- В Пекарево как раз к обедне звонят, - сказал Харитон.
- А шалаш наш на острову завалится, - сообщил Дмитрий. - И фитилек там остался. - Вздохнул глубоко: - И соли мешочек…
- Эх, Ловать, Ловать…
- Тоже река - Карповка. Вонючая какая-то… - Харитон подошел к макету, потянул нитку. Паруса окрутили мачту. Сел на лавку. Слезы покатились по щекам.
- Да не плачь ты.
Харитон зло, на себя сердясь, дернул ниточку - колокольчик позвонил три раза. Кончилась жизнь. И было-то ее всего четырнадцать лет. Теперь - в потоки вод.
В горницу ворвался дядька, вытащил из сундука белье, флагом вскинул подштанники.
- Звон его не для него.
Эге-ге, парни-то совсем расклеились. Присел рядом на скамью.
- Не в радость мой дом, да?
Племяши молчали.
- Не хотите меня жаловать.
Не утешили племяши дядьку.
Борис Иванович снял с полки тяжелую книгу, одетую в темную телячью кожу.
- Вот фолиант поучительный для недорослей. Сочинен в честь светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова. Незнатного был происхождения. - Но чего удостоился благодаря неусыпным своим трудам!
Светлейший в белоснежной мантии глядел с гравюры. Два римских воина одевали его лавровым венком. В облаках парили фигуры ангелов. От двуглавого российского орла исходили молнии, поражающие льва.
- "Александр вторый, Меншиков светлейший, - читал дядька, - склонил под державу врагов гордых славу".
Тут же показаны и враги, улепетывающие кто куда.
- "О, достоинства твои, любимец царя! - вел пальцем по странице Борис Иванович. - Кто же такого мужа не восхвалит?"
Набил трубку табаком. Дыхнул синим облачком. Просто сказал:
- Помыслы мои простые, ребята. Отцы ваши, мои братья, не поднялись к большим чинам. Да и мне удалось не так много. Хочу, чтобы вы, племяши мои, показали, что не лапти. Чтоб держава восхвалила! - И возгласил церковным напевом: - Чтобы в мужестве паче иных были явственнейшие!
Недоросли же, никоим образом не проявляя рвения к "явственнейшему мужеству", напоминали скорее плачевных неприятелей, улепетывающих от светлейшего князя. Вид как у тех, так и у других был самый побитый.
Нельзя сказать, что братья ранее не задумывались о том, что их ждет за пределом отрочества. В десять лет знали грамоту, цифирный счет.
Дворянству принадлежит три рода положенной службы - военная, судейская и придворная. О придворной говорить нечего, туда ступени недосягаемые. Судейское дело прибыльное: судья в суде что рыба в пруде. Однако всю жизнь просидеть в приказной избе, мусолить челобитные, вершить суд Шемякин - читали они эту сказку и смеялись. А где смех о скользком и неправедном законе, нет там почтения к законнику.
Оставалась служба военная, неизбежная, как судьба.
Но судьба, дело известное, никогда не спешит исполнить свой приговор. Никому не ведомо, в каком виде, в какой срок является. Может вообще заплутаться, не дойти в глухую деревню Пекарево. Отцы не часто ездили в Великие Луки. Они никого не трогали, их никто не тревожил.
Меньше всего братья предвидели исполнения своей судьбы в дядьке-балагуре, нежданно приехавшем в свою родовую вотчину из столицы.
Опомниться не успели - все решилось.
В Санкт-Петербург поехали скорее из любопытства. И все бы ничего, но эта встреча с бывалым матросом, его рассказ о флотских наказаниях… Кого после этого поманит Морская академия?
Еще в пути у Харитона возникло желание выскочить из возка. Да и Димушка бы не отстал.
Но как домой явишься? Отцы забранятся, дворне совестно в глаза посмотреть.
От судьбы не убежишь.
"Растворенные ворота" - так, кажется, назывался еще один дядькой построенный корабль.
Вот они и вошли в свои растворенные ворота…
Втроем сидели в потемках, каждый думая о своем.
Дядька зажег свечи.
- Банька небось протопилась. Пошли, племяши, попаримся. Старую кожу сбросим, наденем новую.
Дмитрий поднялся с лавки.
- Пошли, Харитоша.
Глава третья
ШТЮРМАНСКАЯ НАУКА
Санкт-Петербургская Морская академия только задумывалась, и здания для нее еще не было определено, а в Москве уже пятнадцать лет действовала Навигацкая школа.
Открыта она была в 1701 году. Боярские недоросли ближних и дальних российских провинций вовсе не спешили в первопрестольную, дабы обучаться малоизвестному, а потому хитрому делу - составлять карты и строить суда, стать штюрманами и водителями фрегатов. Поэтому Петр I приказал Оружейной палате набирать в классы не только "добровольно хотящих", но и "паче с принуждением". Россия обретала Балтику, выходила к Черному морю, которое до недавнего времени считалось внутренним морем Оттоманской империи. Мыслимо ли расти и подниматься молодому флоту без флотских служителей? А царь держал в уме и море Ледовитое; ледовитое да плодовитое для крепнущей державы. Далеко его мысль простиралась.
Семена Челюскина, нам уже знакомого, призвали в Москву на смотр боярских детей по принуждению. Вышел годами - изволь показать, на что годен.
Длиннорукий рыжий дылда сутулился от непомерного, не по возрасту, роста. Стеснялся как красна девица. Да и каково являться перед незнакомыми людьми в самом что ни на есть непотребном виде. Послушно разевал рот, вздевал над головой руки, допуская к телу многоумных медиков, от париков которых за версту несло помадой и пудрой. Лекари были в основном из немчуры. Не поймешь, об чем промеж себя изъяснялись. Наконец один из них, Карл Беекман, заключил:
- Богатырского сдоровья малтшык.
Лекарь Беекман был розовощекий, толстогубый мужчина в проволочных очках на мясистом носу. В Россию его привела мечта "совершить что-то необыкновенное". Но на "феатр военных действий" по близорукости не взяли, а определили в Навигацкую школу. Не предвиделось и никаких путешествий, в которые по романтической своей натуре рвался медик неполных тридцати лет.
Затем Челюскину делал допрос учитель математических наук Магнитский.
- Цифирь знаешь?
- По счетной доске считаю.
- Довольно ли родительское имение?
Тут похвастаться было нечем, десять душ.
Магнитский показал Семке толстую книженцию.
- Такую видел?
Книга называлась так: "Арифметика сиречь наука числительная".
Челюскин признался - впервые видит.
- Что здесь написано? Читай.
- "Будет сей труд добре пользовать весь люд", - прочел рыжеволосый дылда.
- Весь люд! - гордо заявил учитель.
"Арифметику" сочинил сам Магнитский - об этом Семен узнает позже.
Навигацкая школа размещалась в Сухаревой башне. Как посчитали в Оружейной палате, эта башня более всего подходит для обучения будущих моряков: "Стоит на высоком месте; горизонт виден; можно примечать обсервацию и чертежи делать в светлых покоях".
Три яруса. Шатер. Витые колонны.
Спаренные окошки гляделись как корабельные иллюминаторы. Строение напоминало остановившийся бриг, поднятый над городом высокой волной. С верхнего яруса видны московские окраины, утопающие в садах, все заставы, куда сбегаются дороги владимирская, смоленская, тульская, рязанская, калужская…
По калужской дороге и приехал в Москву на смотр Василий Прончищев. К тому времени Челюскин постиг уже кое-что из флотских премудростей и встретил Василия примерно так, как закаленный морской волк - необученного кантониста.
Рад был Семка - слов нет! Но виду не показал.
- Что ж, тоже на штюрмана пойдешь?
Прончищев зарекаться не стал. Кем будет, тем будет. И штюрманом готов, и геодезистом. Гадать рано.
Этот светловолосый простодушный парень, "русский-тарусский", понравился Челюскину еще в первую встречу. На "лицедея" обиделся. А как в театруме сидел - не шелохнувшись, за чистую монету все принял. Зато алфабит про несчастного бедолагу так в лицах представил! "Мы с тобой оба в Оку впадаем, как два кораблика". Хорошо, черт, сказал!
Челюскин сразу взял над Прончищевым молодецкое покровительство. Дело в том, что Навигацкая школа ученикам жилья не давала - вот прокормочные, десять копеек, живи где хошь. Надо было помочь Василию устроиться.
- Хочешь жить со мною рядом? Знаю одного купчишку, светелку задешево сдаст.
- А где?
- Отгадай загадку, - предложил Семка. - Четыре четырки, две растопырки, седьмой вертун.
- Корова.
Улица, где проживал Семка, шумная, горластая, нахальная. По обе ее стороны лавки и мясные ряды. Туши свиней и коров на крюках; на высоком шесте при въезде - бычья голова с пустыми глазницами. Мясницкой улица называлась.
Ходьбы до школы минут пятнадцать. На выструганной доске у школьных ворот каленым железом выжжены слова: "О, тщательно любезный, услыши глас полезный".
В восемь утра на башне бьют часы. В классах звучит глас полезный - заунывный вой дьяка, читающего Часослов, окающий басок цифирного учителя Магнитского, говорок флотского служаки, показывающего, какие есть паруса…
Читать и писать Прончищев умел сносно. Скучно слушать "собрание всех письмен", как называл свой урок дьяк. Вася смотрел из окна на шатер - вот откуда голубей пускать!
Уезжая из дому, он препоручил дорогую голубятню татарчонку Рашидке. Сизари снились по ночам. Оглашенный свист как-то разбудил его среди ночи. Подбежал к окну. Тускло и одиноко желтел слюдяной фонарь, старый солдат дремал возле мясной лавки.