Вскоре вернулся Осман. Следом через порог переступили двое: высокий осанистый мужик лет сорока, ладно и чисто одетый, и маленький, худой и оборванный, хлопчик, молчаливый и испуганный. Глинский посадил их рядом с собой, спросил, не чинясь, у справного мужика:
- Как звать-величать, православный?
Мужик, выявляя вежество, встал, огладив окладистую густую бороду, ответил без искательности, как равному:
- Зовут меня Аверьяном, а прозвище мне Рыло.
Глинский взглянул в благообразное, даже по-своему красивое лицо мужика и спросил простодушно:
- Это почему такое?
- Я, князь, двадцать лет в землеройных артелях атаманю, к рытью и прочей будовницкой работе привычен, и оттого прозвали меня - Рыло.
- Так ты из-под Клёцка, Аверьян?
- Места мне и так добре знакомы.
- Ну, тогда помоги нам разобраться, что к чему, - улыбнувшись, попросил Глинский и вместе с Османом снова начал допрос. На хлопчика пока и не взглядывал.
Однако оказалось, что и Аверьян не все хорошо здесь знает. Тогда Глинский повернул голову к пареньку:
- Это тебя отбили жолнеры у татар в Городище?
- Меня, - тихо ответил хлопчик.
- Ты что же, родом оттуда?
- Нет, ясновельможный пан воевода, прибег туда из татарского коша.
- Славно, совсем славно, - обрадовался Глинский. - Молодец, Осман, прихватил кого надо!
Турок, польщенный похвалой, сверкнул ровными белыми зубами.
- Ну, а звать тебя как? - спросил Глинский.
- Николкой. А прозвище мне, - подражая только что отвечавшему Аверьяну, сказал хлопчик, - Волчонок.
- Ну, сказывай, - не заинтересовавшись Николкиным прозвищем, проговорил Глинский, - долго ли у татар был, что видел, что знаешь, откуда бежал и давно ли?
Николка стал отвечать на вопросы и видел, что рассказ его воеводе нравится.
Через короткое время Глинский выяснил, что царевичи стоят лагерем неподалеку от Клёцка, на берегу озера Красный Став. С одной стороны прикрывает их приток Припяти - Лань, а с другой - совсем уж невеликая речушка Цепра.
Аверьян хорошо знал дороги к Клёцку. По его словам, до лагеря ордынцев было не более сорока верст.
Когда все это выяснили, татарина увели.
Встали, собираясь уходить, и Аверьян с Николкой.
- Погодите, - остановил их Глинский. - Хочу совета у тебя спросить, Аверьян, и подмоги, если присоветуешь.
Мужик с нескрываемым изумлением поглядел на князя.
- Я вот о чем, Аверьян. Если правда, что царевичи встали лагерем меж двумя реками и озером, то выбить их оттуда будет нам трудно. Если же сами встанем насупротив татар лагерем, то нам его еще поставить надо. Так ли, Аверьян, этак ли, а без посохи нам не обойтись. И ставить свой лагерь и брать чужой всегда помогала ратоборцам мужицкая рать - посоха.
- Это так, князь. Ямы рыть, валы насыпать, колья вбивать мужику куда сподручнее пана.
- Да и лестницы несть, телеги с нарядом катить или гуляй-город сладить, опять же без посохи не обойдешься, - поддакнул Глинский.
- Понял, князь Михаил Львович, - спокойно и просто заключил Аверьян, - дело мирское, миром тебе и помогать будем. А сколько посошных ратников тебе надо?
- Что ни больше, то и лучше, - ответил Глинский, протянув собеседнику на прощание широкую сильную ладонь.
Николка, пугаясь почти так же, как перед побегом из плена, принуждая себя, как тогда, к поступку, который казался отчаянно дерзким, наклонил упрямо голову и проговорил, запинаясь:
- Возьми меня в войско к себе, пан воевода.
Глинский шагнул к нему, положил на голову руку, но тут же отдернул - больно уж грязны были у мальчишки волосы. Сказал как мог ласковее:
- В войско мал ты еще. А к Аверьяну в артель - сгодишься. Даст он тебе работу по силам твоим.
И полез за пояс в кошель.
Вытянул две монетки. Одну - желтенькую, другую - беленькую. Первую дал Аверьяну, вторую - Николке.
- Спасибо, православные, - сказал. И покачал головой - идите-де.
4 августа 1506 года под вечер десятитысячная армия и четыре тысячи посошной рати из Новогрудка двинулись к Клёцку. Разгоняя мелкие конные шайки и рассеяв под деревней Ишкольд полутысячный татарский отряд, шедший на соединение с царевичами Гиреями, Глинский вывел войско к реке Уше и остановился в селе Налиной, подтягивая обозы и выстраиваясь в боевой походный порядок.
В среду, 6 августа, еще до петушиного крика, из Налиноя ушли вперед четыре конных сотни - головной отряд и боевое охранение главных сил. На рассвете литовские полки подошли с юга к сонной речке Лань. С высокого берега увидели татарские тумены, изготовившиеся к сражению.
Михаил Львович долго внимательно разглядывал вражеский лагерь. Ордынцы стояли в две линии, четкими квадратами по тысяче человек. Первая линия состояла из двенадцати квадратов, вторая - из десяти. Позади второй линии на невысоком взгорке виднелась большая белая юрта Калги-богатыря, окруженная двумя дюжинами шатров поменьше - обиталищем ханов и мурз, темников и тысячников. Еще дальше, совсем уже близко к горизонту, увидел Глинский несметное число войлочных палаток и телег и пестрое многоличье обоза - стада коров, отары овец, табуны коней, множество снующих человеческих фигурок. Чуть в стороне едва колыхалась темная толпа лежащих и сидящих на земле полоняников.
Глинский повернулся к стоящим у него за спиной военачальникам.
- Как думаете, Панове, следует ли нам переходить Лань?
Станислав Глебович, воин старый и осторожный, ответил первым:
- Татар в два раза больше, чем нас. А ну как повернут они наши полки, князь? Всяко ведь может статься.
- Если заставят они нас отступить, не худо бы иметь в тылу вагенбург, - поддержал Станислава Глебовича князь Жижемский.
Глинский задумался. Затем произнес решительно:
- Быть по-вашему, Панове. Будем ставить в долине вагенбург, но, чтобы татары об этом не догадались, тут же начнем и другое дело: станем гатить реку сразу в двух местах. Пусть попробуют догадаться, где ждать переправы? А чтоб посоха от них безопасна была, прикроем мужиков огнем мушкетным, пищальным и пушечным.
Военачальники поскакали к своим отрядам, и, будто по мановению колдуна-чародея, лагерь пришел в движение.
Две тысячи посохи отошли в долину, скрытую от неприятельских глаз высоким береговым гребнем, для того чтобы ставить вагенбург - гигантское двойное кольцо из телег, связанных меж собою цепями. Еще две тысячи трудников, разделившись на две артели, начали осторожно спускаться по крутому берегу на песчаные отмели. Вместе с ними ссыпались вниз лучники, арбалетчики, пищальники и пушкари, чтобы отгонять татар, если те попытаются перейти на южный берег.
Три часа палили из пушек и пищалей литовцы и забрасывали татар стрелами. Все это время мужики-белорусы - пахари и жнецы, - в кровь сбивая ладони, сыпали в Лань корзинами и мешками землю, кидали камни, покрывая гати бревнами и хворостом. В долине, перед уже стоявшим вагенбургом, двухтысячная артель Аверьяна Рыло копала ямы, ставила на их дно колья с заостренными с обеих сторон концами, закрывала ямы плетенками из прутьев, раскидав поверху дерн, чтобы падали в приготовленные ловушки татарские кони и всадники, если удастся ордынцам повернуть вспять королевскую силу. В ближнем лесу валили мужики березы, дубы и осины и стаскивали их к вагенбургу, окружая телеги еще одним кольцом - засекой из переплетенных ветвями деревьев. Другие ставили палисады - крестообразно сколоченные жерди с заостренными верхними концами, торчавшими остриями в сторону неприятеля.
Через три часа стук топоров начал стихать. Аверьян Рыло подошел к Михаилу Львовичу с другими артельными атаманами.
- Все сполнили, князь, как велел, - чуть поклонившись, сказал Рыло.
Глинский сошел с коня.
- Спасибо, мужики. Благодарствую. Вы войску послужили, и войско ныне послужит вам… Князь Андрей Александрович! - подозвал Глинский верного своего друга - лидского державца Дрозда. - Возьми тысячу конных, отведи мужиков подальше. А как станут от татар безопасны - поспешай обратно.
Аверьян в пояс поклонился Глинскому. Склонились и двое его товарищей.
- Мы тебе этого, князь Михаил Львович, вовек не забудем. Поди, понимаем, как тебе тысяча сабель ныне нужна, а ты о мире подумал, и мир о том всегда помнить будет.
- Чего там, одно дело делаем, - отмахнулся Глинский. - Идите с Богом. - И, резво вскочив в седло, поскакал к тропочке, что положе прочих бежала к берегу. Однако, не доехав до спуска, придержал коня и крикнул громко: - Князь, Андрей Александрович!
Дрозд пришпорил скакуна, подлетел проворно, склонил голову.
- Князь Андрей, ты посполитых далее Городища не провожай. Дойдут с Божьей милостью. Скажи им, что далее дороги безопасны. А сам рассейся по ближним шляхам и не пропусти татар, что будут пробираться к кошу царевичей. Услышишь пушечную пальбу - тут же поворачивай обратно, и притом обязательно голубя пусти.
- Могут и за Городищем быть татары, - вздохнул князь Андрей.
- Там могут быть, а могут и не быть, - недовольно пробурчал Глинский, а тут точно - двадцать две тысячи.
- Пропадут мужики, - снова вздохнул Дрозд.