* * *
Глава района наклонился к Амджяд Хану:
– Они правильно подобраны, и оба очень хороши.
Уроз согласился с ним.
Бараны были одного роста, высокие, но не слишком, оба были каракулевой породы, с густой шестью пепельно-серого цвета, только у одного – в коричневую полоску, а у другого – с голубоватыми пятнами. Лбы их украшали веретенообразные рога, закрученные, как змеи.
Хаджи Заман откинул голову назад и выразил свое недовольство Хазаду, гладившему своего ворона:
– Избалованы и ленивы.
Уроз не стал ему возражать.
Ни один из баранов, вышедших на арену, не старался утвердиться в своем превосходстве, толкаясь или пытаясь пройти первым. Они мирно шествовали друг за другом. Первым один из них вышел просто потому, что выводивший его пастух сильнее, чем другой, потянул за рог.
В толпе, состоявшей в основном из покупателей, покинувших ради зрелища рынок, раздались добродушные крики:
– Эй, Гамаль, да ты торопишься больше твоего барана.
– Ахмад, а ты смотри, как бы твой кудрявый не заснул у тебя на коленях.
– Эти бараны, наверное, думают, что они попали в овчарню, а не на арену.
Бараны… Бараны… Разве можно так вот сразу понять, кто из них настоящий боец?
Гамаль и Ахмад, еще совсем молодые люди в чистых куртках и брюках, в тщательно закрученных чалмах, только краснели от смущения. И каждый из них стал, насколько им позволял их голос, расхваливать своих питомцев.
– Он самый умный, самый сильный…
– А мой – настоящий султан в своем стаде.
– Непобедимый борец…
– Давай, ставь на моего барана, и станешь богачом.
– А мой приносит мне столько афгани, сколько кудрей на его спине.
Все эти слова были не более чем ярмарочной похвальбой. Все это знали, в том числе и сами пастухи. Они своими криками сами себя разогревали. И в конце концов стали верить в то, что говорят. Лица, руки, тело, складки одежды – все в них выражало полнейшую убежденность. Она передавалась и зрителям, которые испытывали сильнейшую потребность быть обманутыми.
– В бой! В бой! – кричали они.
Кое-кто начал заключать пари.
Уроз с удивлением обнаружил, что его рука мнет пачку денег в поясе. Сколько там афгани? Уроз не знал. Он не любил считать. Полный карман или пустой – таковы были его единственные ориентиры. Во всяком случае, поскрипывающая пачка была довольно толстой. Когда Уроз отправлялся в Кабул, Осман-бей и Турсун проявили щедрость. В столице, до начала великого бузкаши, у него не было ни времени, ни желания тратить деньги. А после…
– На которого из них ты поставишь? – спросил Уроз у соседа слева.
– Ни на кого, – взглянул Амджяд Хан на него с извиняющейся улыбкой. Они оба принадлежат мне, я отдал их на развлечение добрых людей. Так что если я стану делать ставки, то они подумают, будто я извлекаю доход от знания особенностей этих баранов и от моего влияния на пастухов.
Тут послышался желчный голос Хаджи Замана.
– А не думаешь ли ты, чужестранец и гость наш, что афгани благочестивого человека стоят столько же, сколько деньги самого, что ни на есть, богатого хана?
Уроз взглянул на лицо под зеленой чалмой. Кроме скупости, которую он уже успел в нем распознать, там появилось еще и выражение вызывающего высокомерия. "Он хочет и унизить меня, и прибрать мои денежки", – подумал Уроз. Щеки его зарделись. Он почувствовал, что им овладевает азарт, азарт странный, абсолютный, тем более сильный оттого, что для него было всегда важно не столько выиграть деньги, сколько выстоять в схватке с человеком, испытать свою судьбу.
Уроз вытащил из пояса и опустил в углубление между своим торсом, прислоненным к подушкам, и ногам, бесформенный комок бумажек. Хаджи Заман в свою очередь благочестиво поднял руки к чалме и извлек из нее длинный портмоне из шелка-сырца. Он с нежной заботливостью зажал его коленями и вынул оттуда пачку банкнот по сто афгани, таких новеньких и гладеньких, будто по ним только что прошелся тяжелый утюг. Смочив языком пальцы, он отсчитал одну за другой пять бумажек и разложил их на почетном коврике, общем у него с Урозом. Затем спросил:
– Такая ставка тебе подходит?
Уроз швырнул рядом с деньгами Хаджи бумажки, скомканные как мусор.
Развернув и посчитав их, Хаджи Заман обнаружил, что несколько мелких бумажек оказались лишними, и вернул их Урозу. Тот, не оглядываясь, передал их назад Мокки со словами:
– Тебе на развлечения!
Между тем пастухи закончили словесную перепалку. Гамаль отвел своего барана на правую сторону арены, Ахмад – на левую.
– Кому выбирать баранов? – спросил Уроз.
– Гостю, гостю, – ответил Хаджи Заман, склонив тюрбан.
– Благодарю тебя, – сказал Уроз.
Он мог бы обойтись и без этой любезности соседа, поскольку ничего не знал об этих баранах. Он показал на того, которого держал Гамаль только потому, что тот был на правой, то есть на праведной, стороне от него.
Глава района поднял руку. Ахмад и Гамаль руками подтолкнули сзади своих питомцев на середину арены.
Бараны медленно начали двигаться навстречу друг другу. Строго по прямой. Можно было подумать, что у каждого в его опущенной голове был магнит, притягивающий его к противнику. Те, кто мог, так же как и Уроз, видеть морды животных сбоку, заметили, как в их глазах, упрятанных в завитки шерсти, появился и начал разгораться огонек тупой ненависти.
"Бесхитростные животные… игра без удовольствия", – подумал Уроз.
Он откинулся на подушку. Ставка не могла ни разорить его, ни обогатить. Единственное удовольствие, которое ему осталось, это угадать заранее и как можно точнее перипетии боя.
"Сперва вызов", – подумал Уроз.
В то же самое мгновение бараны остановились, подняли головы и уставились друг на друга взглядами, пылающими самой примитивной злобой.
"Теперь нападение", – сказал про себя Уроз.
Не успел он это подумать, как бараны накинулись друг на друга.
Какая-то внутренняя, удивительно мощная пружина вдруг оторвала от земли этих животных, медлительных и тяжелых, утолщенных и утяжеленных огромной своей шубой. Направление разгона было абсолютно прямым, как у летящей пули. Опущенные головы не отклонились ни на градус. Удар пришелся лоб в лоб.
Воздух зазвенел. По своей звучности и силе удар напоминал звон медных тарелок. Толпа ответила хриплым, раскатистым гулом, который поднялся по рядам, перекатился через дорогу, донесся до красных скал, проник в гигантские гроты. И те, словно огромные раковины, тоже зазвучали у ног Будд.
Удар был так силен, что должен был, казалось, пробить лбы баранам, но он лишь на мгновение их оглушил. Помотав головой, они слегка отступили для нового разбега и бросились в еще более яростную атаку.
– Бам! Бам!
– У! У!
Толпа кричала, выдыхала, ахала, а лбы все бились и бились, все сильнее и звонче.
Урозу это единоборство было безразлично. Эта тупая ярость не имела ничего общего со смелостью, смекалкой, воображением. Колотильщики, и ничего больше. Они будут стукаться так головами, пока один из них не свалится и не сдохнет. Не имеет значения который.
Еще одна атака, и еще, и еще. Трест стукающихся друг о друга рогов не прекращался.
"Они чем глупее, тем выносливее…" – подумал Уроз. Он был бы рад, если бы баран, на которого он поставил, проиграл, чтобы тут же вышла другая паpa. Он начал следить взглядом за линией тополей, которая, поднимаясь, уступами шла из конца в конец долины, повторяя изгибы реки Бамиан. Дальше идти предстояло вдоль нее, вверх по течению.
Тут его внимание вновь привлекла арена. В регулярном постукивании лбов стали возникать перебои. Уроз понял почему. Один из баранов начал уклоняться от атак. "Он что, наименее глупый из них?" – подумал Уроз. Ему стало интересно: это делал баран, на которого он поставил. Другой же потерял равновесие из-за атаки впустую, покачнулся и упал на колени. Глаза Уроза блеснули, и он подумал: "Сейчас мой воспользуется падением его противника, нападет сбоку, повалит…" И окружавшие кричали то же самое. Ахмад, пастух барана, оставшегося на ногах, поощрял его голосом и жестами. Но животное не шевелилось. Зрачки его были направлены на первый ряд зрителей и переходили с одного на другого. Когда взгляд его встретился с взглядом Уроза, тот не обнаружил в них ни капли той грубой, смертельной ярости, какой они только что пылали. В этих глазах видно было лишь отупление. А тем временем его противник успел встать. Он пошел в атаку с удвоенной от падения ненавистью. И тут ошалелый, отупевший и ошеломленный баран Ахмада бежал. Шумная брань, шутки, насмешки и проклятия неслись ему вслед. Стиснув зубы, Уроз слышал в этом реве только голос соседа в зеленой чалме. Он кричал громче всех, язвительнее всех, и Урозу казалось, что все эти оскорбления и насмешки адресовались, через барана, ему.
– Хорошее у тебя хозяйство! Делает честь тебе, – кричал он соседу слева.
Алые губы Амджяд Хана не сразу выпустили трубку наргиле. Он медленно дал выйти дыму изо рта и, пока тот таял в воздухе, тихо объяснил мягким голосом:
– Знай, о всадник степей, я не специализируюсь в выращивании бойцовых пород, доводящих бой до смертельного исхода. Я просто даю их, чтобы народ немного поразвлекался. И когда это бывает угодно Пророку, у меня это получается. Вон, погляди!
Внезапно насмешки и оскорбления утихли. Толпа принялась безумно хохотать. Люди держались за животы, вытирали слезы от смеха. Кто-то начинал хлопать по спине соседа, даже если это был незнакомый человек.