Ростовский писатель, драматург, прозаик и юморист, Сергей Званцев (1893–1973) известен своими рассказами о старом Таганроге, о чеховских современниках. Вниманию читателей предлагается сатирическая повесть "Омоложение доктора Линевича".
Содержание:
Показание профессора Н. И. Орловского 1
Показание доцента Котова 2
Продолжение показаний Котова 3
Показания гр-ки Апфельгауз-Титовой 3
Протокол, составленный участковым 3
Запись беседы районного психиатра в присутствии прокурора с гражданином, называющим себя Линевичем Петром Эдуардовичем 3
От автора 4
Новое заявление гр-ки Апфельгауз-Титовой 13
Сергей Званцев
Омоложение доктора Линевича
Показание профессора Н. И. Орловского
Мне, ректору медицинского института, руководителю терапевтической клиники, доктору медицины и профессору, человек, подсевший к моему столику в кафе, был абсолютно ясен. Робкая мина, слегка дрожащий голос и пергаментный цвет лица - пергаментный цвет лица в особенности, - как весь этот комплекс типичен!
Надо сказать, я вообще не люблю, когда меня отвлекают от еды посторонними разговорами. Ну, когда речь идет о приятном и нужном собеседнике или, скажем, о прелестной собеседнице, куда ни шло. А этот старикашка с большим кадыком и седой щетиной на впалых, бледных как… Да, мне, как геронтологу, пергаментный оттенок кожи более чем понятен.
Размышляя впоследствии над причинами, вызвавшими в моей подкорке вредное раздражение в то утро, я пришел к заключению, что не один его внешний вид виноват в моих отрицательных эмоциях. Ведь я его хорошо знал, бывшего ассистента нашей клиники. Да, вечного студента, не имеющего ученой степени, Петра Эдуардовича Линевича. В течение, по крайней мере, десяти лет он отвечал в коридорах клиники на его приветствия, а иногда даже подавал ему руку и спрашивал: "Как дела?" Он отвечал неразборчиво, но всегда уважительно. Да, он понимал всю огромную дистанцию, отделявшую его, не сумевшего защитить диссертацию на степень кандидата, от меня - человека с ученым именем!
Я знал, что после обязательных часов работы в палатах он попросит моего разрешения "поработать в лаборатории" и потом долгими часами будет производить какие-то опыты над тканями различных органов.
- Петр Эдуардович, - говорил я ему иногда, находясь под влиянием положительных факторов в благодушном настроении, - ну охота вам экспериментировать! Для экспериментов нужна серьезная теоретическая подготовка, а иначе - это эмпирика, далекая от науки. Что вы ищете? Философский камень?!
Обычно старик (кажется, он и десять лет назад был уже стар!) что-то смущенно бормотал в ответ, вроде: "Я - так, ничего особенного… Изучаю отдельные ткани…" А однажды он мне ответил непривычно холодно и, я бы даже сказал, нахально:
- Свои великие открытия на благо человека Пастер сделал даже и не будучи медиком. А я - врач!
Помню, я тогда с удивлением взглянул на него. Ишь, Пастер какой выискался! Мне хотелось его одернуть, но, он вдруг сразу сжался и втянул седую голову между плеч, точно опасаясь удара. Я уничтожающе взглянул на него и пошел своей дорогой. С этого дня я как-то невзлюбил его, и, признаться, когда возник вопрос об увольнении Линевича на пенсию, я стал на сторону меньшинства, рекомендовавшего увольнение.
- Странно, что некоторые работники кафедры диагностики внутренних болезней, - строго сказал я, - почему-то настаивают на сохранении ассистента Линевича в институте. Неужели вы не видите, товарищи, что он совершенно неперспективный человек? За тридцать лет работы он даже не сумел стать кандидатом! Особенно плохо то, что он даже и не пытался им стать. Видимо, не чувствует призвания!
- Ну и что же? - позволил себе возразить доцент Котов (для того ли я его провел в доценты, чтобы он мне грубил?!). - Он любит науку, и любит ее бескорыстно! И вообще… не все кандидаты делают открытия!
- Тем более не все просто врачи их делают тоже! - по-моему, довольно остроумно отпарировал я и объявил обсуждение законченным. - Врач Линевич с первого числа будет уволен как перешедший на пенсию!
Перед уходом Петр Эдуардович пришел ко мне прощаться. Это было ненужно и тягостно. Я принял его вежливо (я считаю это обязательным со всеми и во всех случаях) и даже очень внимательно выслушал несколько бессвязную просьбу.
- Я хотел бы закончить опыты… Уже близок к завершению… - невнятно бормотал он. - Очень важно… Приходить в биологическую лабораторию… Еще месяц… Без зарплаты!
Я даже не сразу понял его. А когда понял, с трудом сдержал себя:
- Как?! Вы собираетесь ставить какие-то опыты в нашей лаборатории, не находясь на государственной службе в институте?!
- Я готов, - как всегда, невнятно сказал он. - Я готов… объяснить направленность моих опытов. Обратимость жизненных процессов в тканях и сосудах…
- Ах, эликсир молодости! - иронически воскликнул я. - Ну нет! Я не могу быть соучастником шарлатанства!
Тут я заметил, что обычное выражение растерянности и даже виновности вдруг слетело с лица посетителя. Он выпрямился, метнул в меня испепеляющий взгляд - подумать только! - и, сухо поклонившись, вышел. Я, признаться, сильнейшим образом расстроился от сознания Собственной мягкотелости. Да надо было попросту выгнать наглеца!
И вот спустя несколько месяцев он приплелся в наше кафе, в которое, в сущности, не имел теперь права заходить, и уселся за мой столик, наверно выследив меня перед тем. Всегда неприятно быть предметом слежки, а оказаться выслеженным этим дрожащим от старости субъектом - тем более.
- Я закончил опыты, - живо сказал он. Я сразу обратил внимание на эту живость и на более, чем обычно, строгое лицо. Неужели он стал пить? По-моему, именно так выглядят еще не втянувшиеся в пьянство после принятия первых доз, но уже ставшие на этот губительный путь люди. А он продолжал: - Некая модификация прежних поисков. Я искал этот универсальный стимулятор свыше четверти века - и теперь нашел!
- Чепуха! - искрение заявил я, внимательно глядя ему в глаза. Да, ошибки не может быть. И глаза блестят у него именно как у алкоголика!
А он, не смущаясь (это тоже убийственный симптом для человека, всегда смущавшегося даже от неодобрительного взора!), продолжал:
- Я испробовал на себе… микродозу. Ну, не буду о подробностях. Важно, что открытие сделано. Но я отдаю себе отчет: кто поверит моему утверждению? Здесь требуются ученое имя и ученая репутация, доступ в академию, да мало ли что! И всего этого у меня нет.
Я продолжал пристально, по-врачебному, всматриваться в моего собеседника. Что, собственно, здесь происходит? Вокруг снуют люди: кто-то завел радиолу, официантка с розой в волосах принесла мне цыпленка-табака, а я, вместо того чтобы наслаждаться любимым блюдом, занимаюсь разглядыванием пьяненького субъекта! Почему у меня никогда не хватало решимости оборвать вымогателя?!
- Послушайте, - строго сказал я, опасаясь, что цыпленок остынет, - послушайте…
- Одну минуту! - властно прервал меня этот жалкий пенсионер. - Я сейчас закончу. Вам дается единственный шанс в жизни. Сами вы ничего не откроете и не изобретете, я вас знаю! - От бешенства у меня перехватило дыхание. - А я прихожу к вам со своим открытием, которое перевернет вашу жизнь. От вас требуется только изучить под моим руководством метод действенного омоложения и заняться его продвижением. Все! Слава и деньги! Лауреатство всех существующих в мире премий! Лавры академика всех стран и континентов! Так сумейте же преодолеть ваше заскорузлое мышление и выслушать меня спокойно и непредвзято!
- Вон! - негромко сказал я. - Немедленно вон, иначе я позову милицию.
Еще с минуту он подумал и сказал то ли мне, то ли самому себе:
- Я так и знал, что надо начинать с ошеломляющих фактов, а не с разговорчиков!
Он встал и, бросив особенно возмутительно: "До скорого!", ушел. Несмотря на охватившее меня негодование, я успел заметить, что он как будто меньше волочит ноги.
Видно, мне не было суждено в этот день позавтракать с покойно. Тотчас подошел доцент моей кафедры, Котов, сорокапятилетний человек спортивного сложения. С некоторых пор он стал раздражать меня. Вольно или невольно я видел в нем, так сказать, своего законного наследника. Умри я сегодня, он, конечно, займет мою кафедру завтра. Да, я сам его вырастил, но что из этого? Все равно неприятно ежедневно встречать человека, который, конечно, мечтает о твоей скорой смерти.
- Видели Линевича? - спросил Котов. - Он выглядит гораздо бодрее, чем когда работал. А еще говорят, что пенсионеры быстро линяют!
Почему-то и слова Котова пришлись мне не по душе. Я сделал вид, что мило ему улыбаюсь, продолжая грызть мягкие косточки цыпленка. А Котов, заметив, видно, во мне что-то странное, отошел от моего столика.
Прошел еще месяц. После лекции для студентов шестого курса, часов в 11 утра, я отдыхал в своем кабинете на втором этаже. Увы! Я стал быстро утомляться. Да, великая была бы штука - найти метод быстрого возвращения к началу, к молодости, к силам, бьющим через край!