Ростова, в котором также установилась революционная власть рабочих и крестьян, к старой немке приехал ее родственник, свойственник или просто земляк генерал Ренненкампф.
Вот когда он мог пожалеть, что в свое время не был "готов к услугам", предоставив это своему адъютанту! Теперь-то услуги Луизы Ивановны ему особенно понадобились. В штатском потертом пальто, с небольшим чемоданом, постучался в дверь высокий и еще сейчас не согнутый летами старик, с начисто сбритыми усами, с нависшим носом. Он вошел в горенку и только здесь снял перед ахнувшей старухой потертую меховую шапку.
- Узнаешь, дорогая Луиза? - с генеральской хрипотцой негромко спросил Ренненкампф, сразу признав свое родство с хозяйкой дома.
- О, экселенц… - забормотала Луиза Ивановна, приседая в старинном книксене, - я так счастлива!
- Ну, уж счастливым нам с тобой не от чего быть, - отрезал генерал, бесцеремонно усаживаясь в широкое и низкое кресло, обитое красным бархатом: мебель из своего заведения Луиза Ивановна, в общем, спасла и перевезла домой. - Стаканчик мадеры мне не помешал бы, сестрица.
Беспрестанно приседая и ахая, мадам Вейдель поставила на круглый столик, крытый красной бархатной скатертью со старыми следами пролитого бенедиктина, графинчик водки, две бутылки отличного лафита и таганрогскую закуску: икру и балык. Генерал просветлел лицом, встал, скинул пальто и, снова усевшись, налил себе чарку водки.
- За погибель большевиков! - произнес он шепотом и опрокинул чарку себе в рот, показав при этом множество золотых коронок. - Я бежал из Ростова, - нашел он нужным пояснить. - Из Чека ломились в парадную дверь, а я удрал с черного хода. Понятно?
Не дожидаясь ответа, он внушительно сказал:
- Теперь ты должна меня спрятать. Большевикам каюк, скоро город займут немцы.
- Немцы?! - с восторгом переспросила Луиза Ивановна.
- Вот именно, - подтвердил генерал, опрокидывая вторую чарку.
Он поглядел на монументальную кровать и, не стесняясь престарелой родственницы, стал раздеваться. Луиза Ивановна скромно потупила глаза.
- В конце концов, мы родственники… и мне уже шестьдесят лет, - сказал генерал, с усилием стаскивая солдатские сапоги. - Кстати, ты помнишь наше родство?
- О да, онкель Пауль! - пылко воскликнула Луиза Ивановна. - Вы - мой дядя!
- Ну, положим, не дядя, а только двоюродный… нет, троюродный брат, - возразил Ренненкампф. - В последний раз мы видались с тобой в Риге, у тети Эммхен. Помнишь тетю Эммхен?
Луизе Ивановне очень хотелось напомнить этому надменному старику, что было время - она сама ссылалась на тетю Эммхен в надежде разбудить в душе генерала родственные чувства. Но увы: ей достался лишь поручик Ковалев-второй с его бесплодной готовностью к услугам.
- Приятного отдыха! - жеманно пропела старуха и выскользнула из комнаты, прикрыв за собой дверь.
Она пошла на кухню и, попивая здесь за чистым, до блеска выскобленным столом кофе, тяжело задумалась: а как же ей, собственно, быть с неожиданно нагрянувшим родственником? Держать его, не показывая соседям? Все равно они проведают о появлении какого-то подозрительного гостя. И не миновать ей неприятных объяснений с большевистским начальством!
Часа через два, когда из ее горницы раздался стариковский барственный кашель Ренненкампфа, она, уже не стесняясь, вошла без стука и сразу задала волновавший ее вопрос:
- Скажите, братец, а паспорт у вас имеется?
- О да! - сказал генерал. - Меня снабдили… - Он протянул ей паспортную книжку. - Видишь? Федор Иванович Смоковников, из мещан города Витебска.
- Федор Иванович? - опешив, переспросила мадам Вейдель. - Пфуй, значит, вы уже не немец, братец?
- Чепуха, - отмахнулся генерал, вылезая из-под пухового одеяла, - я был немцем и останусь немцем. - А это… - он пренебрежительно махнул рукой в сторону паспортной книжки, - это временная маскировка. Ничего не стоит.
- Хорошо, - твердо сказала старуха, возвращая паспорт генералу, - хорошо! Вы, Федор Иванович, есть мой служащий. Вы имеете обрабатывать мой сад и чистить мой двор!
И она рассказала милостиво слушавшему ее "братцу" свой план.
Днем Ренненкампф лениво окапывал в саду фруктовые деревья. Соседи уже привыкли к его высокой статной фигуре старого солдата и вежливо через забор откликались на его шуточные приветствия.
- Веселый старичок к Ивановне забрел, - говорили соседки. - Война-то людей по всему свету разбросала, она не смотрит - молодой или старый.
- Поди, бездомный, - жалостливо вздыхали старушки, - ему и глаза-то закрыть некому будет.
- Глаза закрыть - это всегда охотник найдется, - мрачно заметил случившийся тут сосед, кожевенник Михайло, квелый человек в солдатской стеганке по колена и в заскорузлых рыжих сапогах.
- Тьфу! - возмутились старушки. - Креста на тебе нет, Михайло!
- Это верно, что нет, - спокойно подтвердил кожевенник, с интересом всматриваясь в Ренненкампфа. - Сосед! - окликнул он генерала. - Да ты когда-нибудь раньше окапывал деревья? Уж больно по-барски копаешь, в полвершка!
Ренненкампф не торопясь выпрямился и спокойно ответил:
- Я ведь, сынок, всю жизнь в городе проработал, в Витебске, там и садов не видно.
- А кем работал? - без паузы спросил рабочий.
- Кем только не приходилось, - вздохнул генерал. - И по сапожному, и по слесарному… Всяко бывало.
- Ясно, - сказал Михайло. И снова, внимательно приглядевшись к Ренненкампфу, повторил: - Ясно!