Эта книга - о страстях царя Петра, его верных и неверных женах, любовницах, интригах, изменах…
Юному царю Петру Алексеевичу идет лишь восемнадцатый год, но он уже пережил стрелецкие бунты, злоумышления царственной сестры и смертный страх. Из душной коварной Москвы убегает он к иноземную слободку, где его ждет прелестная Анхен Монс…
Содержание:
I - В царском кружале 1
II - Семейное дело 1
III - Стрельцы-молодцы 2
IV - Уголок Европы 2
V - На совещании 3
VI - Кукуевские замыслы 3
VII - В пасторском доме 4
VIII - Гость Кукуевской слободы 5
IX - Боязливая голубка 5
X - Оборотень 5
XI - Анхен 6
XII - Ночной переполох 6
XIII - Робкое признание 7
XIV - Из-за "оборотня" 8
XV - Царевна-богатырша 8
XVI - На все готовый 9
XVII - Надорванная мощь 9
XVIII - Неразгоревшийся пожар 10
XIX - Ночные гости 11
XX - Смущенный царь 11
XXI - Бегство 12
XXII - Потухший пожар 13
XXIII - Розыск с пристрастием 13
XXIV - Допрос 14
XXV - Дыба 14
XXVI - От ужаса к счастью 15
XXVII - Среди сомнений 15
XXVIII - На Красной площади 16
XXIX - Казнь души 16
XXX - Неукротимая 17
XXXI - После кровавой вспышки 17
XXXII - В старом по-новому 18
XXXIII - Начало 18
XXXIV - Кукуевские немчики 19
XXXV - Прелестница Кукуя 19
XXXVI - Брошенный вызов 19
XXXVII - Москва в Кукуе 20
XXXVIII - Венценосный гость 20
XXXIX - Москвичи и европейцы 21
XL - Бок о бок 21
XLI - Грозная вспышка 22
XLII - Нелюбимая жена 23
XLIII - Сестрица-утешительница 23
XLIV - Первые шаги 24
XLV - Победители 24
XLVI - Неукротимая 25
XLVII - Пламя под пеплом 25
XLVIII - Затушенный пожар 25
XLIX - После расправы 26
L - Расправа и с живыми, и с мертвыми 26
LI - За рубеж 27
LII - Милославское семя 28
LIII - Возвращение царя 28
LIV - Последняя беседа 29
LV - Разрыв 29
LVI - Кровавая заря 30
А. Лавинцев
Трон и любовь
I
В царском кружале
За окнами - легкий день, в царском кружале душно. Гудят сонные мухи. Народа не густо: дырявы нынче карманы…
За отдельным столом в самом дальнем и темном углу, не притрагиваясь к жбану с пенной брагой, сидели два известных московских стрельца. Парни молодые: бороды у них маленькие, шелковистые, усы еще не щетинились. Подстриженные под горшок волосы на головах мягкие, хоть и неухоженные. Кафтаны на молодцах порваны, в заплатах, колпаки засалены, видно, служат они хозяевам утиральниками. Зато завески-пищали, скромно стоящие в углу со своими сошниками, начищены, украшены нарезками, на берендейках-ремнях - серебряные набивки, такие же набивки и на кровельцах. Ножны кривых сабель искусно разделаны, а на ядрах кистеней такие замысловатые узоры, что этим страшным оружием можно залюбоваться. Видно, лихие эти ребята немало гордились своим оружием, берегли его и теперь постоянно на него с любовью взглядывали.
На стрельцов, на их пищали тревожно-зорко посматривал целовальник из-за стойки: что-то нынче сотворят эти двое, не раз уже батогами простроченные в стрелецком приказе за разбойные дела, за всяческое поношение приставов и подъячих. А заводила вот тот, сухой да чернявый, дьявол нерусский! Васька Кочет. Зол, увертлив и ловок. А уж хите-е-ер!.. Другой-то - увалень Середа Телепень, забывший свое имя настоящее - Федька. Типичный русак, русак к тому же московский: плотный, коренастый, в грудь хоть бревном бей, в плечах косая сажень, руки длинные, оглоблю сломают. Лицо глупое, добродушное, ленивое, в голубых глазах ни искорки, зато черные глаза Кочета поблескивали горячо.
Целовальник плюнул в сердцах: чего они то и дело перешептываются между собой и пальцем не притрагиваются к жбану с любимой хмельной брагой?
- Чего это они? - наконец не вытерпев, спросил он у подручного. - Ежели так-то гостить у нас будут, так и оклада не внесешь, идти на правеж придется…
- Вишь, ждут! - отозвался верткий подручный.
- Кого еще?
- А тут ополдень Анкудин Потапыч забегал. Боярина Каренина старший холоп и его сыновей дядька-пестун…
- Так что ж ему от этих-то, - слегка кивнул целовальник в сторону стрельцов, - понадобилось?
- Не знаю. Только больно Анкудин Потапыч наказывал, как придут Кочет да Телепень, задержать их до него, вино и угощенье им выставить да последить притом, чтобы в порядке были…
- Ишь, какие господа важные!
II
Семейное дело
В кружало, слегка хлопнув дверью, шустро вошел небогато одетый худощавый старик. Мал ростом, глазки умные и живые. Старик с порога заметил стрельцов, приветливо улыбнулся им. Потом, скинув колпак, истово помолился на прикрытую икону, поклонился целовальнику (как-то особенно низко, словно заискивая пред ним) и уже после этого бочком продвинулся к поднявшимся парням. Присаживаясь, заговорил певуче:
- Здоровы будьте, удальцы-молодцы! Эй, Евстигнеич! - захлопал он в ладоши. - Дайка-сь сюда что там у тебя покрепче есть… Вот и я, старик, с молодежью хлебну малую толику, вспомню годы, когда сам таким же был.
- Да ты, Анкудин Потапыч, - перебил его Кочет, - сперва про дело скажи, а выпить-то мы успеем, за нами не гонится никто…
- У-у, какой горячий! - засмеялся старик. - Всегда ли ты так до дела-то охоч?
- Да уж там, когда охоч, когда нет, про то я сам ведаю, - нахмурился Кочет, - а ты зубов-то не заговаривай. Выкладывай, на что мы тебе понадобились. Да не ври смотри! Все равно не поверим!
- Уж и "не ври"! - притворно обиделся старик. - Врать я и не собирался!
- Постой, - опять перебил его Кочет, - я к тому тебе такое слово сказал, чтобы ты вихляться не вздумал. Если нуждаешься в услуге нашей, так между нами все начистоту должно быть. Заранее тебе, Потапыч, говорю: на подвох какой-либо там мы не пойдем, на убийство тоже.
- Полно, полно ты, полно! - так и замахал на него руками Потапыч. - Что ты, Господь с тобою! Разве мы с боярином решимся на такое дело?
- Ну, помалкивай! - оборвал его Кочет. - Знаем мы, на что ваша боярская братия готова…
- Молчи! - даже в ужас пришел Потапыч. - Негоже мне такие речи слушать.
- Так вот ты и не слушай, а говори про дело-то.
Потапыч помялся, хлебнул из ковша и, собравшись с духом, начал:
- Вот оно что, сердешные: не об убийстве моя речь пойдет. Богом клянусь, ничего такого ни у боярина, ни у меня и в голове не было.
- Так чего же ты мямлишь-то?
- Да дело-то совсем особенное, семейное, можно сказать, дело; вот оттого и язык прилипает к гортани… Радости никакой говорить нет, а плакать хочется… А тут еще ты цыкаешь…
- Семейное дело? Слышь, Телепень? - ткнул Кочет в бок приятеля.
- Ну, слышу, - лениво отозвался тот, потягивая из ковша брагу, - мне-то что? Я-то ведь не боярин… Вот когда их бить позовут, так со всем моим удовольствием.
Кочет махнул рукой и, повернувшись к Потапычу, сказал:
- Семейное, говоришь, дело? Ну, докладывай, в чем оно у вас будет.