Выждав, когда блестящая толпа скрылась в дверях вокзала, крадучись из вагона вышел Золотарев, поднял воротник пальто и шмыгнул в боковую калитку.
Капельмейстер деликатно сделал вид, что не заметил его.
Переплетчик Дараган
Дараган был единственным переплетчиком в Таганроге. В те годы эта трудная и полезная профессия едва ли способствовала процветанию умельца. И книг, и заказчиков было мало. Дело осложнялось непреклонной гордыней Дарагана и удивительным обилием детей в его семье. Их было шесть или семь. Сам Дараган не сразу мог ответить на вопрос, сколько их. Полуприкрыв глаза, он рассеянно перечислял, загибая корявые, в навсегда присохшем клейстере пальцы:
- Анка, Вася, Ванюшка…
Свою жену Марфу Филипповну, тихую и неприветную женщину, Дараган называл по имени-отчеству и оказывал ей всяческое почтение. Однако в нем не было заискивания или опаски: он вовсе не чувствовал себя неудачником. Напротив, как ни странно, бедняга переплетчик, высокий, с поповской шевелюрой, слегка покосившийся на правую сторону человек, с острым носом и бородкой мочалкой, всегда одетый в рваный пиджак с чересчур длинными рукавами, глядел на мир заносчиво и даже с каким-то торжеством. Переплетное дело свое ставил высоко, не в пример другим ремеслам.
- Это вам не сапоги тачать, - говорил он, немного гундося. - Без переплета и книг бы не бывало, все пауки остановились бы.
Редких своих заказчиков Дараган встречал свысока, а когда за ним присылали из купеческих домов переплести "Всемирную иллюстрацию" или приложения к "Инве", он приходил обязательно с парадного, а не с черного хода и презрительно бросал горничной:
- Доложи: переплетных дел майстер пришел.
Слово "майстер" он произносил бог весть почему на немецкий манер.
В ожидании барина садился без приглашения. На вопрос хозяина - сколько будет стоить - горько усмехался:
- За мою работу, если по-настоящему платить, у вас, господин Канаки, и денег в банке не хватит. Посчитаемся.
А иногда заламывал несуразные цены и приводил в трепет старого грека - владельца кафе или постоянного своего заказчика нотариуса Пимонова. Выйдя в переднюю к Дарагану, нотариус старался говорить потише, чтобы не привлечь внимания своей супруги, Марии Николаевны, признанной таганрогской красавицей, похожей, по словам ее поклонников, на прославленную европейскую знаменитость - танцовщицу Клео де Мерод. Пимонов покупал ей красивые издания, совершенно не считаясь с их содержанием, например "Курс палеонтологии" или "Историю Византии". Мария Николаевна была книголюбом, причем, в отличие от гоголевского Осипа, читала не ради интереса к самому процессу чтения, а ради того, чтобы потом поразить знакомых мужчин своими неожиданней познаниями.
Собственно, склонность Марии Николаевны к чтению скорее была во вред, чем на пользу супругу, но нотариус этого не подозревал. Видя красавицу жену за книгой, он от души радовался, что хотя бы в этот час она ни с кем не кокетничает. Словом, Пимонов был одним из выгоднейших клиентов Дарагана, и переплетчику не стоило бы заламывать здесь цены, вынуждая хозяина вполголоса торговаться: Мария Николаевна терпеть не могла скаредности мужа.
- Вот за эти книжонки - три рубля?! - ужасался нотариус.
- Да-с, - солидно подтверждал переплетчик, - какие же это книжонки? Извольте видеть: кажная побольше Библии!
- Придешь завтра, - шипел нотариус.
- Как угодно, - говорил Дараган, поднимаясь, - а только завтра мне приходить не с руки. Прощения просим.
Он снисходительно кивал головой и поворачивался к двери.
- Кто там? - слышался в это мгновение из соседней комнаты протяжный и ленивый женский голос.
Пимонов бледнел и совал книги в руку Дарагану:
- Бери, ради бога, бери и иди!
- Так что - три рублика, барин, - снижая голос, говорил перед уходом Дараган, но Пимонов только махал в отчаянии руками.
- Пожалуйте задаток, - шептал Дараган, отлично осведомленный о причинах томления заказчика, и протягивал шершавую руку.
Пимонов, приплясывая от нетерпения, совал ему рубль.
Дараган шел домой, даже не заглядываясь на вывески монополек. Вообще говоря, пил он редко: когда на душе станет уж очень несладко от нужды и унижений и когда потянет разбавить эту горечь и вдруг почувствовать себя сильным и независимым.
Придя домой, Дараган свалил книги на верстак и величественным жестом, молча, бросил на стол рублевую бумажку.
Марфа Филипповна сидела пригорюнившись в углу на табурете. В ее больших глазах застыло отчаяние. И вдруг - рубль! Это было спасение - ведь она уже готова была послать старшенького просить милостыню, не в силах больше смотреть на изголодавшихся детишек.
- Петя… Петруша…
- То-то же, что - Петруша, - бодрясь, солидно ответил Дараган, но, взглянув на жену и на молчаливых погодков, отвернулся. - Чего же ты… молчала? - хрипло спросил он. - Я бы к Евгению Осиповичу сходил!
Евгений Осипович, местный врач, лечил и взрослых и детей. Нет, не с него писал Чехов своего Ионыча: Евгений Осипович Возницын был не стяжатель. Не то чтобы он, подобно известному в городе доктору Иванову, отказывался от гонорара, но "выколачивать" деньги с бедняков он не любил. Случалось, что сам давал денег пациентам на лекарство или на молоко ребенку, немного, но все-таки давал. Семью переплетчика лечил издавна. Болезненной Марфе Филипповне и ее детям Возницын не раз прописывал лекарства и сам же их оплачивал. Бывало, что в особо крайних случаях переплетчик шел к доктору и одалживал у него то рубль, то даже трешницу… В общем, "задолжал" он Евгению Осиповичу не менее чем с полсотни, сумму для переплетчика огромную. Марфа Филипповна потому и не решалась идти к доктору за новым займом. Но на другой день Возницын неожиданно пришел сам и повел какой-то странный разговор.
Чтобы понять это посещение, Дарагану надо было бы знать, что доктор совсем недавно, как-то невзначай, стал членом партии кадетов. Сманил доктора его же пациент - чернобородый прокурор Михаил Петрович Араканцев.
- Нельзя, нельзя, доктор, - гудел Араканцев, когда они Накануне встретились в Коммерческом клубе, у стойки буфета. - Вся интеллигенция объединилась на платформе конституционно-демократических требований, один вы в стороне.
Евгений Осипович чуть не поперхнулся рюмкой водки. "Объединились" и "на платформе" - это были какие-то новые, пугающие слова, особенно странные в устах грозного прокурора. С другой стороны, если уж сам прокурор, не стесняясь буфетчика Федотыча, громко произносит поджигающие слова, то и в самом деле надо ли оставаться в стороне? В студенческие годы Евгений Осипович считал себя революционером, ходил на сходки и голосовал за трехдневные забастовки протеста. Сейчас он поостыл, но раз уж его зовет в партию с таким завлекающим названием умереннейший и влиятельнейший Михаил Петрович… Наверно, это очень стоящая партия! Да, в конце концов, Евгений Осипович всегда лелеял в душе идеи парламентаризма! Последнее время он, правда, перестал думать об установлении в стране конституциейных порядков, то были годы, заполненные работой в больнице и растущей частной практикой. Но жажда свободы слова и печати, в каких-то, конечно, разумных пределах, всегда жила о его душе.
- А как же насчет желательного строя? - озабоченно спросил Евгений Осипович.
- Ограниченная монархия, дорогой мой, вот идеал! - спокойно ответил прокурор, отправляя в рот еще одну, кажется уже пятую, рюмку. - Король царствует, но не управляет.
Евгений Осипович испуганно огляделся, однако на слова прокурора никто не обратил внимания. То ли еще в те дни говорилось публично!
- Что же, это меня устраивает, - твердо сказал доктор. - Где я могу записаться?
- Приходите на заседание старейшин, - предложил Михаил Петрович. - У меня на квартире. Завтра в восемь вечера.
Тут же выпив шестую или седьмую рюмку, прокурор неожиданно запел студенческую песню "Гаудеамус игитур", азартно дирижируя невидимым хором.
Вечером следующего дня Евгений Осипович сидел в большом мрачном кабинете Араканцева среди влиятельнейших людей города и с восторгом слушал речь таганрогского "златоуста" присяжного поверенного Александра Сергеевича Золотарева.
- Мечта святых борцов за свободу - декабристов - свершилась! - горячо говорил мягким тенором оратор. - Падающее знамя из рук Пестеля подхватили мы, партия народной свободы. И будем держать его высоко, клянемся в этом!
В конце своей речи Золотарев коснулся прихода в боевой стан русской интеллигенции нового соратника, друга и целителя Евгения Осиповича.
- Приветствуем в его лице представителя русских медиков! - заключил Золотарев.
Все зааплодировали. Евгений Осипович был растроган и кланялся, прижимая руки к манишке.
После речи таганрогского "златоуста" присутствующие обменялись мнениями относительно предстоящих выборов в первую Государственную думу.
Податной инспектор Семен Семенович Карнаухов, один из основателей местного отделения партии, внес неожиданное предложение:
- Надо, чтобы на выборах за нами пошли ремесленники, приказчики и даже рабочие!
- Дорогой Семен Семенович, - перебил его Золотарев, - рабочие вообще не в счет, их будет допущено к голосованию… весьма немного. Выборный закон изволите знать?
- А хоть бы и немного, - не сдавался Карнаухов. - Все равно.
- А что вы рекомендуете? - нетерпеливо спросил Золотарев. Он терпеть не мог, когда вносили предложения помимо него.
- По-моему, следует включить в число выборщиков от нашей партии какого-нибудь пролетария.