* * *
- Вот так-то, детинушка. Ты на день раньше подвернулся. Полюбили мы Полинушку. Она-то в тереме Курепы ласки не ведает. Мы ей теперь вместо отца и матери. Славная девушка. Руки у нее и впрямь золотые.
- Ты сказывал: прихворнула.
- Всё у оконца вышивает, вот ветерком и продуло. Горло малость застудила. Но теперь уже все, слава Богу. Медок любой недуг исцеляет.
- А как же Курепа?
- В убытке не будет, - хмыкнул Пятуня. - Полинушка и в нашей горенке рукодельничает. Курепа ей и мишуры и канители доставил, дабы без дела не сидела. Но Полинушку и понукать не надо. Шьет да всё песенку напевает. Легкое у нее сердце.
- Дай Бог ей счастье, - молвил Иванка и вышел из-за стола. Поклонился хозяевам. - Спасибо вам, люди добрые. Пойду я.
- Заходи к нам. Теперь избу ведаешь. Мало ли чего, - провожая Иванку до ворот, сказал Пятуня.
- Всё может статься.
Иванка пошел по улице, мощенной дубовыми плахами, к Детинцу и вдруг увидел перед собой молодцеватого нарядного вершника в вишневом полукафтане и в алой шапке, отороченной собольим мехом. Да то ж воевода Сеитов с послужильцами!
Иванка сошел на обочину, поклонился.
Воевода тотчас признал бывшего узника Губной избы, остановил коня.
- Жив, здоров, Ивашка?
- Твоими молитвами, воевода.
- А скажи мне, молодец, порядную грамоту владыке Давыду подписывал?
- Рядился к владыке только на словах.
- Добро, - почему-то оживился Сеитов. - Слово к делу не пришьешь. Новому архиепископу служить станешь?
- Не хотелось бы, - откровенно признался Иванка.
- Чего ж так?
- Сердце не лежит. Я ж не попов сын.
- Так… А может, ко мне пойдешь?
Иванка промолчал. Воевода же, понимая, что детинушка озадачен, продолжал:
- Вольным послужильцем тебя возьму. Можно сказать - ратным человеком. В старину таких людей дружинниками называли. Никакой кабальной грамотки. По нраву будет - служи, не по нраву - ступай, куда сердце подскажет.
- А мать с женой?
- И про них не забуду. Жалованье тебе дам. Купишь избу - и живите с Богом. Голодом твоя семья сидеть не будет. По рукам, молодец?
Сеитов пружинисто спрыгнул с коня и протянул Иванке руку.
- По рукам, воевода.
Глава 24
ЦАРЕВ ДОГЛЯДЧИК
Васька Грязной ведал: Ростов Великий издревле богат князьями и боярами. Первый ростовский князь Ярослав сидел в городе на озере Неро целых 22 года! Его прозвали "Мудрым" за его грандиозные новины.
Ныне же многих князей поизвели. Нечего им было за свои привилегии бороться, ногу царю подставлять. Ростовские князья стали самыми ярыми противниками великого государя, даже на прямую измену пошли.
Еще в 1554 году пытался бежать в Литву Никита Ростовский. Но сыскные люди не дремали: изловили изменщика в Торопце, привезли в железах на Москву и на дыбу вздернули. Когда ребра начали ломать, князек не стерпел и выдал немало князей в челе с боярином - князем Семеном Ростовским. Зело погулял топор по шеям изменщиков!
Но сущей бедой для царя оказалось бегство в Литву князя Андрея Курбского. И кто бежал? Любимец из любимцев! Царя даже удар хватил.
И все же Иван Васильевич не до конца довел свое дело. На Ярославской земле сохранились крупные вотчины князей Троекуровых, Жировых-Засекиных, Прозоровских, Шехонских и других княжеских родов. Надо бы всем башки отрубить, дабы дворяне по всей Руси властвовали. Они-то горой за царя стоят.
Васька Грязной ненавидел бояр и князей, видя в них угрозу великому государю. Сколь их еще по городам сидит! Чванливые люди. Вот и ростовский боярин Юрий Ошанин, поди, тот еще гусь. По правде сказать, он не из бояр, а из дворян, но коль к владыке на службу перешел, то ныне и называется "владычным боярином". Теплое местечко нашел, Юрий Петрович. Доходное! Владыка занимается церковными делами, а его селами и деревеньками - "боярин" Ошанин. Наверняка, минуя архиепископа, большую деньгу в свою мошну отстегивает. Ну да от него, Василия Грязнова, ни одна полушка меж пальцев не проскочит. Троих подьячих с собой везет, - тертых, видавших виды. Великую мзду Ошанин отстегнет, дабы не угодить в опалу Ивана Грозного. Деньги сгодятся, они лишними не бывают. После Бога - деньги первые. Богатей, Василь Григорич!
На удивление Грязнова, владычный боярин встретил появление подручного Малюты без всякого страха и уничижения. Был спокоен, степенен, не суетлив. А ведь перед Грязным трепетали самые знатные сановники Москвы.
- Что за дело ко мне привело, Василь Григорич? Мню, по пустякам великий государь ко мне стольного дворянина не пришлет.
Грязной не любил ходить вдоль да поперек, а посему высказал напрямик:
- Архиепископ Давыд в опалу угодил. Велено мне владычные земли обозреть, нет ли на них какого изъяну.
Лицо Ошанина по-прежнему оставалось безмятежным.
- Изволь, коль на то есть царская воля.
- Есть, Юрий Петрович. И грамотка, и подьячие из Поместного приказа. Всё оглядим и опишем.
- Милости прошу, Василь Григорич. Когда по селам и деревням поедем?
- А с утра и поедем. А ныне я подустал с дороги. Потрапезую, да и ко сну отойду.
- Как тебе будет угодно, Василь Григорич.
Грязной любил сытные столы, уставленные изысканными блюдами. Если он приходил к кому-нибудь в хоромы, то хозяин с ног сбивался, дабы угодить влиятельному гостю. Сам Василий Грязной заявился! Первый подручный Малюты.
Юрий же Петрович и в данном случае не проявил должного рвения. Никаких особых изысканных яств на столе не оказалось.
"То ли скуп, то ли гостем пренебрегает, - не понял Грязной. - Но того быть не должно. Грязнова вся Русь страшится".
Царев доглядчик вылез из-за стола и высказал:
- Сделай милость. Прикажи в повалуше постельку застелить… Да вот еще чего… Пусть пригожая сенная девка застелет.
Юрий Петрович не выразил удивления. С древних времен на Руси существовал неписаный закон: коль гость пожелает сенную девку, отказа быть не должно. Должна прийти к нему самая пригожая, в богатом облачении и с чаркой вина на подносе.
Грязной остался девкой доволен. В повалушу и впрямь явилась красна-девица. Рослая, гибкая, с высокими грудями. В легком атласном летнике, червчатого цвета с длинными рукавами, украшенными серебряным шитьем и жемчугом. На голове девушки - изящный венец, к коему прикреплены жемчужные подвески; на прямую спину спускались густые, распущенные волосы, с вплетенными в них алыми лентами.
Молвила с поклоном:
- Откушай, государь.
Глаза лукавые, озорные.
Василь Григорич осушил чарку и приказал:
- Разбери, постель… Да и сама разоблачайся.
Молодая, щедротелая девка в постели была зело горяча.
- Тебя как кличут?
- Варькой.
Грязной что-то прикинул про себя и молвил:
- Усладная ты… Барин твой, небось, частенько к себе зовет?
- Да ну его, - махнула рукой Варька. - Живем как монашки. Барин наш ни одной девки не тронул. Токмо и ведает свою супружницу. А мы в самой поре.
- Так-так, Варька… Хочешь большие деньги заиметь?
- Да кто денег не желает, барин?
- Заимеешь, коль дурой не будешь.
- Чего делать-то?
- Позже поведаю. Жди. А пока ступай.
- А может, и завтра в постельку позовешь, барин? - бесстыдно повела глазами Варька.
- Ненасытная ты. То и добро… Лезь под одеяло, хе-хе…