- Прихворал супруг. На покосе совсем занедужит. Отлежаться ему надо.
Два дня назад Оська полез с бредешком в реку, изловил две щуки и судака, но сам застудился. Теперь лежал на лавке и натужно откашливался.
- Отлежится, - сухо произнес Фалей. - Даю ему один день, и что б за косу!
- Помилуй, Фалей Кузьмич. Не дам мужика гробить! Сама в луга пойду.
- Вот и ладненько, - хмыкнул Фалей. - Ты у нас, Сусанна, за троих мужиков ломишь. Седмицу литовкой помашешь - и на свой покос.
- Ране вернусь, коль за трех мужиков. Да и своего муженька мне надо выхаживать.
- Ну-ну, пригляну за твоей работой.
Сусанна первым делом сбегала к деревенской знахарке, чтоб попоила Оську пользительными настоями и отварами, а уж потом принялась собирать узелок.
К матери ступил Ванятка.
- Ты, матушка, в кручину не впадай. Я завтра же на наш покос выйду. Справлюсь!
Сусанна обняла сына за плечи, поцеловала в щеку и украдкой смахнула со щеки слезу.
- Да помоги тебе Бог!
Шла тропинкой к барской усадьбе и тепло думала:
"Славный сын подрастает. А ведь всего двенадцать годков минуло".
У плохого барина осела, заблудившаяся в пургу семья. Проманул Федор Годунов, словно клещ в страдников вцепился.
После сенокоса посылал и на рыбные ловы, и на починку мостов и гатей через вотчинные речушки, и в бортные леса, и на косовицу хлебов. Даже заставил цепами ржаные колосья молотить, а затем за жернов посадил. Мельник-де втридорога за помол дерет. Наговаривает барин: мельник в крепкой узде у Годунова сидит.
Еще летом решили: на Юрьев день уходить от Федора Годунова. И Оська, и Сусанна, и Ванятка трудились как каторжные, дабы заработать серебряный рубль.
Пошли к барским хоромам всей семьей. У красного крыльца увидели красивого чернокудрого мальчугана в голубом кафтанчике. Увидев смердов, мальчонка - руки в боки - спесиво спросил:
- Чего пожаловали?
- Дык… Нам бы барина Федора Иваныча.
- Федор Иваныч занемог. Мне челом бейте.
- Дык… А ты кто?
- Племянник. Борис Федорович Годунов.
- Дык, - растерялся Оська. - Нам бы за пожилое вернуть.
Но тут на крыльцо выскочил сам барин. Глаза холодны и злы. Закричал:
- Где холопы? Отчего ворота настежь? Запорю нечестивцев!.. Чего приперлись?
- Уходим мы, барин. Юрьев день.
- Эк, чего удумали. Пили, жрали в три горла, а ныне оглобли на сторону!
- Юрьев день, - теперь уже заговорила Сусанна. - Ты уж не обессудь, барин. Прими рубль за пожилое, и не поминай лихом. Мы тут в три погибели гнулись, семь потов на барщине сошло. Прощевай, барин.
Федор Иванович затопал ногами:
- Крапивное семя!
Подскочил к Оське и принялся стегать его плеткой. Даже супруге разок досталось.
- Лютой же ты барин! - огневанно сверкнула глазами Сусанна. - Поспешим отсюда, Оська!
А отрок Бориска жестоко воскликнул:
- Собак на них спусти, дядюшка! Собак!
Едва успели ноги унести.
Безжалостные слова барчука надолго запомнил Ванятка.
Глава 4
ПОМЕР ОСЬКА
За восемь последних лет не одного барина сменили Оська, Сусанна и Ванятка, пока судьба не занесла их на Ярославскую землю в вотчину любимца царя Ивана Васильевича, князя Андрея Курбского.
Долго до Курбы добирались, с расспросами. Мужики сказывали, что село "огромадное", с двумя храмами. Жителей едва ли не с полтыщи, многие из них занимаются торговлей и всякими промыслами. Само село раскинулось на высоком берегу речки Курбицы. К селу сходятся несколько проселочных торговых дорог. Одна вела из Ярославля в Курбу, а от нее в село Вощажниково и Борисоглебскую слободу; другая шла от села Великого через Курбу на город Романов-Борисоглебск.
Проехав Михайловское, дорога сделала крутой поворот и повела в сторону Новленского.
- Еще версты четыре, как мужики толковали, - сказал Иванка.
- Успеть бы, - страдальчески молвила Сусанна, неотрывно вглядываясь в осунувшееся, бескровное лицо мужа. Обессилевший на господских работах, Оська совсем захирел. Все последние часы он лишь тихо стонал. В Новленском Сусанна спросила встречную старушку, куда-то бредущую с липовым кузовком.
- А не подскажешь ли, бабушка, нет в селе знахарки? Муж у меня прытко занемог.
- Была знахарка, голубушка, да на Параскеву Пятницу преставилась. В Курбу езжайте, тамотки две знахарки проживают.
В вотчину князя въезжали с горючими слезами: помер перед самой Курбой Оська.
Сусанна неутешно рыдала. Как никак, а двадцать лет прожила с муженьком, - неприглядным, квелым, но любимым. Такого человек с доброй душой, кажись, и на белом свете не бывает. Хороший был Оська.
Иванка, теперь уже могутный двадцатилетний детина, остановил сани подле избы и вопросительно глянул на мать.
- Зайду, пожалуй.
- Ох, не знаю. Изба-то с повалушей. Никак, староста живет.
- И всё же зайду мать.
- Да поможет тебе Господь. Авось чем пособят.
Иванка постучал кулаком чуть повыше оконца, затянутого бычьим пузырем, и молвил стародавним обычаем:
- Господи, Иисусе Христе, помилуй нас!
- Заходь! - глухо отозвалось из избы.
Иванка отряхнул шапку и сермяжный армяк от снега, обил на крылечке голиком лыковые лапти и пошел в избу.
Семья облепила стол - ребятни не перечесть - и хлебала щи из железной мисы. Во главе стола сидел крутолобый, довольно еще молодой рыжебородый мужик в белой домотканой рубахе.
Иванка сдернул шапку с русой головы и, перекрестившись на правый угол с деревянной иконой Николая Чудотворца, поклонился в пояс.
- Доброго здоровья.
- И тебе доброго.
Хозяин избы мотнул головой на одного из мальцов.
- Прысь на печку. А ты присаживайся к столу, паря.
- Благодарствую, хозяин… Горе у нас. Перед самой Курбой отец на санях преставился. Мы тут люди чужые, не ведаем, к кому и толкнуться. Земле бы предать отца по-христиански.
Хозяин положил ложку на стол, перекрестился.
- Вона как… Сочувствую, паря. Грех не помочь, все под Богом ходим. Тебя как звать-то?
- Иванкой.
- А меня Слотой. Пошли к саням.
- Во двор понесем?
- Зачем же во двор? В избу. Сам же сказал: по-христиански. Обмыть надо усопшего.
Оську положили на лавку. Ребятню, как ветром сдуло. Сусанна же принялась раздевать покойного. Хозяйка избы, опечаленно покачивая головой, поднесла жбан с теплой водой.
А мужики тем временем ладили на дворе домовину из сосновой тесанины.
- Помышлял весной сени подновить, а тут вон как обернулось, - молвил Слота.
- Я отработаю, - поспешил заверить Иванка. - Лишь бы барин на изделье принял.
- Не дело говоришь, паря. На святом деле грешно деньгу хапать. А на изделье тебя примут. Наш князь, Андрей Курбский, - богатейший человек на Руси.
Слота (через распахнутые ворота) вышел со двора, глянул на мглистое солнце и озаботился:
- Поспешать надо, паря. Ты доделывай домовину, а я к соседу забегу. Надо успеть могилу выкопать.
Покойника снесли на погост уже вечером. Вернулись в избу, помолились и помянули ячменным пивом.
Опечаленная Сусанна всё удивлялась: добрыми оказались хозяева избы. И мужа похоронили честь по чести, и поминки справили. А ведь совсем чужие люди.
- Ты, Сусанна, не исходи слезами, - успокаивал Слота. - Погорюй маленько - и буде. Кручина иссушит в лучину. А тебе еще, как погляжу, жить да жить. Да и сын у тебя, кажись, славный парень. Чисто дубок. Теперь ему быть в отчее место. Ему и с приказчиком князя все дела вершить. Князь-то на Москве близ самого царя ходит. Авось летом в Курбу пожалует. Важный барин!
- Мужиков не слишком ярмит?
- Да я бы не сказал, паря. Не с руки ему из мужика соки выжимать. Он у нас с особинкой.
- Может, поведаешь, Слота?
- Поведаю, но чуть погодя. А ныне пора вам почивать… Мать, ты с Сусанной на печи укладывайся, а ты, Иванка - на лавке.
Вскоре хозяин избы задул сальную свечу в железном шандане.