- Как? Расскажи все по порядку! Ох, Господи! - снова воскликнула Виола: - Да можно ли так убиваться! Ведь ты жив и никто тебя не сделает мертвым!
- А вот сделали, и теперь я снова мертвец! Я поехал в Павловск… - и Брыков рассказал все, как случилось и что с ним произошло. - Не знаю, как я добрел до станции под дождем, по колени в грязи, не разбирая дороги, - окончил он.
У Виолы на глазах стояли слезы.
- Пойди снова к Грузинову! - сказала она.
- Пойду! Но что толку? Государь очень прогневался, и я удивлен, как меня не арестовали!
- Ах, ты, бедный, бедный! - тихо сказала Виола.
Это сожаление простой "прелестницы" Брыков не мог выдержать; он уткнулся в подушку и горько зарыдал. Виола выбежала из его комнаты и тоже расплакалась.
Брыков успокоился мало-помалу и заснул. Ему приснился странный сон. Будто лежит он в постели без сна. В комнате темно и кругом тихо, и вдруг в углу затеплился свет, разлился, засиял, и среди серебристого сияния появилась Маша, бледная, взволнованная. Она подошла к нему, торопливо взяла его за руку и потянула с постели. Он встал и пошел следом за ней. Они идут по улицам. Кругом темно, безмолвно и глухо, только воет ветер да плещется о набережную Фонтанка. Они идут без остановки мимо домиков, мимо огородов, через Екатерининский канал, к Мойке, и вдруг Маша торопливо толкает его за выступ забора и исчезает. Он изумленно оглядывается. Кругом темно и безмолвно. Но вот луна медленно выплыла из-за туч и осветила пустынную улицу. По ней идет какой-то человек в шляпе с плюмажем. Вдруг на него нападают двое, он кричит, отбивается. Что-то толкнуло Брыкова, и он, мгновенно выскочив из засады, бросается на помощь. Разбойники убегают. Господин что-то говорит ему, жмет ему руки, целует…
Брыков проснулся. В комнате стоял полумрак. Семен Павлович подумал о сне и невольно усмехнулся. Какие удивительные, неподходящие к делу вещи снятся иной раз! Что может значить такой сон? Чепуха!
- Сидор! - закричал он, вставая с постели.
Старик тотчас явился, и на его лице была написана его беспредельная преданность: в огонь и воду.
- Проснулся, батюшка? - заговорил он, кланяясь барину, - отдохнул? Ну, и слава Тебе, Господи! Покушать хочется?
- Да, Сидор! Есть, пить. А где хозяйка?
- Приехали это за ней подруженьки ее и офицеры с ними и укатили. Надо полагать, на всю ноченьку.
- Ну, и один поем! Давай!
Сидор поспешно бросился исполнять приказание.
Усталый Брыков, отдохнув и выспавшись, чувствовал волчий голод здорового, сильного человека и ел с жадностью и похлебку, и горячие котлеты, после чего напился до пресыщения кофе и закурил трубку. В его голове снова возникал план борьбы. Ведь люди - не звери и не безумцы. Ведь все, происшедшее с ним, - нелепый сон, кошмар, козни злых людей, и ему надо только выяснить государю дело. Не удалось раз, удастся в другой! Сегодня он напишет письма: Маше с уверениями в любви, с просьбой надеяться, ждать и не падать духом; Ермолину - с просьбой о деньгах и со справками о своем братце. Завтра он снова пойдет к Грузинову, к Кутай - сову и снова напишет прошение и станет ждать государя.
- Сидор, - закричал он, - неси огонь и чернила!
Он уже приготовился писать письма, когда в сенях раздался сипловатый голос: "Барин-то дома?" - и вслед затем в комнату ввалился Башилов.
- Здорово! - заговорил он, обнимая Брыкова, - я к себе, а его уже нет, голубчика! Что? Как? Слышал, слышал! Живой мертвец! Ха-ха-ха! Я ему, каналье, уже морду набил! А ты ловко устроился! А! Женишок и у Виолы! Ха-ха-ха!
- Не говори глупостей! - остановил его Брыков. - Лучше расскажи о себе. Давно вышел?
- Вчера! Третьего дня указ был. Думали - на месяц закаталашат, а всего на одну неделю. Вру - десять дней! Потеха! Знаешь, кто нас выручил? И не догадаешься! Ваксель, поручик! Шутник! Государь на постройку поехал, а Ваксель с караула шел да так ему лихо честь отдал, что тот похвалил его, а Ваксель и бухни: "Еще лучше сделал бы, коли бы в печали не был!" - "В какой печали?" А тот: "Товарищи мои на гауптвахте сидят и, боюсь, от службы отстанут". - "Кто такие". Он нас и назвал. Государь уехал и в тот же день указ!
Башилов засмеялся, а Брыков прояснел. Если государь таков, неужели же его дело погибнет?
- Не может быть этого! - сказал и Башилов. - Постой! Я вот тебя познакомлю с Вакселем. Он все может! Ты знаешь, как он государя за косу дернул? Потеха! Ха-ха-ха! Подержал он заклад, что дернет государя за косу в театре, когда дежурным будет. Понимаешь? Ну, и настало его дежурство. Стоит он у государя за креслом, а государь-то не в духе. Ваксель ломает себе голову, думает: "А, ну, и заклад этот самый!" Вдруг видит он, Зиновьев смотрит на него и головой качает. Не вытерпел Ваксель, хвать государя за косу, дерг ее и обмер. Государь обернулся, сердитый такой. "Это, - говорит, - что?" А тот: "У вашего величества тупея на сторону сдвинулась!" - "А, - говорит государь, - спасибо!.." И пили мы потом! Страсть! Ты не бойся: Ваксель поможет! Такой фортель выкинет…
- Ах, если бы кто-либо помог! - и Брыков рассказал о своей неудаче.
- Бывает! - ответил Башилов. - Это в какую минуту попадешь. Иной раз и в Сибирь укатишь! У нас офицеры, как во дворец зовут, деньги в сюртук зашивают… не ровен час… А я за тобой! - вдруг встрепенулся Башилов. - Едем!
- Куда?
- У Зиновьева картеж. Тебя звали!
- Нет! Уволь! Ты попадешься под арест, а со мною Бог знает что быть может!
- Эх, ты! Трус! Ну, так дай на счастье!
- Сколько тебе?
- Ну, дай… дай, что ли, пятьдесят рублей.
Брыков открыл ларец и дал приятелю деньги.
Башилов горячо расцеловал его.
- У здешних, питерских, в жизнь не взял бы! - сказал он и спохватился: - Ах, я! А ведь к тебе письма!
- Где? Давай скорее! - задрожав произнес Брыков.
- А вот! - и Башилов, опустив руку в карман, вытащил два объемистых пакета, после чего сказал: - Ну, читай, а я поеду! Я к тебе еще наведаюсь! - и он снова обнял Брыкова и вихрем умчался снова пытать счастье на зеленом поле.
Семен Павлович сел к столу, положил перед собою пакеты и долго не решался вскрыть их. Что в них? Понятно, горе! Но какое? Вдруг Маша уже замужем? При этой мысли кровь бросилась ему в голову, и он быстро вскрыл первый пакет. Развернув лист серой бумаги, он впился в него глазами и позабыл весь окружающий мир, свое горе и свое странное положение.
XXIV
Черные вести
Первое письмо было от Маши, и мало радостного прочитал в нем Брыков.
"Неоцененный друг мой сердешный, - написала она, - горька моя доля, и не чаю я себе спасения, если Вы, сокол мой ясный, не будете мне защитником. Папенька - мне не папенька, а как злой ворог: каждый день меня мучает, грозит проклясть и заставляет идти за Дмитрия Власовича, а я не могу и видеть его, и теперь все время только плачу и молюсь Богу, чтобы Он помог Вам в Вашем деле".
Брыков вытер набежавшие на глаза слезы и продолжал тяжелое чтение:
"Сейчас, как Вы уехали, папенька продали свой дом и переехали в усадьбу Вашу Брыково, где теперь Дмитрий Власович будто хозяин. Кричит он и мужиков бьет, а папенька мой у него за управителя, и все от того бранятся и плачут. Дмитрий Власович все ко мне пристает с разными презентами и сувенирами, а я те презенты и сувениры все за окно бросаю, и он с того серчает и папеньке жалится; а папенька меня терзает, и я беспрестанно слезы лью. Что Вы там делаете и думаете ли обо мне? А я о Вас неустанно мысли имею. Папенька откуда-то дознался, что Вы в Петербург уехали, о том сказали Дмитрию Власовичу. Он очень испугался и тотчас послал за подьячим Вороновым. Вы его, может, не знаете. Это - очень дурной человек, со свиным рылом и гнилыми зубами. Он приехал, и они долго спорили, а потом тот сказал, что отошлет в Петербург такую бумагу, по которой Вас сейчас схватят. За это ему Дмитрий Власович дал бричку старую и лошадь, а он ему руку целовал и клялся, что Вас со света сживет. А потому остерегайтесь очень, ибо Воронов хоть и приказный, но как-то к полиции очень близок и хитер очень. Пошли Вам Господи успеха в деле Вашем, а молюсь я о Вас неустанно. Верная Вам по гроб Маша".
Брыков вторично отер слезы и в грустном раздумье откинулся на спинку стула. Все против него! Двоюродный брат советуется с каким-то приказным и кует злые ковы. За что? За то, что позавидовал его деньгам и невесте. Тот самый Сергей Ипполитович, отец Маши, что бывало провожал его до середины улицы и кланялся ему в пояс, теперь весь передался на сторону злодея и мучает родную дочь. Где правда?
Семен Павлович вскрыл второе письмо и невольно улыбнулся, читая его: столько дружеского участия и любви было в нем. Писал Ермолин, передавая поклоны всех товарищей. Он рассказывал ему о мелких полковых событиях, спрашивал о его деле, о том, не надо ли ему денег, и выражал твердую надежду покутить на его свадьбе.
Прочитав это письмо, Брыков словно ожил, и прежняя надежда на успех дела всколыхнула ему грудь. Он взял лист бумаги и стал писать письма - сперва к Маше, потом к Ермолину. Ей он описывал свои злоключения, писал ей о своей любви и молил еще потерпеть немножко, потому что правда всегда верх возьмет.
"А коли тебе, - написал он, - невмочь терпеть станет, беги к Ермолину. Я пишу ему о тебе, и он тебя не оставит, а схоронит у своей тетушки. Я же твердо надеюсь на милость царскую, только бы мне увидеть его в благожелательную минутку. А что до козней этого Воронова, то я плюю на него, ибо обо мне известны и сам Пален, и граф Кутайсов, и Грузинов, и меня в обиду никому не дадут…"
Семен Павлович писал нервно, торопливо, переживая и гнев, и ненависть, и любовь, и отчаянье, и надежду.