Витте в своих воспоминаниях писал: "…Яков Поляков кончил свою карьеру тем, что был тайным советником и ему даже дали дворянство, но ни одно из дворянских собраний не согласилось приписать его в свои дворяне…" В какой-то степени это было верно, но и на этот раз в своих мемуарах Витте не совсем точен. Таганрогские дворяне и вот этот самый генерал Клунников, их предводитель, уже давно согласились приписать Якова Соломоновича "в свои дворяне". Это случилось еще в годы расцвета Полякова, когда Чехов в рассказе "В вагоне" упомянул его как некий эталон богатства (1881 год). Во всяком случае, приписка в таганрогское дворянство стоила Полякову много несчитанных денег. Взял куш Клунников, тогда еще войсковой старшина (казачий полковник), взяли и еще с десяток влиятельных членов Дворянского собрания. Деньги давались "на благотворительные цели", вот только никто не выдавал расписок. Дворяне верили друг другу на дворянское слово! Единственно, о чем просил Клунников вновь принятого дворянина, - не разглашать этого принятия. Особенно Клунников побаивался областного предводителя дворянства Области войска Донского генерала Грекова: тот мог бы устроить Клунникову разнос. Поляков и помалкивал: ведь для него принятие в дворянство данной области или округа имело лишь формальное значение. Приписка к определенному месту нужна была: иначе его дворянство повисло бы в воздухе. Но не больше того. Так почему же сегодня дворянин Поляков пожаловал к нему, Клунникову, и что он от него хочет? Этот вопрос был генералу тем более неприятен, что о разорении Полякова - конечно, относительном - в Таганроге было широко известно: стало быть, на поляковские деньги нечего больше рассчитывать. Чего же он хочет? Может быть, все-таки афишировать свою приписку?!
- Прошу ваше превосходительство садиться, - вежливо пригласил хозяин гостя, подставляя ему стул на подагрически изогнутых ножках.
- Благодарю, ваше превосходительство, - поклонился Поляков с парижским изяществом и уселся.
Клунников вопросительно посмотрел на Полякова, но тот молчал, вежливо дожидаясь, чтобы хозяин первым начал разговор.
- Отличная держится погода, - нетвердым голосом сказал генерал-лейтенант.
- Да? - довольно небрежно отозвался тайный советник. - А я даже, признаться, не заметил.
- Весна, - внушительно вздохнул Клунников.
- Да какая же это весна, - снова строптиво отозвался Поляков. - Вот в Париже в это время… действительно Весна. Все бульвары расцветают.
- Пожалуй, в таком случае не стоило и уезжать, - довольно ехидно вставил Клунников.
Поляков внимательно посмотрел на него.
Он знал, что Клунников крепко играл в карты и иногда бывал в весьма крупной "запарке", как говаривали игроки. Сердитые складки у генеральского рта и мрачные огоньки в маленьких злых глазах говорили о сильном проигрыше. Генерал был явно расстроен. "Сейчас ты клюнешь!" - сразу решил Поляков и начал плести паутину.
- Продали здесь с торгов мою Поляковку… Слыхали? - небрежно спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: - Продал банк, с грубейшим нарушением процедуры. Я был в Биаррице и не получил ни малейшего извещения! А между тем я легко бы мог, знай я заранее о назначении торгов, погасить залог.
"Черта с два, - подумал со злорадством генерал. - Откуда у тебя сейчас шестьсот тысяч?!"
Не обращая внимания на язвительное выражение генеральского лица, Поляков продолжал:
- Я уже советовался с адвокатом. Торги явно недействительны. И я легко добьюсь возвращения мне имения!
- Очень рад, - сухо сказал генерал, начиная терять Терпение, - но при чем тут я? Я хотел сказать: чем я-то могу помочь?
- Я обращаюсь к вам как дворянин к предводителю дворянства! - торжественно и даже патетически произнес Поляков.
Сердце у Клунникова екнуло: этого еще недоставало! Мало того, что вчера в клубе какой-то хлюст сорвал у него банк и он остался без денег, задолжав вдобавок старосте клуба несколько тысяч, - тут еще вот эта неприятность. Чего доброго, этот сукин сын полезет и в Новочеркасск - будет тогда кутерьма с генералом Грековым!
- Но, право же, - молвил, откашливаясь, Клунников, - я что-то не возьму в толк, какое, собственно, имеет отношение высокое сословие дворянства к торгам на имение?
- Ваш зять Генрих Генрихович Нентцель, - твердо заявил Поляков. - Вам должно быть известно, что именно он является директором в таганрогском отделении Крестьянского банка.
- Ну и что же? - слабым голосом спросил Клунников, понимая, что попал в цепкие руки.
Поляков в ответ только усмехнулся.
- Генрих Генрихович, наверно, отлично понимает, что именно воспоследует из неправильного проведения торгов на имение, стоящее около двух миллионов рублей, - небрежно пояснил он. - Я убежден, что, обратись я как дворянин к защите предводителя дворянства Области войска Донского генералу Грекову…
Клунников слабо охнул и замахал руками.
- Нет, нет! - воскликнул он жалобным голосом. - Я сам поговорю с Генрихом!
- А я облегчу ваш разговор, - поспешно сказал Поляков.
У него из головы не выходило, что, в конце концов, у этого немчуры Нентцеля лежит расписка Людвига в получении повестки на торг. Правда, тот расписался нарочито неразборчиво. Нарисовано было что-то вроде гоголевского "Обмокни". Но все же чем черт не шутит! "Маленькая рыбка лучше большого таракана" - этой поговоркой Поляков руководствовался всю жизнь. Он продолжал:
- Конечно, я могу рассчитывать на любезную и бескорыстную помощь вашего превосходительства? Я попрошу вас передать вашему уважаемому зятю, что я решил ограничиться, разумеется при мирном окончании дела, всего лишь половиной той суммы, которая недополучена мною за имение. Скажем, это составит пятьсот тысяч рублей. Вторую половину миллиона, недобранного мною, я оставляю благоприобретателю.
Поляков нарочно выбрал столь неопределенное выражение - "благоприобретатель", чтобы дать понять, что он легко допускает, что имение захапал лично Нентцель.
Столь же любезно он продолжал:
- Помимо того, я попрошу ваше превосходительство при окончании сделки принять от меня на нужды благотворительные, скажем, тридцать тысяч рублей. В пользу нуждающихся дворян.
- Пятьдесят, - быстро отозвался генерал, - нуждаемость велика.
- Да, да, я именно хотел сказать - пятьдесят, - быстро согласился тайный советник и поднялся. - Я остановился в "Европейской", благоволите прислать ко мне человека, если для переговоров… или для окончания их потребуется мое присутствие. Имею честь!
Генерал в свою очередь вскочил и звякнул шпорами. Настроение у него сразу поднялось. Он знал своего зятя и его воровские повадки, да и деньги что-то уж очень большие тот стал в последнее время тратить на певичек. Стоит, стоит дать ему ассаже! Ну, и, конечно, избежать неприятнейших объяснений в Новочеркасске по поводу приписки к донскому дворянству. А пятьдесят тысяч - это совсем хорошо.
Оба генерала - военный и штатский - простились весьма сердечно. Потом Поляков велел Кузьме Денисычу прокатить себя по Петровской и, вдоволь покрасовавшись, вернулся в отличном расположении духа в гостиницу и приказал Людвигу подать себе на второй завтрак осетринки, превосходной и неповторимой таганрогской осетринки.
После сытного завтрака, похвалив Людвига за хорошую и быструю сервировку, разомлевший тайный советник лег отдохнуть. Он сразу заснул и видел себя во сне молодым и полным задора, за "деланием" своего первого миллиона.
Генерал немедленно после ухода Полякова отправился в банк к зятю и, запершись с ним, рассказал о своей встрече с владельцем имения, причем, будучи человеком неделовым, сразу же открыл все свои карты и слишком в лоб попытался взять крепость. А Нентцель был крепенек! Этот молодой человек с коротко подстриженной каштановой бородкой а-ля Анри Катр внимательно выслушал тестя, о вчерашнем проигрыше которого уже знал, и, выслушав, задал только один вопрос: сколько именно Поляков предложил куртажа генералу? Клунников сначала назвал двадцать тысяч, потом тридцать и скоро сознался в пятидесяти.
- Это - настоящая цена, - спокойно сказал Нентцель, рижский немец истинно русских убеждений. - Видите, к чему приводит наше доброе отношение к евреям? Они садятся нам, русским, на голову. Нет, дорогой мой тесть, на этот раз вам не видать этой полсотни тысяч. Я попробую побороться с шантажом.
В душе генерал простодушно подумал, что, пожалуй, тут нет со стороны Полякова никакого шантажа, он лишь добивается восстановления законности, но горечь в генеральской душе от потери куша оказалась сильнее других переживаний, и Клунников, ничего не добавив, мрачно побрел домой.
А Нентцель, не теряя ни минуты, послал за Бересневским, который, как он знал, в это время дня всегда находился в бильярдной при гостинице грека Кумбарули и здесь ловил фраеров, завлекая их в игру на интерес. Бересневский не замедлил явиться.
- Это не его подпись. Но не может быть, чтобы Поляков поручил расписаться на обратном экземпляре повестки кому-нибудь постороннему, - терпеливо объяснял Бересневскому Нентцель. - Это было бы опасным. Нет, видно, что расписался свой человек. Кто бы это мог быть?
Нентцель полез в небольшой сейф, стоявший у него в кабинете, и вынул расписку.
- Смотрите, - внимательно разглядывая подпись, продолжал Нентцель, - разобрать подпись нельзя, но ясно, что она сделана иностранцем: видна латинская буква "S"- начальная буква фамилии. Остальные буквы как бы нарочито искажены, и их разобрать невозможно.
- Фамилия его лакея - Сюшар! - воскликнул Бересневский.