- Она-то? Говорят, Марта Скавронская, вдова шведского офицера. Была служанкой у ихнего пастора Глюка, нянькой, что ли. Как я брал Мариенбург, этот пастор пришел ко мне, семью привел и еще народа всякого. "Мы, - говорит, - мирные; пощади!" Ну, вестимо, мне что в них? "Живите!" Пастор-то, вишь, в науках силен, так я его на Москву в школу послал, а эта - что грех таить? - мне приглянулась. Бой девка и красавица! Я ее и оставил, а теперь мыслю Алексашке презентовать. Ему - как мухе меда! Хи-хи-хи!
Багреев вспыхнул и потупился.
В это время Марта вошла снова с двумя большими стаканами дымящегося глинтвейна. Шереметев ухватил ее за руку.
- Сама делала? Молодец! Теперь поцелуй нас! Ну!
Марта засмеялась грудным, задорным смехом.
- Поцеловать? - сказала она, слегка коверкая русский язык. - Можно! Вот! Вот! - и два звучных поцелуя раздались в горенке.
У Багреева закружилась голова. Он протянул руки, чтобы обнять чародейку, но ее уже не было в горенке, и только в воздухе словно звенел еще ее голос.
- Ну, допивай да иди! - услыхал он голос Шереметева, - я ведь всю ночь не спал, а нынче в ночь все тронемся!
Багреев залпом выпил горячий напиток и поднялся.
- Ну, будь здоров, сударь! - уже сухо, начальнически сказал ему генерал.
Багреев вытянулся в струнку, качнулся, но все-таки выдержал темп, повернулся и вышел вон. Голова его закружилась, сердце бешено билось, но не от вина, а от пережитого им впечатления.
Говорят, полюбить невозможно с одного взгляда. Ан, можно, да еще как! Это испытывал сейчас Багреев. Скажи ему эта красавица Марта одно ласковое слово, и за это он сделает все: пойдет в огонь и в воду, на явную смерть! Поцелуй она его… но при этой мысли у него так закружилась голова, что он прислонился к забору.
Он очнулся через несколько мгновений, но идти не мог и опустился на землю. Дорога без отдыха, пьяная ночь и выпитое у Шереметева, наконец, пережитое волнение словно обессилили его. Багреев сидел, прислонившись к забору, и жадно вдыхал воздух. Мимо него сновали люди, с шумом и криком проходили пьяные солдаты.
- Эй! Да это - ты! - послышался возглас. - Вот так фортеция!
- Это - он, Степанушка! Хи-хи-хи! - раздались голоса. - Ишь нагрузился!
- Бери его, тащи! - и братья Матусовы легко подняли с земли Багреева и, подхватив под руки, потащили по улице.
- В кабак волоки!
Багреев очутился в том же кабаке, куда приехал с наказом, и Матусовы, как опытные питухи, стали отпаивать его крепким квасом. Багреев очнулся.
- Спать надо. Ночью поход! - сказал он, желая отвязаться от людей и остаться со своей мечтой.
- И ложись тут, а мы выпьем! Эй, Митька, водки!
Багреев вытянулся на лавке и заснул. Во сне все время грезилась ему Марта, а пьяный шум кабака придавал его грезам какой-то дикий характер. Марту били, а он за нее заступался.
Кабак был полон солдатами. Они развернулись напоследок, и Митька только успевал обирать у них разные вещи (денег не было) и подавать водку. Пьянство шло нелепое, дикое, пока в ночной тишине не раздался звук горна - поход!
- Прощай, Митька! Не поминай лихом! - и вмиг отрезвившиеся солдаты подтягивались и быстро выбегали из кабака.
- А я за вами, ребятушки! Мне што тут! - пискливым голосом ответил Митька-целовальник.
Скоро кабак опустел. На улицах в темноте ночи двигались и строились солдаты.
VII
Поход
Шум и грохот, песни и музыка огласили ночью Псков, когда войска Шереметева живым потоком потекли из города по Новгородской дороге. В темноте ночи красными, зловещими огнями горели факелы, привязанные к пикам и ружьям у двух последних в каждой колонне. Порядком распоряжались Глебов с Титовым, в то время как сам Шереметев еще сладко спал.
Братья Матусовы шагали в рядах своих товарищей, Савелов ехал, покачиваясь в седле, а Багреев храпел на всю горницу. Шереметев вечером прислал сказать ему, что он поедет с ним на случай какой услуги или надобности.
Холодная, дождливая осенняя ночь висела над землей. Сверху сеял мелкий дождь, под ногами чавкала грязь, но солдаты шли весело и бойко, смеясь и громко переговариваясь между собой.
- Под шведа, братцы, опять идем! - слышалось в темноте.
- Слышь, царь-батюшка сам нас в бой поведет. Теперь ждет нас!
- А далеко идти надо, дяденька?
- К морю!
- Я был там, - раздался голос, - у монахов, с батюшкой-царем вместе. Я сперва у него, батюшки, в потешных был. Ну, и поехали. Буря была. Мы Богу молиться! Однако тут один из ихних коршиков поспел и такой шустрый! Царь-батюшка к нему. Он как на него цыкнет - и ничего… привел это нас в тихое место и царю в ноги. А царь поцеловал его, денег дал и одежду свою всю.
- Помилуй Бог! Что отец!
- А смелый-то! А сила-то!
- Однажды идем, - весело заговорил в темноте голос, - а к царю-батюшке мужик и в ноги! Он и говорит: "Что, нетто я - Бог, что мне в ноги кланяешься? Встань!" А тот лежит. Царь-то хвать его за загривок и поднял, словно кощенка! Вот-те Христос!
Солдаты с восторгом говорили про царя и шли, бодро вытаскивая ноги из грязи и хлюпая по воде.
Спереди и сзади двигалась колонна в полном молчании, потому что, сидя на конях, солдаты могли спать, и они почти все дремали, кроме калмыков и татар, которые гоготали между собою. Савелов дремал, качаясь на лошади, и во сне видел Катю; она что-то говорила ему и тянула к нему свои руки.
А сзади с криком, с бранью, громкими звуками ударов бичей двигалась артиллерия и обоз. Огромные, неуклюжие пушки и мортиры на громадных деревянных колесах вязли в глубокой грязи и их с трудом выволакивали лошади и люди.
Забрезжил свет, проглянуло солнце и перестал дождь. Глебов приказал остановиться и отдохнуть, и все кругом пришло в радостное оживление. Солдаты рассыпались по широкому лугу и по перелеску. Забелели палатки, загорелись костры. В стадах произошло смятение - коров и быков убивали десятками и тут же свежевали и волокли в котлы для варки. У костров расположились солдаты с трубками в зубах.
Глебов и Титов ездили по лагерю и внимательно следили, чтобы всем было довольно горячей пищи.
"Солдату без варева быть не можно и допрежь всего брюхо его должно быть полно", - говорил Петр, и они помнили этот его завет.
Отдохнув четыре часа, войско двинулось дальше, извиваясь гигантской черной змеей по Большой Новгородской дороге.
Братья Матусовы шли рядом и тихо беседовали меж собою.
- Чего бы ты хотел себе, Сеня? - спросил Степан.
- Царя видеть! - не задумываясь ответил Семен. - Ведь почти все его видели, а мы нет!
- Увидим! А я, - и Степан вздохнул, - до страсти полюбить хочу!
- Вот так фортеция! - крикнул Семен. - С чего это тебе надумалось? Голь, а любить!
- Все любят. Вот и Антон…
- Антон - богатей: у него имения, угодья, всякого добра и отец - боярин.
- Скучно так. Идешь и думать не про что.
- Вот так фортеция! А ты о нем думай… как ему его Катьку сыскать.
- Хи-хи-хи, - весело засмеялся Матусов, - и то! Мы же ему клялись!
- О-го-го! О-го-го! Ур-р-ра! - понесся гул сзади и стал расти, приближаясь к Матусовым.
Они оглянулись и оба дружно и громко заорали: "Ур-р-ра!" Мимо них в легкой таратайке промчался Шереметев с Багреевым рядом и с солдатом на козлах. Следом за ними громыхая катилась колымага, запряженная четверкою коней. Кожаное покрывало у дверей открылось, и Матусовы увидели красивое молодое лицо.
- Мариенбургская пленница! - сказал Семен.
- Я ее у преображенцев видел! - заметил Степан, - потом ее к себе боярин привести приказал. Понравилась! - и Степан засмеялся.
А "мариенбургская пленница", теперь в качестве служанки и наперсницы Шереметева, ехала с небывалым для нее комфортом в колымаге и весело улыбалась, замечая из-за своей занавески восхищенные взгляды солдат и офицеров.
В то же время Шереметев сказал Багрееву:
- Устрою пока что ее у воеводы, а сердце таки болит. Больно сдобная баба! С собой бы повез, кабы знал, где там оставить, а в лагере боязно - царь этого не любит.
- Да, не любит, - рассеянно ответил Багреев, думая о том, что красавице-пленнице будет, пожалуй, опасливо и в доме новгородского воеводы.
- Я бы тебе поберег ее, боярин, - робко сказал он, - да боюсь, царь осерчает.
Он замер, ожидая ответа, но Шереметев промолчал. Багреев тяжело вздохнул, поняв, что надежды его рушились.
Войско медленно, но неуклонно подвигалось вперед. Глебов хмурился, но Титов утешал его.
- Подожди, как на лодки сядем, так все наверстаем. И солдатушки отдохнут, царя порадуют.
- Скорее бы! - говорил Глебов.
И правда, солдаты стали утомляться переходом под дождем по грязи.
Через неделю наконец перед ними показались стены новгородские, и скоро раскинулись посады. Солдаты подтянулись; грянули песни и заиграла музыка. Навстречу им бежали посадские и приветствовали их радостными кликами.
Шереметев встретил войска при входе в город, и они вошли в Новгород, как недавно во Псков.
- День да ночь пусть погуляют, а там уже прямо до места, - распорядился Шереметев.
Фатеев радостно встретился с Багреевым.
- Пойдем скорее, - сказал он, - я все для нашей компании приготовил. Надо только Савелова да Матусовых отыскать.