И вдруг невероятный озноб охватил все мышцы, все кости и суставы, все тело Уроза. Он почувствовал, как на плечо его легла горячая и влажная голова Джехола, легла с небывалой нежностью. Уроз опустил руку, выпрямил тело, откинул его назад и увидел глаза коня, подобные жидким зеркалам, залитым лунным светом. Никогда еще, ни при каких приступах лихорадки, не испытывал Уроз такого озноба. Земля под ним пришла в движение. Звезды раскачивались в небе. Джехол отодвинулся от Уроза. "Неужели сейчас ударит?.. Может, я напугал его?" – подумал он. Нет, ни то, ни другое. Просто конь встал перед ним на колени. Уроз так крепко вцепился пальцами в траву, что поломал ногти о твердую землю. Он чувствовал, понимал и осознавал только свою лихорадку, от которой все тело дергалось и звенело, как пустой бурдюк. Он прошептал, а может, только подумал, что прошептал: "Чего тебе надо здесь?" Голова Джехола с огромными глазами, залитыми лунным светом, опустилась, потом поднялась, явно чтобы привлечь внимание Уроза, и медленно, но отчетливо повернулась к седлу.
И тут кончилась трясучка в земной тверди и в небесных глубинах. Кончился озноб и внутри Уроза. На него опять уставились глаза Джехола. И Уроз неожиданным для него самого движением, противоречащим всем его убеждениям и правилам, обнял шею Джехола и прижался к ней своей щекой. Видит Пророк, что нет на свете более благородного существа, чем этот конь. Он не согласился с несправедливостью и отомстил, отстоял свою честь. Но когда гнев его прошел, он помиловал хозяина… Что это: воспитание бузкаши? О, нет, нет! Уроз еще крепче прижался к Джехолу, к взмыленному его боку. Этот запах усталости и пота… Сырые ущелья, смертельные склоны, плоскогорье с кладбищем кочевников, озера Банди-Амира… Как берег его Джехол, как охранял, спасал, баюкал… И вот на этот раз-тоже…
Уроз слегка расслабил объятия. В душе его установился чудесный мир и спокойствие. Он слышал, как бьется кровь в жилах на шее Джехола. Вспомнил, что поклялся перерезать их… Он медленно, с чувством, как святыню, поцеловал эти жилы. При этом он увидел себя со стороны. И не испытал никакого удивления. Он знал, что, никогда, никогда он, Уроз, не устыдится этого своего жеста, никогда не пожалеет о нем и не станет стесняться.
Он сел в седло. Джехол направился к дому, сперва рысью, потом легким галопом. Уроз заметил, что не держит даже поводья, и растроганно улыбнулся. Накрутил на палец прядь волос из гривы Джехола. А чуть позже ему пришлось все же удивиться. Он услышал, как кто-то напевает. То был его собственный голос, напевавший на известный мотив стихи Саади.
И слова эти обрели наконец для Уроза тот же смысл, что и для остальных людей.
* * *
Где-то уже забрезжил рассвет, когда Уроз добрался до своей лужайки. Перед юртой на корточках сидел человек. Сперва Уроз подумал, что это – старый саис, приставленный к нему. Человек встал, и Уроз по его высокому росту понял, что ошибся.
– Мир тебе, о Уроз! – произнес человек голосом Мокки.
Он прозвучал негромко и без какой-либо интонации.
Уроз ответил так же:
– Мир тебе…
Каждый из них мог заметить смутные очертания находившегося перед ним лица, а иногда и блеск зубов или белков глаз. И все.
Но Урозу вовсе не нужно было всматриваться в черты саиса. Он и так знал: Мокки пришел забрать Джехола. Своего коня. Забрать свое имущество. То, что Уроз прилюдно, в торжественной обстановке и безвозвратно передал ему в собственность.
И только теперь, в момент, когда он терял коня, Уроз почувствовал, чем для него стал Джехол. Его сердцем, его душой, его жизнью. Теперь он уже не мог согласиться с таким существованием, при котором ему нельзя будет сколько вздумается гладить гриву Джехола, слышать его ржание, видеть, как меняется цвет его глаз и как в этих глазах отражаются смех, привязанность, мудрость, смелость. На свете были, с одной стороны, все лошади мира, а с другой – он один, Джехол. Его друг, его брат, его спаситель, его дитя. Чего отныне будет стоить день, если в начале его не ляжет ему на плечо эта длинная, благородная голова, если к щеке не прикоснутся эти большие ласковые влажные губы.
Урозу показалось, что по лицу Мокки пробежала наглая улыбка. Он подумал: "Завтра Джехол полюбит его плечо, его щеку". И ему захотелось сразу и умереть, и убить, причем с одинаковой силой.
– Хочешь забрать коня? – спросил он у Мокки.
– Нет, – ответил Мокки.
Уроз схватил его за руку, воскликнул:
– Друг, ты хочешь мне его вернуть?
– Нет, тебе его продать, – сказал Мокки.
Тут расплывчатая тень, стоявшая перед ним, казалось, вдруг обрела вполне определенные, четкие контуры. В голосе чувствовались решимость и упрямство.
– Теперь, когда я познал женщин, – сказал Мокки, – я хочу иметь женщину. Но не такую, как Зирех. Такую, чтобы она была только моей, моей женой. А ты же знаешь, красивые и нетронутые девушки, за которых отвечает отец, стоят дорого.
Уроз отпустил рукав Мокки с чувством непередаваемого отвращения. Женщина, для него женщина была дороже Джехола! Он спросил:
– И какова твоя цена?
– Ты лучше других знаешь, – ответил Мокки.
(В голосе его послышалась странная смесь жадности, издевки и раболепства.) – Вспомни Бамиан.
Бой баранов… сумма, поставленная против коня… Уроз вздрогнул. Как он может? Как он смеет? Огромная тень надвинулась на него. "О Аллах Всемогущий, я вижу, что в лице этого негодного саиса Ты посылаешь мне наказание", – подумал Уроз.
Его молчание напугало Мокки: с его стороны было безумством даже и думать о всех тех афгани. Уроз откажется от сделки. Чтобы его удержать и задобрить, он прикоснулся к его колену и воскликнул:
– Не подумай, Уроз, что я хотя бы одно мгновение имел в виду ту огромную сумму денег. Я же ведь знаю, что ты не бай и не хан, но…
– Сколько? – спросил Уроз.
– О, не так уж и много, – ответил Мокки с неискренним смехом. – Ровно столько…
Уроз увидел, как тот поднял руку, и понял, что он собирается загибать пальцы, сообщая о каждом из своих требований…
– Сколько надо, чтобы заплатить калым, купить дом, как-то начать содержать первое время семью. Понимаешь?
– Сколько? – повторил Уроз.
– Завтра я дам точный расчет, – пообещал Мокки.
– Тогда прочь с дороги! – оборвал Уроз разговор.
И направил Джехола на Мокки так решительно, что бывший саис едва успел отскочить. Однако он все же крикнул Урозу вслед:
– Я к тебе к первому обратился насчет Джехола, поскольку он был твоим конем… Если мы не сойдемся в цене, то я легко найду покупателя на базаре в Даулатабаде.
Уроз въехал в большую юрту верхом и посередине ее спустился на землю. Стоя на одной ноге, он снял с Джехола всю упряжь. Конь тут же лег. Уроз погладил ему лоб, убавил свет в фонаре и вприпрыжку доскакал до своего ложа. Но запах постели был ему неприятен: Зирех, ее кожа… ее пот… ее мучения, полученное ею удовольствие. Уроз вернулся к Джехолу и лег рядом с ним, подложив под голову седло. Конь уже спал.
"Я его переутомил", – подумал Уроз.
От усталости влажные черные пятна на его боках поднимались и опускались слишком сильно и слишком быстро. От затрудненного, неровного дыхания дрожали ноздри. Уроз склонился над ним. Ссадины… запекшаяся кровь – это его рук дело… его плетки. Он прошептал:
– Спи, отдыхай, красавец мой… Завтра тебе воздадут все почести, достойные принца, достойные тебя… Завтра ты получишь…
Уроз закрыл глаза и поудобнее положил голову в седле. Завтра… Мокки… деньги. Какие деньги? У него нет ни одного афгани… Он жил на средства отца. Контракт на бузкаши следующего сезона? Кто же станет заключать контракт с калекой? Уроз заскрипел зубами. Он вспомнил о пачках афгани, которые по его приказу Зирех обратила в пепел… Так как же тогда… Джехол на аукционе? Ни в коем случае! Скорее зарежу Мокки. Да, зарежу эту собаку. А потом? В тюрьму… А Джехол… Джехол… один на свете.
Уроз придвинулся к животу коня, скрючился у него между ног. Но даже так не смог заснуть ни на минуту.