2
…В понедельник 20 февраля Николай II сообщил дворцовому коменданту, генералу В. Воейкову, что на среду назначает отъезд в Ставку, в Могилев.
Не жалуя Зимнего и Александровского дворцов, он любил Могилев, в общем-то, скромный губернаторский дом на берегу Днепра, где находилась Ставка Верховного главнокомандующего. Там было тихо и по-военному строго и четко. Точно назначенные доклады начальников штаба Ставки, генералов А. Алексеева или В. Гурко – он заменял Алексеева, когда тот был в отпуске и лечился в Крыму. Скромные обеды, прогулки, поездки в собор на молитву, вечернее чтение.
Нет, не дворцовая, а именно ставочная, походная жизнь была по нему, и он, как ни любил семью и детей, все же тайно ждал момента, когда надо будет отправляться в Могилев: там душа отдыхала, успокаивалась.
Воейков в осторожной форме заметил:
– Ваше Величество, на фронте сейчас затишье, а в Петрограде сейчас не спокойно.
– Что там?
– Из департамента полиции продолжают поступать данные о возможных забастовках и демонстрациях рабочих, о новых противоправительственных выступлениях в Думе. Не лучше ли еще задержаться в Царском Селе, как советует и министр внутренних дел А. Протопопов и императрица?
Все, о чем говорил Воейков, царь хорошо знал. Но у него были и другие сведения. Приверженцы монархических организаций заверили его, что "простой народ" – с ним, с царем, что протестует, бунтует и подстрекает главным образом "гнилой" Петербург со своей пресыщенной аристократией и интеллигенцией и что стране необходима не конституция, а крепкая самодержавная власть.
– Ехать необходимо, – сказал царь. – На этом настаивает генерал Алексеев, только что вернувшийся в Ставку после трехмесячного лечения и отдыха в Крыму. Его тревожит ход подготовки весеннего наступления, решенного на недавно закончившейся Петроградской конференции союзников. К тому же, по моему мнению, ничего серьезного здесь, в столице, не произойдет: революционными выступлениями запугивают уже давно.
В среду, 22 февраля, два царских литерных поезда медленно отошли от железнодорожной станции Царское Село. Шли обычным порядком. Всюду было спокойно. На станциях их приветствовало местное начальство, перроны были пустынны.
Стоя у окна вагона, Николай размышлял. Как он устал за эти два месяца. Ей-богу, все вокруг прямо сошли с ума. Все терзают его. И родственники, и великие князья, и Родзянко – председатель Думы. Князья все трусят, а этот пугает. Пугает революцией, а какая сейчас может быть революция? Тем более во время войны. Вот сама Дума подраспустилась – это верно. Он ее на два месяца прикрывал, но 14 февраля открыл – что-то нужно и разрешать. Иначе нельзя. Хотя Маклаков все пишет и пишет записки: "Распустите, Ваше Величество, Думу до конца войны". Каким хорошим министром внутренних дел был Маклаков! Жаль, что пришлось его уволить. Но нельзя перегибать палку, хоть и из лучших побуждений. И ведь какие правильные слова снова пишет: "Лишите Думу законодательных прав. Спасение Руси – в полном и неограниченном самодержавии. Вот завет наших предков!" Это было бы хорошо, да нельзя! Никак сейчас нельзя.
Царь внезапно встал, вытянулся, развел руками и вновь задумался.
За окном солнце клонилось к закату и нежным малиновым светом заливало снег. Лес то скрывал солнце, и тени от кустов и деревьев проносились по стеклу, то вновь выпускал низко над далеким черным силуэтом. Всюду были разлиты покой и тишина. И никто не знал и даже предположить не мог, что всего через 10–12 часов в Петрограде начнутся события, которые потом назовут революцией.
Да, именно тогда, 23 февраля 1917 г., многолетний кризис, охвативший всю страну, достиг своей высшей точки. Кризисом этим российское общество было охвачено уже в канун Первой мировой войны. Непримиримые противоречия отдаляли трудящихся, рабочих и крестьян от господствующих классов. В самих этих последних не было единства, шла острая борьба между дворянством и буржуазией. Революция 1905–1907 г. г. оставила глубокий шрам в жизни всей страны. Но коренные вопросы не были решены. Проведенные под натиском народного движения реформы были робкими и половинчатыми. Они не устраивали и тех, кто хотел сохранить в неприкосновенности основы самодержавного строя, и тех, кто в той или иной форме боролся за превращение России в демократическое государство.
Передовые люди из образованных слоев общества осознавали эти глубокие недостатки и пороки романовской монархии. Особенно они были заметны по сравнению с западноевропейскими государствами, в которых эти "представители" живали годами. Не только республиканская Франция и демократическая Англия, но даже кайзеровская Германия с ее легальной политической жизнью для буржуа и даже рабочих умиляли их и давали стимул к борьбе за введение более демократических и либеральных порядков в России. Во главе этого движения шла партия конституционалистов-демократов, или "кадетов". Она возникла в октябре 1905 г. и объединяла в своих рядах многих выдающихся представителей высокообразованной буржуазной интеллигенции.
С 1912 г. активную роль в буржуазном лагере стала играть небольшая, но влиятельная партия "прогрессистов" (от Прогрессивной группы в IV Государственной думе). Секрет успеха заключался в деньгах. Именно в партии прогрессистов было довольно много настоящих капиталистов, банкиров, считавших себя либералами и радикалами.
Правее кадетов стоял "Союз 17 Октября", буржуазно-помещичья партия "октябристов", которая не только проповедовала на словах необходимость сделки с царизмом, но и осуществляла "эксперимент" сотрудничества с правительством П. А. Столыпина в III Государственной думе 1907–1911 г. г. Затем по вине Столыпина этот союз распался, а лидер октябристов А. И. Гучков вышел в отставку с поста председателя Думы. Его заменил М. В. Родзянко, сохранивший затем этот пост и в IV Государственной думе.
В 1913 г. сам "Союз 17 октября" распался на несколько фракций. Гучков, как и большинство октябристов в Думе, перешел в оппозицию к царскому правительству, примкнув в этом к кадетам и прогрессистам.
Из буржуазных партий только октябристы были официально признаны царским правительством легальной политической партией, даже кадеты официально считались незарегистрированной законным порядком организацией. И все же эти партии пользовались относительной свободой организации, отстаивания и пропаганды своих взглядов. Социалистическая же демократия находилась в тисках жесточайших полицейских и цензурных преследований. В лагере революционной демократии авангардное место занимали большевики, оформившиеся как политическое течение еще в 1903 г., а с 1912 г. разорвавшие все организационные связи с оппортунистической частью РСДРП – меньшевиками. Полная риска и героического служения рабочему классу работа большевиков подняла популярность партии в годы нового революционного подъема. Большевистская "Правда", как раньше "Искра", восстановила организации внутри страны, воспитала целый слой сознательных рабочих, "правдистов", на которых затем опиралась партия и в годы Первой мировой войны, и в момент февральской революции. Но с началом войны "Правда" была закрыта, связи с заграничной частью ЦК во главе с Лениным значительно усложнились и затруднились.
Меньшевики в годы войны оказались в лучшем положении. Уступая большевикам в массовости, они имели больше литературных и интеллигентных сил. Не противодействуя мировой войне, они сумели сохранить свой легальный штаб – фракцию в IV Государственной думе, ряд газет и журналов. Небольшая, но крикливая часть меньшевиков стала "оборонцами", т. е. выступила за поддержку войны, ведшейся царским правительством.
Самостоятельно работала в России и партия социал-революционеров, или "эсеров". Их теоритические воззрения представляли собой смесь из отдельных положений марксизма, остатков народнических воззрений, модных буржуазных социологических теорий. Главную роль в революции они отводили не пролетариату, а крестьянству, отрицая, по существу, имущественное расслоение крестьян и объявляя все российское крестьянство трудовым, "социалистическим" по своим общинным традициям. Именно эсеры дали в годы, предшествующие революции 1905 г. и во время ее, целый отряд террористов, убивших одного великого князя, трех царских министров, с десяток губернаторов и вице-губернаторов. Напуганные террористами, царские власти повели особенно жестокую борьбу с эсерами. К моменту февральских событий партия социалистов-революционеров влачила жалкое существование. Ее лидеры и теоретики находились в ссылках и эмиграции вели бесконечную фракционную борьбу. В самой России организации почти отсутствовали. Была лишь небольшая группа эсеров-интернационалистов, противников войны в Петрограде, да Трудовая группа IV Государственной думы, формально не связанная с эсеровской партией.
Итак, колесо истории подвело Россию в ночь на 23 февраля к критическому рубежу, когда страна в лице своих организованных сил и масс должна была сделать исторический выбор. Либералы старались добиться преобразования страны путем реформ сверху, революционеры хотели насильственного слома старого строя. Исторический и классовый смысл многоплановой и многосторонней борьбы всех против всех в России мог быть сведен к простой формуле: удастся ли романовской монархии удержаться еще на десятилетия в двадцатом веке, отстаивая принципы почти не поколебленного самодержавия, или начнется эра перемен? Каковы будут эти перемены: станет ли Россия чинной конституционной монархией, буржуазно-демократической республикой с чередованием буржуазных партий у власти или проложит путь к созданию пролетарско-крестьянской республики и начнет движение к социализму?