Бабушка занималась математикой. Полина видела рабочие тетради на ее столе. Марта усмехнулась: "Голова у меня до сих пор ясная, и у моего мужа тоже. Мы с ним договорились, что не умрем, пока не узнаем, что с внуками нашими случилось. Юджиния в этом и поможет. Ты еще одного кузена-то своего видела? - Марта внезапно, зорко посмотрела на девушку: "Маленького Джона, графа Хантингтона".
Полина ярко покраснела и промямлила: "Да, мы с ним в Лондоне встретились".
- Хорошо, - только и заметила Марта. Больше она ничего не говорила. Только иногда Полина ловила на себе ее ласковый взгляд. Как-то раз, за кофе, бабушка затянулась папироской: "Каюты первого класса большие, там для всего места хватит".
- Для чего? - недоуменно спросила Полина.
- Для багажа, - бабушка улыбнулась и заговорила об Америке.
Полина не слышала, как потом, в спальне, Марта сказала мужу: "Помяни мое слово, Маленький Джон сюда на днях приедет. Договариваться о венчании".
Питер сдвинул очки на кончик носа: "А его отец?"
- А что отец? - Марта, в шелковом халате, прикоснулась к шее серебряной пробкой от флакона с ароматической эссенцией: "В Южную Африку он его отпустил, и в Америку отпустит. Это хорошо, что мальчик мир посмотрит. Вернутся они, и Маленький Джон станет с отцом работать. Наверное, -отчего-то добавила Марта. Она устроилась рядом с мужем, в постели: "Пьетро, кстати, из-за нее в католики подался, - женщина махнула рукой в сторону двери. "Он все еще на нее смотрит, - Марта пощелкала пальцами, - тоскливо. Но это у него пройдет".
- А наш внук? - Питер положил седую голову на крепкое плечо жены: "Скоро тридцать мальчику".
- У него сердце, - нежно сказала Марта, - как у тебя, милый мой. Ты когда в Марию покойницу влюбился? Сразу, как увидел. И в Жанну тоже. И в меня. И ждать ты умеешь. Так же и у Питера будет, поверь мне.
- Главное, чтобы недолго, - проворчал муж, и она прикрутила ручку газового светильника.
- Пистолет девочке отдам, - Марта, лежа на спине, слушала размеренное дыхание мужа.
- Что там, в отчетах говорилось? Абдул-Меджид, в споре о святых местах в Иерусалиме и Вифлееме, принимает сторону католиков. Мать у него, что ли, католичка? - Марта задумалась.
- Недалеко до того времени, когда Николай станет защищать греческую церковь. Мы, конечно, будем поддерживать султана. Босфор и Дарданеллы должны быть под нашим контролем. Не след Россию в Средиземное море пускать. Тем более, у Абдул-Меджида Балканы под рукой, там русских любят. Значит, будет война. Вот и хорошо. В такое время, в неразберихе, легче в Россию пробраться. Что там Мэри писала? - она поднялась. Двигаясь легко, как кошка, Марта толкнула дверь своего кабинета, что примыкал к спальне.
Она нашла последнее письмо от внучки, из казарм в Колчестере, где служил Аарон.
- Дорогая бабушка, - читала Марта, - у нас все хорошо. После Пасхи мы поедем навестить Еву. Анита отлично учится, а я, бабушка, как и мисс Найтингейл, моя подруга, начала заниматься медициной. Надеюсь, что смогу быть полезной в армейском госпитале.
Марта взяла механическую ручку и занесла в свой блокнот: "Мисс Флоренс Найтингейл".
- Надо будет девочке найти учителя русского, - пробормотала она: "Понятно, что говорить ей там незачем, ей надо будет слушать, но все равно..., Может быть, Джоанна кого-то посоветует. Надо Ханеле написать, - она, по старой привычке, погрызла кончик ручки и тихо рассмеялась:
- Не хочу его светлость в это вмешивать. Сами все устроим. Ханеле найдет способ, как нам сведения передать. Если мы воевать будем, то вряд ли из России дойдет письмо до Лондона, или до Берлина, где у Джона тревожный ящик. А до Белостока доберется. Так и сделаю, - она захлопнула блокнот, и убрала тетрадь в железный, вделанный в стену сейф от Чабба. Его устанавливал лично владелец фабрики. Марта оглядела комнату. Стол был пуст, шторы задернуты. Задув свечу, она вернулась в спальню.
Джон не верил своим ушам, и поэтому еще раз переспросил: "Что?"
- Ты не женишься на Полине, - спокойно сказал отец. Они спустились вниз, в подвал. Герцог открыл неприметную, обитую железом дверь. Они стояли в маленькой, пустой комнатке с деревянным столом посередине. В свете свечи было видно, как похолодели глаза отца.
- Потому что она моя кузина? - недоуменно поинтересовался Джон: "Но тысячи людей, папа..."
- Нет, - отец снял с полки картонные папки и бросил их на стол. Джон увидел фамилию, выписанную черными чернилами, и похолодел.
- Что это? - спросил юноша.
- Это папки твоей тети Джоанны! - заорал отец.
- Ее, ее сожителя, этого Мервеля, ее сына, которого, слава Богу, наконец-то пристрелили в Париже..., Я не позволю, чтобы у меня появилась невестка из этой семьи, понятно? Хватит и того, что они снабжают деньгами всех европейских революционеров, отсюда и до Вены! Я не собираюсь краснеть перед ее Величеством...
- Ты следишь за своей сестрой..., - потрясенно, проговорил Джон. Быстрым, легким движением, юноша выхватил с полки еще одну папку.
- И за дядей Франческо, - он полистал бумаги и отшвырнул их: "Папа, как ты можешь..."
- Кто такая Чайка? - спокойно, спросил отец: "Не отпирайся, я знаю, что ты был на собрании, где она выступала! Я знаю, какие песни вы там пели, и знаю, куда ты ее повел после этого!"
Маленький Джон побледнел. Юноша, не двигающимися губами, проговорил: "Ты и за мной следил?"
- Присматривал, - буркнул отец: "Кто такая Чайка? Впрочем, можешь не отвечать. Через три дня я лично явлюсь на подпольное собрание коммунистов, о котором ты мне не соизволил сообщить, и арестую их всех, и Чайку, и этого Гликштейна, и дружков его. Ты там - он упер палец в куртку Джона, -тоже будешь, понятно?"
- Лучше я умру, - сочно ответил Джон. Бросив взгляд на папки, юноша хмуро добавил: "Хватит. Я не хочу больше таким заниматься. Это мерзко, подглядывать за собственной семьей, папа. Мне стыдно, что я твой сын".
Его щеку обожгла пощечина. Герцог подул на ладонь:
- Щенок. Ты еще молод, судить об этом, понятно? Если ты посмеешь, с этой Полиной, хоть порог переступить, в любой церкви, отсюда и до Инвернесса, ее сразу арестуют. Это я тебе обещаю. Не думай, что вам удастся сбежать в Америку . Я пошлю распоряжение о том, чтобы тебе закрыли выезд из страны.
Джон сжал зубы. На пороге, не оборачиваясь, юноша, бросил через плечо: "Я тебя ненавижу".
Он вышел на дорогу, что вела к воротам участка, и, закурил папироску:
- Пьетро нам не откажет, я уверен. Обвенчаемся, и уедем. Прямо завтра. Пусть багаж Полины плывет себе, из Ливерпуля, а мы доберемся до Плимута. Я помню, "Золотой Ворон", мистер Берри. Уйдем в Ирландию, а там проще будет. Телеграф в Ирландию пока не проложили, - Джон, ядовито, улыбнулся: "Когда туда доберется распоряжение о запрете на мой выезд, мы с Полиной увидим берега Америки".
Он поднял воротник куртки и усмехнулся:
- Папа, наверняка, и Джону Брэдли выезд запретит. Ничего, паспорт у меня в порядке, у Полины тоже. Можно в Америке пожениться, по лицензии. Не хочется, чтобы Пьетро рисковал. Папа, если разозлится, может и ему веселую жизнь устроить, - Джон, едва слышно, выругался.
Под полом каморки в Уайтчепеле у него был сделан тайник. Там лежали деньги, и его настоящий паспорт.
- До свидания, мистер Джон! - крикнули ему из коттеджа охранников.
- Сами до станции дойдете? - Джон кивнул и стал ждать, пока откроются высокие, кованые ворота. Он помахал сторожам. Свернув на деревенскую дорогу, вдохнув влажный, туманный воздух побережья, Джон остановился.
- Полине надо пойти на то собрание, - вспомнил юноша: "Совершенно невозможно, я ее просто не пущу. Это слишком опасно. Но ведь она обещала, - Джон вздохнул и еще раз повторил: "Нет".
Он шел к станции и не видел, как отец, в телеграфной комнате, протянул охраннику записку. Тот взглянул на ряды тире и точек и быстро застучал ручкой аппарата.
- Так будет лучше, - герцог, дымя сигарой, следил за узкой, бумажной лентой: "Мальчик просто молод, он образумится, и скажет мне спасибо". Он взял копию телеграммы и направился к берегу. Яхта уже стояла у причала.
На перроне в Мейденхеде пахло гарью. Джон отдал контролеру свой билет, и сразу увидел Пьетро. Кузен стоял, прислонившись к экипажу. Из Лондона Джон отправил кабель, попросив священника встретить его на станции. Апрельское утро было тихим, пели птицы. Джон, взобравшись на козлы, пожал руку кузену: "Надо поговорить".
В Уайтчепеле Джон забрал паспорт и деньги, и получил расчет в своей мастерской. Расплатившись с хозяином каморки, юноша сжег документы Брэдли. Он, было, хотел сходить к Гликштейну. Тот жил у синагоги на Бевис-Маркс. Однако, едва повернув на улицу, Джон увидел в толпе пару неприметных мужчин в сюртуках. Они лениво прогуливались вдоль лотков со всякой мелочевкой.
- Папа, наверняка, еще и в доме напротив кого-нибудь посадил, - бессильно подумал Джон, - с блокнотом и подзорной трубой. Ему сразу донесут, что я здесь был. Гликштейн сейчас на фабрике -юноша посмотрел на свой хронометр, - там жена его, дети..., Трое детей. Если его арестуют, на что они жить будут? Надо его предупредить, чтобы отменил собрание, но как?
Он так и не придумал, что делать, и с тяжелым сердцем ехал в третьем классе в Мейденхед, читая Morning Post. Немногие пассажиры удивленно косились на него. Джон все еще был в куртке ремесленника.
- А читаю газету для джентльменов, - смешливо подумал юноша. В Morning Post писали о том, что папа римский отказался поддерживать борьбу итальянцев с австрийскими оккупантами.