- Мудрен, мудрен грек! - воскликнул царь. - Сию бы голову для Руси… А впрочем, и у меня есть люди вдумчивые. Один Ивашка Пересветов чего стоит. Челобитные его о переустройстве державы весьма разумны. А Лешка Адашев, а Сильвестр? Светлые головы. Аль хуже мои разумники греков?
Царь поднялся с ложа, продолжал с воодушевлением:
- Книжники, грамотеи, ученые мужи зело надобны Руси. Друкарей из-за моря позову. Заведу на Москве Печатный двор, книги станем ладить. И чтоб писаны были не иноземным, а славянским письмом. Ныне неверных и богохульных писаний развелось великое множество. Всяк писец-невежда отсебятину в право возводит. Законы Божии, деяния апостолов читаются разно, в службах неурядица. Довольно блудословия! Я дам народу единый Закон Божий, единую службу церковную и единого самодержавного царя. В единстве - сила!
Иван Васильевич говорил долго и увлеченно, а когда, наконец, замолчал, горящий взор его остановился на лице Годунова.
- Станешь ли в сих делах помогать мне, Дмитрий? Погодь, не спеши с ответом. Дело то тяжкое. Боярству поперек горла новины. Злобятся, псы непокорные! Через кровь и смерть к новой Руси надлежит прорубаться. Горазд ли ты на оное, Дмитрий? Не дрогнешь ли? Не прельстит ли тебя дьявол к руке брата моего, доброхота боярского Владимира Старицкого?
- Я буду верен тебе, великий государь, - выдерживая пронзительный взгляд царя, твердо молвил Дмитрий.
- Добро. Отныне будешь при мне.
Вскоре, в одночасье, преставился глава Постельного приказа Василий Наумов. Многие царедворцы чаяли попасть на его место, но Иван Васильевич не спешил с назначением: Постельный приказ - личное ведомство, домашняя канцелярия государя. Постельничий ведал не только "царской постелью", но и многочисленными дворцовыми мастерскими: распоряжался он и казной приказа.
Да если бы только эти дела! Постельничий отвечал за безопасность государя и всей его семьи, оберегая от дурного глаза, хворей и недругов. Приходилось самолично отбирать для дворца рынд и жильцов, спальников и стряпчих, сторожей и истопников. Являясь начальником внутренней дворцовой стражи, постельничий каждый вечер обходил караулы.
В те дни, когда государь почивал один, без царицы, постельничий укладывался спать в государевом покое. Была в его руках, для скорых и тайных государевых дел, и царская печать.
Близок был к государю постельничий! Теплое место для царедворцев. То-то бы встать во главе домашнего царского приказа.
Выбор государя неожиданно пал на Годунова. Высоко взлетел Дмитрий Иванович!
Глава 16
КРОВАВЫЙ НАБЕГ
Едва над Москвой заря занялась, а уж опричники одвуконь. Малюта Скуратов, рыжебородый, приземистый, оглядев сотню, молвил:
- Ехать далече, под Ярославль. Надлежит нам, верным царевым псам, змеиное гнездо порушить.
Бычья шея, тяжелый прищуренный взгляд из-под нависших клочковатых бровей, хриплый, неторопкий голос:
- Мчать нам денно и нощно… Все ли во здравии?
Взгляд начальника Сыскного приказа, Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского, вперился в Бориса: впервой юному цареву рынде быть в далеком походе.
- Во здравии, - отозвался Борис.
- Во здравии! - хором откликнулась сотня.
- Гойда! - рыкнул Малюта.
Сотня помчала "выметать крамолу"…
Вихрем влетели в Курбу. Завидев всадников с метлами и собачьими головами у седла, мужики всполошено закричали:
- Кромешники!
- Спасайтесь, православные!
Но спасения не было. Опричники, настигая, рубили саблями и пронзали копьями.
Крики, стоны, кровь!
Борису стало худо. Сполз с коня, пошатываясь, побрел к ближней избе.
- Чего ж ты, рында?.. Никак, и сабли не вынул, - боднул его колючим взглядом Малюта.
Борис, привалившись к стене, молчал, руки его тряслись.
- Да ты, вижу, в портки наклал. Эк, рожу-то перевернуло, - зло и грубо произнес Малюта. - Аль крамольников пожалел? Негоже, рында. А не царь ли сказывал: "Искоренить крамольное гнездо!".
(Иван Грозный до самой смерти не мог простить предательства Андрея Курбского, и, если до введения опричнины, он раздал вотчину опального князя худородным дворянам, то "крамола" Котыгина с бывших земель Курбского, в лютое время опричнины, привела царя в необычайную ярость, чем и воспользовались "кромешники", ведая, что Иван Грозный простит им любое изуверство).
Опричники приволокли к избе связанного мужика в разодранной рубахе. Мужик большой, крутоплечий, в пеньковых лаптях на босу ногу.
- Этот, Григорь Лукьяныч, опричника убил. Орясиной шмякнул.
- И поделом ему, прелюбодею. Он мою дочку сраму предал, паскудник! - дерзко произнес мужик.
- Тэ-эк, - недобро протянул Малюта и перевел взгляд на Бориса. - Не его ли пожалел, рында? А он, вишь ли, цареву слугу порешил. Крепко же в земле Курбского людишки на государя науськаны. Все тут крамольники!
Малюта шагнул к мужику, ткнул окровавленным концом сабли в живот.
- Как же ты посмел, смерд, на царева опричника руку поднять?
- И поднял! - яро огрызнулся мужик. - Будь моя воля - и тебя бы, кат, порешил!
Мужик харкнул Малюте в лицо.
- Пес!
Малюта широко и мощно взмахнул саблей. Кудлатая голова мужика скатилась в бурьян.
Борис Годунов побледнел, закрыл глаза, его начало мутить.
- Нет, ты зри, зри, рында! Привыкай царевых врагов кромсать.
Малюта выхватил голову из бурьяна и поднес ее к лицу Бориса.
- Зри!
Прямо перед Борисом оказались застывшие, широко распахнутые глаза. У него перехватило дыхание, и он, покрываясь потом, отвернулся и побежал за угол избы.
Малюта сплюнул.
- Слаб рында.
Глава 17
МОЛОДОЙ БАРИН
Еще издали Слота и Иванка увидели черные, густые дымы пожарищ.
- А ведь то наше село горит! - встревожено произнес Слота и огрел лошадь вожжами.
- Барские хоромы!.. Да и избы, Слота.
На душе мужиков стало смятенно: в избах оставались их семьи.
- Гони, Слота!
Подъезжая к Курбе, мужики увидели, что полыхают пять крестьянских изб и хоромы Нила Котыгина.
Лицо Слоты и вовсе помрачнело: горела и его добротная изба на высоком подклете. Он соскочил с подводы и изо всей прыти ринулся к селу. За ним припустил и Иванка, хотя уже заметил, что его дом остался в сохранности.
Опричники допрежь разорили имение, а затем, пустив "красного петуха" на терем Котыгина, кинули огненные факелы и на кровлю Слоты, подумав, что это изба приказчика; походя, не пощадили они и некоторые другие крестьянские избы.
"Изведя крамолу", опричники поскакали к Москве, оставив Бориса Годунова с десятком оружных людей, выделенных Малютой из своей сотни. Перед отбытием глава Сыскного приказа молвил:
- Царь указал приписать сию землю к твоей вотчине. Занеси оставшихся мужиков в книжицу, укажи им барщину и оброки, назначь смердам нового приказчика (Пинай был зарублен) и возвращайся в Москву.
- Но мне понадобится старая книжица, а хоромы полыхают, - растерялся юный Борис.
- Зело мало опытен ты, рында. Порядную книжицу никогда не жгут.
Малюта кивнул одному из опричников, и тот протянул Годунову замусоленную книжицу.
- Владей, рында! - Малюта стеганул плеткой коня и гулко воскликнул:
- Гойда!
- А где ж мне пока жить? - крикнул вслед Годунов.
Но Малюта уже не слышал.
- Да ты не переживай, Борис Федорович, - подъехал к Годунову один их молодых опричников. - Пока мужики не сбежались, отъедем к реке да коней напоим. А без пристанища не останемся. У местного батюшки изба просторная.
- Поехали к реке, - охотно согласился Борис. Ему не хотелось слышать крики мужиков и надрывные плачи женщин. Надо переждать, пока смерды не угомонятся…
Иванка вбежал в свою избу, но ни Сусанны, ни Настены дома не оказалось. Он уже успел заметить двух зарубленных мужиков, и на сердце его потяжелело. Что же произошло, Господи?! Где мать и Настена?
Иванка поторопился к избе тестя, коя уже догорала. Вокруг галдели мужики, растаскивали баграми оставшиеся в целости нижние бревна, а удрученный Слота сновал вокруг пожарища и так же, как зять, горестно раздумывал о своей многочисленной семье.
Соседи ничего вразумительного сказать не могли:
- Никого не видели… И Сусанну с Настеной не видели.
Мрачный Слота глянул на пасмурных мужиков и спросил:
- Что за лиходеи на село набежали? Аль поганые татары?
- Свои, Слота. Виду диковинного. К седлам собачьи морды и метлы привязаны. Орали: "Выметем измену!". А сами саблями принялись махать. Мужик подвернется - зарубят, девка - надругаются. Чисто ордынцы! Ты глянь, Слота, что над селом они содеяли. Изверги!
- Уразумел, мужики. То - государевы опричники, о ких мне намедни в Ярославле сказывали. Царь-де всю землю разделил на опричнину и земщину. Бояр, что царю супротивничают, нещадно казнят. На Москве жуть что творится. Одного в толк не возьму. Наше-то село, чем провинилось? Нил Котыгин - не из бояр, худородный дворянишко. Царь, как слух идет, таких захудалых помещиков прилучает, вотчины им боярские жалует. Сумятица у меня в башке, мужики.
- Вот и у нас сумятица, Слота. Тиуна и всех дворовых людей Котыги лиходеи саблями посекли. Нам-то как дале жить?
- Была бы шея, а хомут найдется.