Перепуганный баран на арене убегал. Бежал наугад, совершая беспорядочные движения, невпопад прыгая, неловко подскакивая, пускаясь в грузный галоп. Шерсть его волочилась по траве. Жирный курдюк раскачивался вправо и влево, как плохо привязанный мешок. Другой баран бросился за ним в погоню. Несколько раз он почти настигал свою жертву. Но жертва от страха кидалась в сторону, ускоряла бег. Так они бегали по арене круг за кругом, наконец, преследуемый баран заметил давно уже открытую дверцу, мимо которой он несколько раз пробегал, не замечая ее. И устремился к ней.
* * *
Амджяд Хан вновь взялся за наргиле. Прежде чем поднести трубку ко рту, он наклонился с улыбкой к Урозу:
– Ярость гонялась за страхом. Но у того ноги оказались резвее. Спектакль стоил несколько афгани, не так ли?
Прежде чем Уроз успел ответить, чья-то напряженная рука легла ему на ляжку.
– Кажется, я могу располагать ставкой, – полувопросительно, полуутвердительно посмотрел на него Хаджи Заман.
Уроз щелчком отправил святому человеку банкноты, которые тот так старательно перед этим раскладывал, и воскликнул:
– Ну что это за ставка! Подачка какой-нибудь старухи и то, наверное, принесет тебе больше.
И в сердцах бросил на траву все оставшиеся у него деньги.
– Что… что это? – спросил Хаджи Заман голосом, в котором не слышалось привычной уверенности.
– Моя следующая ставка, – пояснил Уроз.
Пальцы Хаджи Замана, убиравшего выигрыш, слегка тряслись.
– Тут много, очень много афгани, – определил он сразу.
– Надо ли говорить такому игроку, как ты, о святой человек, что чем больше ставка, тем интереснее игра? – спросил Уроз.
Его тон и его взгляд провоцировали собеседника, оскорбляли его. Ему хотелось продлить свою игру. Но Хаджи Заман не понимал его. Жадность овладела им полностью. Он раскладывал, разглаживал, ласкал помятые бумажки и вполголоса считал их. Его бормотание, монотонное называние чисел напоминало богослужение, молитву.
– Тринадцать тысяч двести шестьдесят четыре, – с глубоким вздохом подвел наконец итог своим подсчетам Хаджи Заман.
Он смотрел на Уроза. В его глазах можно было прочитать и сладострастие, и вожделение одновременно.
– Ты знаешь, сколько ты ставишь? – спросил Хаджи.
– Знаю и хочу поставить, – ответил Уроз.
– А знаешь ли ты, – спросил Хаджи Заман, – что теперь моя очередь выбирать барана?
– Порядок есть порядок, – посмотрел на него Уроз. – Без порядка нет и игры.
Хаджи Заман закрыл лицо руками и стал медленно раскачиваться торсом на скрещенных по-турецки ногах. Потом закричал:
– Хозад! А Хозад!
– Я тут, – прокаркал хозяин ворона.
– Я жду сигнала, – призвал Хаджи Заман того на помощь.
Костлявое лицо приникло к голове птицы, и бледные губы беззвучно зашевелились. Ворон, сойдя с левого плеча Хозада, обогнул его шею и остановился на правом плече.
– Ну, как? – кинул на него вопрошающий взгляд Хаджи Заман.
– Решай сам, о глубокочтимый, – прокаркал Хозад.
Святой человек, раскачивавшийся взад и вперед, дождался, когда туловище откинется назад, повернул голову и сквозь пальцы взглянул на птицу.
– По воле Аллаха, правая сторона будет верным ответом, – нараспев, как пономарь, проговорил он.
Кончив раскачиваться, он опустил руки и предупредил Уроза:
– Ты сам этого захотел, самонадеянный всадник.
Эти слова, произнесенные безразличным голосом, не привлекли внимания соседей Уроза и Хаджи Замана. Там подсчитывали свои убытки и делали новые ставки. Только Мокки, следивший за каждым жестом и каждым словом Уроза, понял, как рисковал хозяин. "Если он опять проиграет, – подумал саис, – у нас не останется ни одного афгани. А надо еще покупать продукты и одежду, чтобы перейти через горы, все более высокие и пустынные!" Мокки видел, как человек в зеленой чалме вытащил из портмоне, один за другим, большие банкноты и сложил их в аккуратненькую стопочку. Все внутренности саиса кричали: "Умоляю тебя, Уроз, останови, останови эти руки! Уменьши свою ставку вдвое или хотя бы на четверть…" Но он ничего не сказал. Он был всего лишь очень молодым слугой. И не имел права мешать Урозу.
В это время послышались голоса, предвещавшие появление новых баранов.
Этих подталкивать было не нужно. Этих приходилось сдерживать. Иначе они выскочили бы и кинулись друг на друга раньше времени. Их вели и за ними присматривали не простые пастухи со скромным заработком, а сами скотоводы, люди солидные и с достоинством. И бараны их не были новичками. Они заранее знали и место, и правила, и нравы, и сразу же сами заняли нужную позицию. У одного была длинная белая шерсть с черными пятнами. Другой был коричневой масти с рыжими подпалинами.
Зрители встретили их громкой похвалой.
– Слава тебе, беспощадный Бич, – кричали первому из них.
– Почет тебе, Гром! Ты всегда побеждаешь и никогда не сдаешься, – приветствовали другого.
По этим крикам Уроз мог оценить достоинства и популярность обоих баранов. На протяжении ряда лет они участвовали во многих боях и все еще были живы. Они победили десятки противников, оглушенных, потерявших сознание или убитых. Но между собой они бились впервые. Так что это был великий день.
Баранам явно нравились похвальные крики, раззадоривавшие их. Они поднимали морды навстречу крикам, которыми их подбадривали. Передними своими копытами они рыли землю.
– Эти бойцы тебе, конечно, нравятся больше, чем мои, – не удержался Амджяд Хан.
Уроз согласился:
– Прошу, забудь и прости мне невежливые мои слова, но признайся, что и тебе эти бараны тоже нравятся больше.
– Из чего же это видно?
– Ты даже забыл о своем наргиле, – подметил Уроз.
Амджяд Хан засмеялся в свою красивую широкую бороду:
– Ты прав, степной всадник. Так уж устроены люди, что самые миролюбивые из них рады зрелищу, где кого-то ожидает смерть. Из этих двух баранов один не уйдет с арены живым. У каждого из них слишком много гордыни и честолюбия.
– В самом деле, – сказал Уроз, – и Гром, и Бич достойны моей ставки.
VI
ЕДИНОРОГ
Крики прекратились. Зрители заключали пари. Бараны замерли. Глядя исподлобья, они изучали друг друга.
Рядом стояли их хозяева. Они не подбадривали их ни словом, ни жестом. Только изредка позволяли себе массировать им ноги.
От этого поведение бойцовых животных менялось удивительным образом. Тело их освобождалось от грубого напряжения. Мускулы расслаблялись от доверия, дружбы, участия. Баран сам поднимал одну ногу за другой и, прежде чем положить копыто на ладонь хозяина, тихонько царапал его шершавым рогом. Потом, совсем как нежный ягненок, клал свою рогатую голову на плечо человека и держал ее там на протяжении всего времени, пока умелые пальцы разминали мышцы и сухожилия ног.
Ни напряженный профиль не шевельнулся под высоким тюрбаном, ни губы среди пучков редкой растительности. Прикрыв рукой седую бороденку и до предела сощурив глаза под дрябло нависшими веками, Хаджи Заман рассматривал то одного, то другого барана с таким напряженным, с таким яростным вниманием, что оно превращалось у него буквально в страдание.
Гром или Бич?
Оба были равны по росту, весу, натренированности, количеству побед, и ничто в их облике и поведении не подсказывало, кого следует предпочесть. Надо было искать что-то еще помимо таких внешних признаков, как мощь, скорость, ловкость, надо было найти, угадать какие-то внутренние достоинства, скрытые пружины, которые должны были решить исход боя: смелость, выносливость, бойцовская смекалка, воля к победе.
Хаджи Заман хорошо помнил бои, проведенные каждым из баранов во всей долине. Страстный любитель таких игрищ, он сохранил в памяти все их достижения. Но друг с другом они не встречались. Как угадать? Вот если бы был в прошлом хотя бы один бой! Смешное пожелание… Между бойцами такого ранга, таких кровей, двух боев быть не может.
Гром или Бич?
Бич или Гром?
От этого выбора зависели такие суммы! Несколько раз алчный взгляд Хаджи Замана скользил по деньгам, лежавшим на расстоянии вытянутой руки, словно прося их вдохновить его на правильное решение. Но банкноты не давали совета.
– Я жду, святой человек, – поторопил его Уроз. – Все ставки уже сделаны.
Хаджи Заман закрыл глаза и, не меняя позы, позвал:
– Хозад!
Голова скелета под черными крыльями ворона склонилась к зеленой чалме. Хаджи Заман что-то шепнул ему на ухо. Хозад невнятным шепотом передал сказанное своей птице. Ворон тяжело взлетел и стал летать над ареной. Трижды облетел он ристалище. Взмахи его широких крыльев становились все медленнее, тише. Наконец он пролетел, не шевеля ими, над Громом. Его тень полностью накрыла барана. Казалось, алые клюв и когти источают кровь.
– Ставлю на Бича, – решился наконец Хаджи Заман.
Человек с лицом, похожим на череп, отпрянул от зеленой чалмы. Хозад медленно выпрямил свое худосочное длинное тело. Ворон вернулся на его правое плечо. Мокки встал на колени и, сделав так, что услышать его мог только Уроз, стал умолять его:
– Забери деньги обратно… Ты имеешь на это право… Тут явно было колдовство…
Грубый толчок рукоятью нагайки под подбородок прервал саиса.
"Дурак! – подумал Уроз. – Разве я сам не вижу, кто тут колдует? И неужели же я не сумею разрушить это колдовство?"
Он сжимал рукой под рубашкой кожаный амулет, который всегда носил на шее. Уроз схватился за него в тот самый момент, когда ворон взлетал, чтобы не отпускать его до конца встречи.