Архиепископ сам как-то видел на Торговой площади в Ярославле добрый десяток лавок Луки Дурандина. Но Лука в них не сидел. В лавках вели торг "сидельцы". Богат, зело богат ярославский гость! И не зря он кинул последние слова, намекая на свое особое положение.
- Такой же именитый купец и мой добрый знакомец, господин Готлиб, что дожидается твоего слова у палат. Он ближний друг самого Ченслера.
Последние два слова Лука выделил с особым нажимом, в надежде, что владыка тотчас смекнет о ком идет речь. Но Давыд и ухом не повел, молвил равнодушно:
- Духовный пастырь не должен ведать каждого иноземного купца. Его дело - храм и неустанные молитвы Господу.
- Ченслер - не простой купец, владыка. Его почитает сам великий государь, кой осыпал иноземца неслыханными щедротами. Вдругорядь скажу, что Готлиб сопровождал Ченслера в его поездке из Англии к царю Ивану Васильевичу, и не дай Бог, если государь проведает, что содруга Ченслера где-то прохладно встретили, не подав ему с дороги даже кружки воды. То оскорбление самому самодержцу.
Давыд поперхнулся, словно кусок застрял в его горле. Желудевые глаза его недружелюбно скользнули по Дурандину.
- Надлежит упреждать о своих знакомцах, Лука сын Иванов.
Владыка взял со стола серебряный колокольчик, звякнул. В покои тотчас вошел прислужник.
- У крыльца поджидает иноземец. Проводи его в трапезную. И дабы никаких яств и питий не жалеть!
Отдав повеленье, вновь повернулся к Дурандину.
- Поведай, сын мой о купце Ченслере.
- Охотно, владыка… То случилось поздней осенью 1553 года. С дальних берегов Студеного моря, от самого устья Северной Двины, ехал в Москву прибывший из-за моря на корабле англичанин Ричард Ченслер. На Москве он вручил государю грамоту английского короля Эдуарда, кой предложил установить с Англией торговые сношения для обоюдной пользы и дружбы. До этого времени Россия вела торговлю с Западной Европой через прибалтийские государства, кои не пропускали в Московию оружие и искусных мастеров. И вдруг у царя Ивана Васильевича, кой воевал с Ливонией, появилась такая возможность. Он торжественно и милостиво принял заморского гостя. Ричард Ченслер получил грамоту на право свободной беспошлинной торговли всех аглицких купцов в Московском государстве. Когда Ченслер вернулся в свою страну, то аглицкие купцы создали для торговли с русскими "Московскую кумпанию", коя получила от своего короля монополию на торговлю с Россией и отыскание новых рынков на всем Севере. Но аглицкие купцы не остановились на этом и стали использовать волжский путь, дабы завязать торговые сношения с Персией. Для оного аглицкие купцы Дженкинсон и Готлиб совершили по Волге несколько путешествий в Персию и даже посетили Бухару. Им удалось добиться важных торговых льгот от персидского шаха.
- Поди, зело разбогатели аглицкие купцы? - прервал Дурандина архиепископ.
- Не без оного, владыка. Иноземцы, пользуясь волжским путем, получали большую прибыль от торговли с Персией. О том изведал царь Иван Васильевич и ввел для аглицких купцов непременную уплату - половину пошлины при проезде через Казань и Астрахань. Но иноземцы от оного никак не обеднели, их торговля расцвела. Они поставили в Москве на Варварке громадное подворье.
- И не только на Москве, сын мой. Подобное подворье, как мне известно, недавно появилось и в Ярославле.
- Основал его мой добрый знакомец Готлиб.
- Богат, богат немчин, - опять свернул на прежнюю мысль владыка.
Его слова не ускользнули от внимания Дурандина. Этот жадень (о том каждому известно) не зря на калиту иноземца напирает. Пора действовать. Золото не говорит, да чудеса творит.
- Богат, скрывать не стану, владыка. Готлиб, хоть и иной веры, но, побывав с Ченслером в Москве, зело на кремлевские соборы дивился. Знатные-де храмы. И про ростовский собор Успения он лестно отозвался. А я ему возьми да молви: "Владыка Давыд неустанно о процветании храмов печется. Жаль, деньгами скуден, а то бы новые церкви поставил". А Готлиб: "Помочь надо, его преосвященству. Пусть и далее свою епархию дивными храмами украшает".
Лука Дурандин положил на стол кожаный мешочек, туго набитый золотыми монетами.
Глаза Давыда на короткий миг блеснули хищным огнем. Зело щедрый дар!
- Так, глаголешь, царский воевода Мышецкий на мое повеленье полагается?
- Истинно, владыка. Он хорошо ведает, что возведение одной немецкой кирхи не принесет большой урон православию, ибо царь Иван Васильевич дозволил аглицким купцам поставить кирху в Немецкой слободе.
Слова Луки Давыдова не были новостью для ростовского владыки. Он хорошо был осведомлен, что творилось на Москве. Весь свой "супротивный" разговор он вел лишь к одной единственной цели - выколотить богатую мзду от немчина. Но и после этого он не должен показывать свою отраду, дабы остаться в глазах Дурандина истинным поборником православной веры.
- Мне зело понятны тяготения иноземцев, поставить свою божницу. Каждый человек, какую бы он веру не исповедовал, должен иметь место, где он мог бы помолиться своему богу. Но в Земляном городе Ярославля немало православных храмов, и там кирхе не стоять. То - мое твердое слово.
Лука Дурандин явно не ожидал такого оборота. Давыд-то - не бессребреник. Мзду ухватил, а немцев с носом оставил. Да быть того не может!
- Но немецкая община хотела бы поставить кирху именно в Земляном городе, поближе к своему подворью.
Владыка был непреклонен.
- Я уже изрек свое слово, сын мой… Не в Земляном городе.
Дурандин облегченно вздохнул. Это уже добрый знак.
- В каком же месте, владыка?
- Вне Земляного города. Я сам укажу место. Немчины в обиде не останутся.
- Да благоденствует твоя епархия, владыка.
Глава 13
НЕИСПОВЕДИМЫ ПУТИ ГОСПОДНИ
Владыка ехал в возке, обтянутом синим бархатом, расписанном серебряными крестами. Позади - два десятка прислужников, личные охранники архиепископа. Дюжие, молодцеватые, в суконных темно-зеленых кафтанах. Время лихое, а посему у некоторых слуг под кафтанами припрятаны пистоли.
Возок, миновав Земляной город, выехал на одну из слободских улиц, как вдруг навстречу резвым коням выскочил … темно-бурый медведь. Возница оторопел, а кони испуганно заржали, вздыбились и резко, едва не опрокинув карету, понеслись вправо.
Возницу - как ветром сдуло, а владыка, побледнев как полотно, обеими руками вцепился за внутреннюю ручку дверцы…
Слота и Иванка неторопко ехали вдоль крутояра, любуясь раздольной Волгой.
- Могучая река, - восхищенно молвил Иванка, никогда не видевший Волги. - А суда, суда-то какие! Под парусами.
- Эти суда могут и по морю плавать… Господи! Оглянись, Иванка!
К крутояру во всю прыть скакала тройка с возком. Иванка ахнул, спрыгнул с телеги, и, не давая себе отчета в том, что может погибнуть, кинулся встречу коням.
Знать, и впрямь есть Бог на свете. В каких-то трех саженях до обрыва он повис на кореннике, и всем своим могучим телом остановил тройку. В тот же миг он оказался в кольце растерявших прислужников.
Из возка, с трясущимися руками и искаженным от страха лицом, вышел владыка и на ватных ногах подошел к своему спасителю. У Давыда даже голос изменился: стал хриплым и прерывистым.
- Экая напасть…Да как же оное?.. Спас ты меня, сыне.
Иванка и сам еще не мог до конца понять, какая сила сдернула его с телеги и бросила к тройке, несущейся к своей погибели и смерти хозяина возка.
"Какой-то богатый поп", - подумалось ему, ибо перед ним стоял тучный священник в митре, мантии и с большим серебряным крестом поверх груди, усеянном дорогими самоцветами.
Владыка подошел к самому краю обрыва, глянул вниз и размашисто сотворил крестное знамение. Да тут и костей не соберешь. Сего мирянина надо озолотить.
- Как тебя звать, сын мой?
- Иванкой.
- Из людей посадских?
- Крестьянин я, батюшка.
Зятя слегка подтолкнул Слота.
- То - архиепископ Давыд, наш владыка. Поклонись святителю.
Иванка поклонился в пояс. И тут только владыка окончательно пришел в себя. Он кинул злой взгляд на оробевших прислужников.
- Куда смотрели, нечестивцы? Предам анафеме, в темницах сгною!..
Долго бушевал владыка, а когда увидел, что к возку со всех сторон стекаются ярославцы, умерил пыл: нельзя забывать о своем духовном сане и благочестии.
Вновь ступил к своему спасителю.
- Далече ли крестьянствуешь, сын мой, и кто твой володетель?
- В Курбе, владыка, у помещика Нила Котыгина.
- Бедствует Нил Егорыч в бывшей вотчине князя Курбского.
Лицо владыки подернулось хмурью, но тотчас вновь обрело дружелюбный вид. Он глянул на парня испытующими глазами. Силен, проворен и храбрости ему не занимать. Жизнью своей рисковал, однако не устрашился: кони его могли под обрыв снести. Зело отважный детина! Вот такого бы к себе в оберегатели. А что? По всем статьям подходит.
- Награжу тебя, сын мой.
Иванка оторопел: владыка протянул ему пять рублей серебром. Таких деньжищ он сроду не видывал.
- Много, святый отче… Эко дело - лошаденок придержал.
Толпа, уже проведавшая в чем дело, рассмеялась:
- Дают - бери, бьют - беги. Да ты, паря, не того стоишь. Бери! После Бога - деньги первые. Есть в мошне - будет и в квашне.
Слота улыбнулся: ярославские мужики бойкие, на язычок острые; таким палец в рот не клади.