Трещали дрова в камине. Он грел в руках простой стакан: "У нас газовые фонари давно, газовые плиты, а когда-нибудь, - Джон обвел рукой комнату, - все это электричеством будет освещаться, обещаю. Но все равно, лучше живого огня ничего нет".
Его прозрачные, светло-голубые глаза, взглянули на Юджинию: "На рассвете яхта придет, собирайся".
- Я готова, - девушка выпила и вдруг, дерзко, спросила: "Дядя Джон, а вам никогда не бывает одиноко?"
Герцог молчал. Сжав зубы, он осушил бокал: "Не стоит об этом говорить, Юджиния".
- Корнелия, - поправила его девушка. Поднявшись, она наклонилась над его креслом. Каштановые волосы пахли солью. "Это не я, - услышал Джон шепот, - Юджинии Кроу больше нет. Она умерла, утонула в Атлантическом океане. Вы сами мне говорили. Это не я..."
- Не ты, - согласился Джон. Сам не понимая, что делает, он протянул руку и привлек Юджинию к себе. Пустой стакан прокатился по столу и упал на потрепанный ковер, ветер стучал ставней: "Это не она. Это Корнелия. Один раз, один только раз".
Наверху она лежала, уткнувшись носом в его плечо, потрясенно, тяжело дыша. Джон рассмеялся:
- Так даже лучше. Это тебе бы только мешало там, - Джон повел рукой: "Но ты, - он прикоснулся губами к большим, лазоревым глазам, - ты меня дразнила, Корнелия. Я видел".
Она покраснела. Коротко кивнув, девушка шепнула ему что-то на ухо. "Я постараюсь, - ответил Джон, - чтобы ты сегодня не заснула".
Она все-таки задремала, так и обнимая его. Джон, найдя на полу сигары, глубоко затянулся: "Придумаю что-нибудь, - он выпустил дым, - разберемся, а пока, Господи, как я устал. Я просто хочу, чтобы рядом со мной кто-то был. Хотя бы ненадолго".
- Спасибо, - услышал Джон ее голос. Он погладил девушку по голове: "Я приеду, проверю, как ты там, в Амстердаме обустроилась. А потом и в Берлине..., - он не закончил и Юджиния кивнула: "Я все понимаю. Я просто..., просто буду вам благодарна, вот и все".
Он молчал, протянув ей папиросы, чиркнув спичкой.
- Я за твоей спиной, Корнелия, - наконец, сказал Джон: "Ты помни это. Если что, я сделаю все, чтобы тебя оттуда вытащить. Ничего такого не случится, конечно, - Джон подмигнул ей и взял с пола папку: "Знаешь, что это?"
- Моя папка, - она улыбнулась: "Я ее много раз видела. Только моего имени там нет. Корнелии Брандт".
- Еще чего не хватало, папки именами подписывать, - буркнул Джон. Покусав карандаш, поцеловав ее теплое плечо, он решительно набросал: "Шпага".
- Почему? - спросила Юджиния.
- Ты на нее похожа, - Джон прижал ее к себе: "На вашу, семейную, шпагу Ворона. Вроде и красивый клинок, а бьет без промаха. По-немецки, "Брандт" означает "меч", о чем ты, - он поцеловал девушку в нос, - должна помнить. Теперь иди ко мне, - он порылся в вещах и нашел свой хронометр, - через два часа здесь будет яхта, а я еще не сделал всего того, что хотел".
Герцог стоял на серых камнях берега, кутаясь в свою потрепанную куртку, дыша на руки. Утро было зябким. Паруса яхты растворялись в белесой дымке. Пахло солью, дул влажный, несильный ветер. Джон вздохнул: "Через сутки она будет в Схевенингене. Вот и хорошо".
Он, внезапно, поморщился:
- Что-нибудь придумаю, - успокоил себя Джон: "Я говорил, такого не повторится. Только с ней, обещаю. Еве об этом знать не надо, ни к чему".
Он, зачем-то, помахал яхте. Мачты почти скрылись из виду. Закурив, Джон пошел к воротам, за ночной почтой. Там, как он надеялся, лежала каблограмма из Лондона, от сына.
Высокая женщина в темном платье стояла на берегу моря, глядя на мелкие, тихие волны. Пахло солью, плотная, непрозрачная вуаль, что закрывала ее лицо, удерживалась на шее кружевным шарфом. Она вытянула руки в перчатках и посмотрела на свои искривленные, бесформенные пальцы.
- Скоро и писать сама не смогу, - горько подумала Ева: "Придется миссис Бейкер диктовать. Врач сказал, что глаза еще не затронуты. Но я читала, я знаю, что много больных заканчивает слепотой". Она наклонилась и потрогала теплую, прозрачную воду. В Австралии, после того, как ей поставили диагноз, после того, как ей пришлось сделать, по настоянию мужа, то, за что она до сих пор просила прощения у Бога, она хотела покончить с собой. Однако потом пришло письмо от матери. Рэйчел просила ее остаться в живых.
- Когда-то давно, - читала Ева ровные строки, - когда вы были еще маленькими, я совершила страшный грех, и долго наказывала себя за него. Но Господь дал мне возможность его искупить и начать новую жизнь. Бог не посылает нам тех испытаний, Ева, которые мы не в силах перенести. Твоему сыну нужна мать, и так будет всегда, даже когда Маленький Джон вырастет. Не лишай его своей ласки и любви. Ты знаешь, что такое остаться сиротой. Не делай этого, милая моя девочка.
Сын приехал из Лондона поздно вечером. Он весело сказал, приоткрыв дверь гостиной, где читала Ева: "Мамочка, ужасно хочется выспаться. Утром увидимся".
- Утром, - усмехнулась Ева, посмотрев на свои изящные часы: "Второй час дня. Жалко, конечно, что я в гостевой коттедж даже заходить не могу. Хотелось бы мальчика завтраком накормить. Ничего, там хорошая кухня, припасы все есть. Он справится".
Врач привез ей флаконы темного стекла с маслом индийского дерева. Еву тошнило. Однако, подходя к зеркалу, она замечала, что новые язвы не появляются. Она давно научилась рассматривать себя спокойно, как будто бы перед ней стояла другая, незнакомая женщина
- Снадобье замедляет течение болезни,- объяснил ей врач: "Может быть, и удастся избежать поражения глаз, ваша светлость".
Сзади раздались шаги. Ева оправила вуаль. Вот уже десять лет ни сын, ни муж не видели ее лица. Сиделка и врач привыкли к ней. Миссис Бейкер, спокойная, пожилая, немногословная женщина, была из людей герцога.
- Я разное видела, - пожала сиделка плечами, когда десять лет назад болезнь перешла на кисти рук, и Еве стало сложно обслуживать себя. Миссис Бейкер как раз тогда, как она выражалась, ушла в отставку. Женщина переехала в Саутенд. Сиделка была бездетной вдовой. Ева, по некоторым ее фразам догадывалась, что миссис Бейкер побывала и в Индии, и в Африке.
- Выспался? - смешливо спросила она у сына.
- На таком воздухе я бы спал и спал, - Маленький Джон зевнул и потянулся: "Я тебе цветы привез, мамочка. Гиацинты. Отдал миссис Бейкер, она их в твоей спальне поставит. Пришла посылка от тети Вероники, с книгами, письма доставили..."
- Все прочитаю, - пообещала Ева и зорко взглянула на сына. На его загорелых щеках играл легкий румянец. Лицо было сонным, спокойным, светло-голубые глаза блестели. Джон спал и видел во сне Полину. Девушка лежала, прижавшись к нему, посапывая, держа его за руку.
- Прямо отсюда на полигон поеду, - решил юноша: "Папа еще там должен быть. Станция в пяти милях от участка, найду экипаж какой-нибудь. А не найду, и пешком доберусь, не страшно".
Джон был в куртке ремесленника, в суконных, старых брюках. Коротко стриженые волосы шевелил ветер.
- Хорошо, что ты приехал, - по голосу матери было слышно, что она улыбается: "Отец твой с Рождества здесь не был, - Ева вздохнула, - хотя, конечно, у него работы много..., Пойдем, - она кивнула, -прогуляемся, сыночек".
Они шли, молча, слушая крики чаек, что метались в синем, ярком небе. Джон нагнулся и взял какой-то камешек: "Пасха скоро, а после Пасхи можно обвенчаться. В Мейденхеде, бабушка Марта и дедушка Питер будут только рады. Незачем устраивать светскую свадьбу. Ни мне, ни Полине это не нужно. Жалко только, что мама не сможет приехать".
- Ты девушку встретил, - утвердительно заметила мать.
Джон от неожиданности даже остановился.
- У тебя лицо такое, - услышал он смешливый голос из-за вуали: "Твой отец так смотрел, когда ко мне, на Ганновер-сквер, с гиацинтами пришел".
- По крышам, - Джон расхохотался.
- Встретил, мамочка, - признался он: "Ты послушай, пожалуйста".
Он говорил, а Ева думала: "Совсем взрослый мальчик. И Полина девушка хорошая, разумная, сразу видно. Пусть венчаются и живут спокойно. У меня хоть внуки будут. Ничего, что они кузены, тысячи людей так женятся".
Она повела рукой в воздухе, и Джон поднял свою руку. Когда он был ребенком, мать придумала игру. Они почти смыкали ладони, оставляя маленькое пространство. Мать, серьезно, говорила, указывая на него: "Здесь, сыночек, наши сердца бьются. Слышишь?"
Джон слышал. Он услышал и сейчас. Мать постояла несколько мгновений, а потом всхлипнула: "Это хорошо, мой милый. Поезжай к папе, договорись обо всем. Венчайтесь, и привози сюда свою Полину".
Джон замялся. Юноша, наконец, решительно сказал: "Мы летом с ней отплывем в Америку, на три года. Она будет учиться в Оберлин-колледже, в Огайо, туда принимают женщин. А я у дяди Натаниэля поработаю. Он юрист, и я тоже, хоть я последние годы, в основном, в седле сидел, а не за кодексами законов. Но мы вернемся, - торопливо добавил Джон, - вернемся, мамочка, ты не волнуйся".
- Ты из Южной Африки вернулся, - рассудительно заметила Ева, - Америка цивилизованная страна, и родственники у нас там есть. Все хорошо будет, милый. Пишите мне, - велела она. Джон, облегченно, улыбнулся: "Конечно, будем. Можно я пару дней с тобой поживу, мамочка, - попросил он, - папа все равно, занят еще, - он указал на север.
- Зачем ты спрашиваешь? - удивилась Ева: "Ты мой сыночек. Живи столько, сколько надо. Что там тетя Вероника прислала? - поинтересовалась она.