Зеленые глаза свекрови похолодели: "Мне девятый десяток, дорогая моя. Мне все равно от чего я умру. Бедная девочка двадцать лет не может мужа обнять, к сыну прикоснуться…Рэйчел покойница тоже дочь свою целовала. Она мать была, - Марта вздохнула.
Вероника помолчала и, неуверенно, сказала: "Если бы мой брат чаще ее навещал…, Маленький Джон там целый месяц жил, как из Южной Африки вернулся, а его отец…, Хотя у него сейчас много хлопот, с Юджинией".
Они зашли в гостиную. Сиди закрыла окно: "Я к ней поеду, после Пасхи. Аарон туда собирается и семью привезет. Ева порадуется. Аните полезно на море погулять. Что там у них за воздух, в Лидсе? На обед минестроне, и говядина флорентийская. Побалую вас итальянской кухней".
- Надо нам колонку печатать, - задумчиво сказала Вероника, - в Lady’s Magazine. Наши читательницы, конечно, сами на кухне не появляются, - она улыбнулась, - но рецепты им интересны. Ты все равно нам обзоры мод готовишь. Хотя теперь в Париж и не поехать, с этими революциями. Говорят, и в Австрии то же самое будет.
Сиди опустилась в кресло и, озабоченно заметила: "Европейская торговля пострадает. Мартин хочет мальчика опять в Бомбей отправить. Не сейчас, конечно, попозже. В Индии, железную дорогу будут строить. Это нам очень на руку, обороты повысятся. Сначала в Бомбее, а потом они дальше, на восток пойдут. Будут соединять Бомбей и Калькутту".
Вероника прислушалась: "Я за собой дверь закрыла. Франческо, наверное, на крыльце стоит. Пойду, впущу его. Пьетро сегодня на заседании приходского совета, в Брук-клубе они встречаются".
- Это тебе не Лидс, - отчего-то подумала Сидония. "У Аарона в прихожанах ткачи и шахтеры, а теперь он военным капелланом будет. В лагерях станет жить, вместе с семьей. А Пьетро венчает аристократию, обедает с министром иностранных дел, его проповеди печатает Morning Post…, - она вздохнула. Пройдя в столовую, женщина оглядела бутылки:
- Цены на французское вино взлетят, - Сидония сжала губы. "Все континентальные товары подорожали. Хорошо, что у меня старый запас кружев остался. Надо съездить в Ламбет, на склады, подсчитать все, заказать новое…"
Вероника остановилась посреди передней и пробормотала: "Нет, послышалось. Франческо еще чертит, наверное". Сын, сразу после Кембриджа хотел поехать миссионером в Китай. Там начиналась Опиумная война. Пьетро собирался обосноваться на границе Сибири и все-таки попробовать найти детей.
Она тогда крикнула:
- Только через мой труп! Не для того я тебя носила, Пьетро, не для того рожала, чтобы ты, мой единственный сын, сгинул где-то в снегу. И отец тебе, то же самое скажет, - она посмотрела на Франческо. Темные глаза мужа были непроницаемы. Он только кивнул. Вечером, в спальне, муж тихо проговорил: "Милая…, Он юноша совсем. Он рвется сделать что-то полезное, не надо ему обрубать крылья".
- Ты, наверное, хочешь, чтобы ему отрубили голову, - зло ответила Вероника, сидя в кресле, расчесывая волосы. "Я не Джоанна. Я хорошая мать, и волнуюсь о своем ребенке".
Франческо помолчал: "Если бы не твоя сестра, тетя Марта и дядя Питер погибли бы, Вероника. Иногда надо забывать о себе ради того, чтобы спаслись другие люди".
Вероника отложила гребень слоновой кости:
- Я тридцать лет думаю только о тебе, Франческо. О тебе и о нашем сыне. Прости, если я слишком много о вас забочусь! - она, яростно, встала и хлопнула дверью гардеробной.
Больше они об этом не говорили. Пьетро стал вторым священником в церкви святого Георга, на Ганновер-сквер, в пяти минутах ходьбы от особняка Холландов.
В дверь постучали. Вероника, распахнув ее, увидела мужа и Мартина Кроу.
- На ступеньках столкнулись, - рассмеялся Мартин. "Мальчишки из Брук-клуба сами придут. Питер с нашим партнером немецким встречается. Пахнет вкусно, - он повел носом и забрал у Франческо бутылку вина.
- Из Орвието, - тот, отчего-то покраснел. "В погребе нашел. С тех времен осталось, как синьор Мадзини у нас обедал".
- Вот и выпьем, - добродушно сказал Мартин. "Пойду, с женой поздороваюсь".
Вероника подождала, пока шаги Мартина стихнут в коридоре:
- Франческо, я тебя просила! Не смей, не смей встречаться с этими людьми. Они опасны, они революционеры…, Не смей ездить в Италию.
Он устало улыбнулся, прислонившись к индийскому комоду сандалового дерева. "Мне седьмой десяток, милая, у меня голова седая. Какая Италия? Но с кем я встречаюсь, - Франческо посмотрел на нее, - это мое дело. И кому деньги даю, тоже. Не надо рыться у меня в рабочем столе, милая".
Вероника покраснела: "Ты англичанин, зачем тебе эта Италия, Франческо! Ты даже не католик. Какая тебе разница, будет у них государство, или нет".
- Не католик, - согласился муж, оправив перед венецианским зеркалом светло-серый, хорошо сшитый сюртук, смахнув пылинку с лацкана. "А государство у них, то есть у нас, - поправил он себя, - будет. Это я, Франческо ди Амальфи, тебе обещаю".
Муж ушел в столовую. Вероника, подышав, оглянулась: "Хорошо, что Джон об этом не знает. Впрочем, думаю, что знает. Он ведь за Джоанной следит. И за нами, наверное, тоже. На всякий случай, - она горько улыбнулась.
- Мартин кофе заварил, - позвала Сиди, стоя на пороге, - раз мы мальчиков ждем.
- Спасибо, - заставила себя улыбнуться Вероника. Шурша пышным платьем, она пошла по устланному коврами коридору: "Ничего. Мадзини в Италии. Гарибальди, кажется, тоже туда собирается, а что Франческо им помогает, это не противозаконно. Главное, чтобы он сам в Рим не поехал".
Вероника, невольно, перекрестилась. Все еще улыбаясь, она зашла в отделанную серым мрамором столовую. Там уже пахло пряностями. Мартин всегда варил кофе с кардамоном.
Пьетро вышел на ступени Брук-клуба. Посмотрев на тихую, вечернюю улицу, священник услышал сзади голос: "Доброго вам вечера, преподобный отец. Отменное сегодня было заседание. Не забудьте, после Пасхи ждем вас в гости, - председатель приходского совета, граф Карисфорт, улыбнулся. "Мои дочери будут рады вас видеть".
- С удовольствием, ваша светлость, - поклонился Пьетро. Он был в отменно скроенном сюртуке, с пасторским воротничком. Темные, вьющиеся волосы, шевелил теплый ветер. "Вам тоже доброй ночи. Я своего кузена жду, мистера Кроу. Он сейчас освободится. Мы идем на семейный обед".
- Подумаешь, священник, - хмыкнул Карисфорт, садясь в свой экипаж. "Он молод, красив, отличная репутация. Деньги в семье водятся. Его дед был профессором в Кембридже. Достойней, чем эти Кроу. Они торговцы, как ни крути. У их старшего правнука титул, от отца, но ведь новый. А преподобный отец…, - он обернулся и посмотрел на высокого, широкоплечего священника, - до епископа дойдет, не иначе". Граф потыкал тростью в спину кучера: "Отменная партия, сомневаться нечего".
Пьетро стоял, засунув руки в карманы сюртука, провожая глазами удаляющееся ландо.
- Твой будущий тесть, - раздался у него за спиной смешливый голос Питера Кроу. Кузен чиркнул спичкой. Он был ниже Пьетро на две головы, легкий, изящный. Закурив виргинскую папиросу, Питер устало сказал: "Придется мне ехать в Берлин, судя по всему. Надеюсь, хотя бы там революции не случится. Интересно, - Питер помолчал, - наш кузен Мишель, так в тюрьме и сидит, или уже где-то на баррикадах?"
- На баррикадах, - Пьетро хмуро оглянулся, - я больше, чем уверен. Впрочем, в газетах такого не напечатают. А насчет тестя, через мой труп, как говорится. Я собираюсь жениться только по любви.
Мужчины медленно пошли к Мэйферу. Питер, выпустил кольца ароматного дыма: "Я тоже, дорогой мой. Мне двадцать семь, мы ровесники, а что-то этой самой любви, как не было, так и нет. Подожди, - он остановился, - маме цветов куплю".
Лоток был уставлен деревянными ящиками со свежими розами, маргаритками, фиалками. Пахло весной, чем-то влажным, сладким. Пьетро выбрал букет нарциссов. Расплатившись, священник сказал: "Если не встречу никого, уеду миссионером в Индию, вместе с тобой".
- Твоя мама…, - начал Питер. Кузен, яростно, проговорил: "Мне тридцать скоро! Аарон в моем возрасте взвалил на себя целый приход бедняков и два приюта. Они, конечно, под королевским покровительством, но это же, только деньги, Питер! С детьми говорить надо, утешать их…, И семья у него была, - Пьетро сжал зубы.
- Если бы у меня появилась такая жена, как Мэри, я бы больше ничего не желал, - присвистнул Питер. "Разве в Лондоне, - поинтересовался он, - бедняков недостает? Весь Уайтчепел к твоим услугам. Наши мамы что-то там делают, благотворительностью занимаются…"
Пьетро поднял голову и посмотрел на бледные, апрельские звезды. Два года назад, в Лидсе, Аарон, затянувшись своей короткой трубкой, усмехнулся: "Знаешь, милый, я в свое время много с его преосвященством ван Милдером разговаривал…, И он мне сказал, что священник, как и любой человек, судится не по речам, а по делам своим". Он потянулся и потрепал Пьетро по плечу: "Не мучайся. В Мэйфере тоже нужно слово Божье".
- Здесь нужнее, - Пьетро указал на серый, фабричный дым над кирпичными трубами заводов.
Аарон пожал плечами и почесал свои рыжие, курчавые, с чуть заметиной сединой, волосы. "Вакансии у нас, на севере, всегда открыты. Я скоро капелланом стану, в армии. Приезжай, бери мой приход. Мы только рады будем".
- А я вместо этого, - горько подумал Пьетро, - до сих пор сижу в Лондоне, езжу в гости, и выступаю на благотворительных базарах.
- Ты прав, Питер, - вслух, сказал он. "Хотя в Уайтчепеле и свои церкви есть, но можно попросить епископа о переводе. Туда не особо рвутся. И мама не будет волноваться, я все-таки рядом".