Валиде-султан медленно пошла по мраморной лестнице наверх, к дому. Виллу ей подарил муж, после рождения Абдул-Меджида. За те шестнадцать лет, что они жили вместе, Махмуд больше никого не возвел в ранг кадины. Все остальные его дети были рождены от наложниц. Она, единственная, была женой, и осталась единственной вдовой султана.
- Любил он меня все же, - Безм-и-Алем прошла в распахнутые евнухами тяжелые, резные двери.
В ее кабинете уже горели свечи. На рабочем столе стоял серебряный кофейник, и шкатулка слоновой кости с египетскими папиросами.
Безм-и-Алем закурила и посмотрела на вечернее, просторное море за огромным окном: "В новом дворце газовое освещение провели. Надо и здесь сделать. Поговорю с этим инженером".
Когда сын рассказал ей, что англичанина привезли в Стамбул и он, кажется, выздоравливает, валиде-султан предложила: "Подари ему хорошую девушку. С лица не воду пить, как говорится, а он все-таки мужчина. Если он к ней привяжется, если родится ребенок, он сам здесь останется, этот Сулейман-ага".
Султан вздохнул: "Не знаю, какая женщина на такое согласится, мамочка, он все же..."
Валиде-султан улыбнулась и процитировала: "She loved me for the dangers I had passed, and I loved her that she did pity them, дорогой мой. Хорошей девушке это будет все равно. Человек он, судя по всему, достойный, станет правоверным. Он будет на тебя работать не потому, что вы его обманываете, а потому, что действительно полюбит империю".
Сын тогда смущенно покраснел и пообещал: "Подумаю".
Она курила, покачивая узкой ступней в мягкой, расшитой серебром, черной туфле. На столе лежал проект канала, с картами и подсчетами прибыли.
- Пора, - сказала себе валиде-султан: "Месье Лессепс получил концессию от Саида-паши. Мы выдадим ему фирман, и надо начинать работу. Египтяне, конечно, будут иметь львиную долю всех прибылей, но мы тоже себя не обидим. Дань они нам выплачивают, и продолжат это делать".
Иногда ей хотелось написать брату. Валиде-султан знала, что он жив, и живет в Иерусалиме с женой и дочерью. Она всегда откладывала перо и напоминала себе: "Циона мертва. Ее похоронили, ее больше нет. Да и что ты ему скажешь? - женщина вздыхала и убирала бумагу.
Она вспомнила, как, еще в Акко шейх Башир рассмеялся ей в лицо: "Я застрелил твоих родителей, а теперь пошли, пошли, - он рванул ее за руку, - посмотришь, что будет с тобой, если ты попытаешься бежать".
Башир протащил ее по узкому, сырому коридору крепости. Девочка услышала отчаянный, высокий крик. Люди Башира хохотал, стоя кругом во дворе. Они расступились. Циона увидела окровавленное, с выколотыми глазами и отрезанным носом, лицо какой-то девушки.
- Она все равно была некрасивой, - небрежно заметил Башир, дыша над самым ее ухом: "Я отдал ее своим людям, а теперь она сдохнет. А ты будешь жить, - удерживая одной рукой Циону, он велел: "Вспорите этой живот!"
Валиде-султан до сих пор чувствовавала густой, металлический запах крови и прикосновение чего-то скользкого, страшного. Башир пригнул ее голову к телу умирающей девушки и опустил лицо прямо туда, в раскрытую рану.
- Не будь дурой,- посоветовал он. Циона потеряла сознание. Очнувшись от потока ледяной воды, она решила: "Не буду".
Она потушила папиросу. Налив себе кофе, женщина стала писать: "Предполагаемое распределение акции в концессии месье Лессепса имеет своей целью предоставить почти равное их количество Египту и Франции..."
Валиде-султан застыла, с пером в руках. Она твердо сказала: "Я просто хочу, чтобы у меня были еврейские внуки, чтобы у Турции был достойный правитель. Вот и все. Господь не станет меня за такое наказывать. Все девушки живы, мой сын позаботится о тех, кого он не выберет. Все будет хорошо".
На галерее было тихо. Абдул-Меджид, увидев всех девушек, подозвал кизляра-агаши: "Ты молодец. Очень, очень хороший выбор. Тех троих, что я вычеркнул, отправь в Каир, в Марокко и в Персию. Подарки какие-нибудь с ними пошли, письма с заверениями в дружбе. Нам надо поддерживать хорошие отношения с нашими братьями. Эту светловолосую..."
- Амалию, - помог евнух, и султан поправил его: "Амину". Кизляр-агаши сделал себе пометку. "Госпожу Амину я поселю в Топкапи. Она будет ждать распоряжений вашего султанского величества, - евнух склонил голову.
- А..., - он осторожно взглянул на Абдул-Меджида.
Тот улыбался, нежно, едва заметно. Султан стянул с длинного пальца перстень с бриллиантами. "Передай это ей, - велел Абдул-Меджид, - и готовьте мой катер. Я забираю госпожу Сальму на морскую прогулку. Жара спала. Накройте ужин, пусть будут музыканты..., - он все смотрел вниз, на пустое, мраморное возвышение.
- У госпожи Сальмы, - аккуратно заметил евнух, - непростой характер, ваше величество. Это может быть опасно. Все-таки вы ее увозите из дворца, мало ли что...
- Я понял, что непростой, - усмехнулся Абдул-Меджид: "У меня тоже, друг мой, не самый лучший. Мы с госпожой Сальмой этим схожи. Чтобы через два часа, - он взглянул на медленно клонящееся к закату небо, - все было готово. Я пока займусь делами".
Он потрепал евнуха по плечу и ушел. Кизляр-агаши, достав свой список, пробормотал: "Госпожа Сальма. Посмотрим, чем все это обернется"
Капитан Стивен Кроу до сих пор избегал смотреть на себя. Однако, когда его поселили в новом дворце, он попросил кизляра-агаши поставить в его комнатах зеркало.
- Надо привыкать, - горько усмехнулся Стивен, разглядывая свое отражение. Он был в простой, матросской, холщовой куртке и таких же брюках. Подойдя к окну, что выходило на Босфор, капитан закурил: "Почему они не отвечают? Ладно, дядя Мартин и Питер могут быть в разъездах, дядя Джон тоже, Юджиния в России, а остальные? Хватит здесь сидеть, надо возвращаться домой. Война еще идет, я там всегда понадоблюсь".
Врачи уверили его, что следы от ожогов потом сгладятся.
- Должно пройти время, Сулейман-ага, - развел руками главный лекарь султана: "Останутся, конечно, шрамы, пятна, этого не миновать. Надо благодарить Аллаха, что больше, - он рассмеялся, - ничего не пострадала. Голова ваша осталась такой же светлой, как и была".
- Светлая голова, - недовольно пробурчал Стивен, глядя на очертания Арсенала, видневшиеся на берегу Золотого Рога. Если бы не волнение за семью, подумал он, ему бы даже здесь нравилось. Абдул-Меджид оказался знающим человеком. Султан сам вникал во все подробности строительства нового флота. Все ученики капитана были выпускниками европейских университетов. Переводчика Стивен попросил на всякий случай, его услуги требовались редко.
- Хорошие ребята, - он повертел в руках свой кортик и улыбнулся. Султан, увидев оружие, выслушав историю о Вороне, уважительно сказал: "Это, конечно, давно было, почти три сотни лет назад, но мне отец рассказывал о султане Селиме и Марджане Лунноликой. Легенда гласит, что она бросилась в море, вместе с детьми".
- Выходит, что нет, - рассмеялся капитан Кроу. Абдул-Меджид вернул ему кортик: "Берегите эту вещь, Сулейман-ага, передайте ее своим детям".
В кабинете повисло молчание, Стивен увидел, что его собеседник покраснел. Капитан заговорил о новом флоте.
- Какие дети, - в сердцах пробормотал Стивен, стоя перед зеркалом. Он прикоснулся к кольцу, что висело у него на цепочке: "Марта, может быть, нашла Воронцовых-Вельяминовых, вернулась из России, - подумал капитан: "Она, конечно, отдаст мне медальон. Это юношеское было, а теперь, - он пригладил короткие, до сих пор растущие клочками волосы, - теперь у тебя и не случится ничего".
В дверь постучали. Черный евнух низко поклонился: "Его величество готов с вами встретиться, Сулейман-ага".
Стивен оглянулся. В гостиной, на его рабочем столе, стопками лежали книги и чертежи. Он, внезапно, понял: "Жалко будет уезжать. Люди хорошие, кто я им? Никто. Возились со мной всю зиму, лечили, на ноги поставили. И до сих пор, что бы я ни попросил, сразу все приносят, - он почувствовал, что краснеет, и приказал себе не думать об этом.
Ночами он ворочался, а потом, закинув руки за голову, горько говорил себе: "Оставь. Какая девушка на тебя посмотрит, после такого. Справляйся сам".
Абдул-Меджид, присев на мраморный подоконник, курил папиросу и пил чай.
- Сулейман-ага, - серые глаза султана потеплели: "Попробуйте, у вас в Англии такого нет. Мы в чай мяту добавляем. Очень освежает, особенно в такую жару. К сожалению, - султан передал ему изящный, хрустальный стакан, - теперь так будет до осени. Прошлая зима была теплой. Вы помните, мы все ждали снега, однако он так и не выпал".
Птицы парили над садами, над черепичными крышами, над тонкими, окрашенными золотом, минаретами мечетей.
- Здесь, должно быть, очень красиво, когда идет снег,- Стивен полюбовался городом, - жаль, что я этого не увижу. Ваше величество, - мужчина взглянул на султана, - мы с инженерами заканчиваем, курс. В Арсенале, на стапелях, заложены три паровые канонерские лодки. Дальше ваши работники и сами справятся. Они у вас способные. А я бы хотел уехать домой. Я, конечно, - Стивен принял от султана шкатулку с папиросами, - очень благодарен, за то, что вы меня спасли. Но, сами понимаете, я давно не получал вестей от семьи, с прошлой осени, я беспокоюсь...
- Домой, - задумчиво повторил султан: "Неужели вы могли подумать, что мы вас будем насильно удерживать, Сулейман-ага? Но, пожалуйста, выполните еще одну мою просьбу, - Абдул-Меджид взглянул на него.
Султан был в военной форме, темноволосая голова непокрыта. Стивен хмыкнул: "Отменная у него все-таки выправка, ничего не скажешь. Он рассказывал, его покойный отец на лошадь посадил, как только он ходить научился. Умный человек, Турции с ним повезло. Еще немного, и здесь все изменится".