- Мне очень жалко вас, и я помогу вам. За свое спасение я уже обязан употребить все свои силы, но теперь постараюсь вдвойне. Приходите ко мне завтра. Я живу на Миллионной. Моя фамилия Рибопьер!
XXVII
Фаворит фаворитки
- Рибопьер, граф Рибопьер! - воскликнула Виола, - да кто же его не знает, не слыхал? Любимец государя и потешник у Лопухиной. Когда-то был на свете Пьер Рибо, французский выходец, а теперь Рибопьер и граф!
- Значит, он может быть мне полезен? - спросил Брыков.
- Если захочет!
- Но я спас его.
- Тогда иди к нему завтра же!
Надежда живым потоком влилась в сердце Семена Павловича. Старый Сидор тоже повеселел и сказал ему:
- Уж если вам пророческий сон был, значит, это дело от Бога. Иди, батюшка, к этому Рыбоперу, а я к Спасителю схожу - помолюсь!
Брыков лег в постель, но заснуть не мог от радостного предчувствия. Люди, измученные борьбой, охотно верят даже призраку надежды, а здесь более: ведь Рибопьер сам сказал: "Приходите! Я помогу".
На другой день он был у графа Рибопьера. Последний жил в трех комнатах с одной прислугой, и Брыков несколько разочаровался, думая, что увидит палаты вельможи; но это впечатление скоро изгладилось: молодой граф сумел очаровать его и внушить доверие.
- Я помогу вам! - повторял он с жаром, - сегодня же я буду у Анны Петровны и все расскажу ей, а она уже так этого дела не оставит! Дайте только свой адрес!
Обрадованный, обнадеженный Брыков пошел от него к Башилову совершенно успокоенный.
Рибопьер не преувеличивал своего значения. Оно было невелико, но вполне достаточно для дела Брыкова.
Молодой, красивый французский выходец, бойкий, веселый и остроумный, он был общим любимцем, а в последнее время, явно подружившись с Лопухиной, стал и влиятельным человеком, принимая на себя часть влияния царской фаворитки.
А она была в то время всесильна. Государь пленился ее жизненностью, ее красотой, девичьей невинностью и отдыхал у нее в салоне, совершенно забывая на время обо всех делах и дрязгах. Он был слишком рыцарь и добрый семьянин, чтобы сделать из этой прекрасной девушки любовницу, и, отдавая ее замуж за Гагарина, с царской гордостью сказал: "Отдаю ее тебе такой же чистой, какой я ее встретил!"
Но все же Лопухина имела власть над его сердцем и, к чести ее, никогда не злоупотребляла ею. Разве для матери, которая через дочь постоянно выпрашивала награды своим адъютантам.
- Матушка, да мне совестно, наконец, беспокоить государя, - с отчаянием возражала иногда Анна Петровна на ее просьбу, но мать тотчас падала на софу в истерике, и дочь смирялась.
Каждый вечер государь приезжал к ней на чашку чая. В зале за круглым столом, у чайного сервиза, садилась она, напротив нее Павел, здесь же находились ее мамаша и два-три близких человека, и Павел, чувствуя себя, как добрый буржуа, весело болтая по-семейному, выпивал одну-две чашки чая. Это была идиллия после суровой военной службы, поэзия среди скучной прозы правления. Государь смотрел на прекрасное лицо Лопухиной, слушал ее гармоничный голос, смех и забывался.
- Вы делаете меня счастливым! - говорил он ей иногда, на что она стыдливо потуплялась и делала глубокий реверанс.
Иногда он приезжал к ней обозленный, мрачный и начинал горько сетовать на всех окружающих. Они нарочно делали его глупым, тираном, каким-то чудовищем! Они нарочно искажают его приказания и возбуждают общее недовольство.
Анна Петровна улыбалась и нежным голосом старалась успокоить монарха, часто обращая провинность иного в шутку. И государь, как некогда Нелидовой, говорил ей: "Вы - мой добрый гений!" - и целовал ее руку.
Анне Петровне поневоле, в силу положения, пришлось стать ходатаем и заступницей за многих, и она никогда не тяготилась этим. С утра ее осаждали просители и просительницы. Иных посылали к ней даже могущественные Кутайсов и Обрезков, и она никогда не утомлялась выслушивать всех, вникая в просьбу каждого, а потом передавала все просьбы императору.
- Вы - мой камер-секретарь, - говорил он шутя, - ну, решайте сами, кто чего стоит!
Случалось, Лопухина, ища развлечений, устраивала у себя вечеринки. Молодежь танцевала, играла в фанты, и государь любил издали следить за оживлением своей любимицы. Ее лицо розовело, глаза сверкали, пышные уста улыбались, и она казалась олицетворением молодости, здоровья и красоты. Государь любовался ею и, как сердце Саула смягчала игра Давида, так его сердце смягчалось при виде этой девушки.
Да, уже одни отношения его к Лопухиной характеризовали натуру Павла Петровича как высоко поэтическую и нежную. Таким он и был в действительности: нежным, великодушным, впечатлительным; но его ужасная молодость среди постоянного страха, его юность и зрелость среди унижений сделали его подозрительным и необузданным в гневе. С твердыми нравственными принципами, с суровым пониманием долга, Павел являлся страшным для изнеженных вельмож Екатерины, и клевета очернила его память. Он умер непонятым, и по сие время его личность окружена таинственностью. Но мало-помалу истина выступает наружу, и потомству все симпатичнее и милее делается образ императора Павла.
Граф Рибопьер надев зеленый камзол, выпустил брыжи и, прикрыв свои красивые волосы напудренным париком, явился к Лопухиной, едва часовая стрелка показала пять часов вечера. Он обычно входил без доклада и застал Анну Петровну за пяльцами. Она подняла голову и, ласково улыбнувшись ему, весело сказала:
- А, мой паж! Что нового?
- Нового? - шутливо ответил граф, целуя ее руки, - я сам!
- Как это?
- Я вчера чуть не был убит разбойниками!
- Ах! Maman! - закричала Анна Петровна, - идите сюда. Нашего Пьера чуть вчера не убили!
- Как это, батюшка? - выплывая из ближней комнаты, пропела сама Лопухина, высокая, красивая женщина лет сорока пяти, тщательно скрывавшая свой возраст и молодившаяся.
Граф поспешно облобызал ее руки и начал свой рассказ:
- Изволите видеть: возвращался я вчера ввечеру от Григория Орлова и шел, ни о чем не думая… И вдруг меня схватывают сзади чьи-то руки. Я оглянулся. Двое!.. - и граф очень живо передал свою борьбу, отчаяние и наконец спасение. - И, знаете, кто спас меня? - спросил он.
- Ну, кто же его знает, - ответила Лопухина, - хожалый, что ли?
- Нет! А вы как думаете, кто?
- Ноги? - улыбнулась Анна Петровна.
- И тоже нет! - граф сделал паузу и ответил: - Живой мертвец!
Лопухина-мать даже отшатнулась.
- С нами крестная сила! - воскликнула она, - упырь. Зачем вы нас пугаете?
- Это - сущая правда! - улыбнулся Рибопьер. - Вы послушайте, какая история!
XXVIII
Опала
То, что рассказал Рибопьер, действительно изумило обеих женщин.
- Ах, как это забавно! - воскликнула Анна Петровна, однако граф грустно покачал головой и заметил:
- Это ужасно грустно!
- Почему грустно?
- Помилуйте! Мой спаситель живой, а числится мертвецом. У него было имущество - его отобрал брат, якобы по наследству; у него невеста, и ни один священник не венчает его. Наконец, он не может нигде жить! - и граф с жаром передал свою беседу с несчастным Брыковым.
На лице Анны Петровны выразилось сострадание.
- Бедный! - сказала она.
- Да! - подтвердил граф и окончил: - Я дал ему слово, что буду просить вас за него. Вы сумеете заступиться за него!
- Хорошо! Я скажу про него государю! Где он живет?
Граф приник к руке Лопухиной и потом подал ей записку с его адресом.
- Хорошо, - повторила она, пряча записку за корсаж, - жизнь за жизнь!
Граф благодарно взглянул на нее.
В маленький зал стали собираться гости. В этот день Анна Петровна устраивала вечеринку запросто. Приехала графиня Кутайсова с дочерью и с ними граф Зубов, приехали братья Орловы, графиня Растопчина, дочери Палена и Обрезкова, и скоро комната наполнилась блестящими гостями. Сам Лопухин, почтенный сенатор, повел гостей в свои апартаменты играть в бостон, многие дамы сели играть в лото, а молодежь, с Анной Петровной во главе, начала танцы.
Бал был в разгаре, когда приехал государь. Он не любил смущать веселье своей любимицы и, по установленному обычаю, тихо прошел через полуосвещенный коридор, спальню и будуар в крошечный кабинет Анны Петровны. Отсюда были видны зал и танцующие. Государь сел в глубокое кресло, раздвинул портьеру и стал смотреть на оживленные танцы.
Танцевали вальс. Под ритмичные звуки музыки пары проносились одна за другой, кружась, крепко прижавшись друг к другу. Оголенные плечи красавиц сверкали в воздухе. Государь видел разгоряченные лица, полуоткрытые уста, горячие взоры и… вдруг нахмурился и вздрогнул. Его взор устремился к Лопухиной. Она танцевала с молодым Рибопьером и, по-видимому, отдавалась танцу со всем увлечением. Что-то вакхическое было в ее лице, грудь дышала прерывисто. Ловкий Рибопьер обнял ее, и они кружились, что-то шепча друг другу.
"Мерзость!" - мелькнуло в уме государя, и ему вдруг стал омерзителен этот танец - вальс, как пляска вакханок, все движения показались ему полными вожделения и страсти; он с отвращением наморщился и обернулся.
В дверях недвижно стоял ординарец.
- Самого и Обрезкова! - тихо сказал государь, резко вставая со стула, и быстро пошел по коридору к дверям.