Слуги сердито снимали с телег вещи и вносили в первую большую комнату. Все устали и проголодались: съестных припасов в Парме было отпущено в дорогу немного. "Сейчас же все убрать. Вымыть стекла, почистить, ну, сами должны знать", – приказал толстый человек. – "Завтра с утра все сделаем", – начал было недовольным тоном один из слуг. "Не завтра, а сегодня". – "Надо сначала поесть и отдохнуть. Завтра встанем с зарей и все сделаем". "А я приказываю: сегодня!" – вспылил чиновник императорского двора. Слуги притихли, – "Вещи ее высочества откладывать отдельно. Я укажу комнаты… Это еще что такое?" Камеристка внесла огромную клетку с птицей. – "Это попугай ее высочества". – "Louise, je t'aime!" – вдруг хрипло заорал попугай. Чиновник усмехнулся и, видимо смягчившись, объявил слугам, что ужин им будет через час доставлен от дворцового ведомства. – "Хороший ужин. Его величество приказали, чтобы всех во время конгресса кормили как следует. Будете получать по бутылке вина в день, нашего, отличного".
В сопровождении мажордома, он пошел по комнатам, отдавая распоряжения, раcспрашивая о вкусах и привычках герцогини. – "Это будет спальная ее высочества… Господина почетного кавалера мы поместим здесь. Тут столовая… Вот гостиная"… Дом был не очень большой и довольно запущенный. Мажордом, следуя за чиновником, думал, что ее высочество могли бы устроить лучше. Когда они вернулись в первую комнату, пол уже был засыпан соломой и стружками. Слуги вынули из ящиков серебро, посуду, клавесин. – "А это что?" – "Кровать ее высочества. Еe высочество привыкли спать на своей", – робко ответила камеристка. Чиновник взглянул на огромную двуспальную кровать и опять усмехнулся. – "Поставить в спальную. Ту вынести. Клавесин в гостиную. Для серебра и посуды есть три буфета. Это все сундуки с туалетами?" – "Так точно". "Раcставить и разложить так, как любит ее высочество. И так же вещи господина почетного кавалера. Попугая куда хотите. Свечи в том ящике. Зажжете, когда стемнеет. Лишних не жечь".
Он с любопытством осмотрел серебро и посуду и подумал, что есть вещи недурные, а в общем дешевка. "У ogresse de Corse могли бы быть вещи получше"… Отдав еще несколько распоряжений, чиновник строго сказал, что придет завтра в девять часов утра и все осмотрит самым тщательным образом. – "Чтоб было готово, слышите? Все чтоб сверкало", – потребовал он и, кивнув головой мажордому, удалился. – "Будет тут сверкать! Дом после нашего дрянь. Грязь, паутина", – сказал недовольный слуга. Все принялись за работу. Поминутно оказывалось, что нет того, другого: щеток не захватили, тряпок мало. – "Кто же мог знать?" – огрызались виновные. Скоро принесли ужин, в самом деле очень хороший: были и макароны, и рыба, и мясо, и сыр, и вино. Все с жадностью набросились на еду. В Парме кормили хуже.
На следующее утро толстый чиновник явился, как сказал, ровно в девять часов и, действительно, все внимательно осмотрел. Немного покричал, но в общем остался доволен. Затем он велел слугам выстроиться, спросив мажордома о старшинстве каждого. – "Когда поезд покажется, всем стать навытяжку. Вы на три шага впереди", – объяснил он мажордому, – "я отрапортую. Затем вы сделаете шаг вперед и шляпой – вот так", – он сделал жест шляпой, коснувшись ею земли, если не как при дворе, то как в театре при изображении двора. Слуги смотрели на него с изумлением. – "У нас в Парме никогда этого не делают", – нерешительно возразил мажордом. – "Делать, что я приказываю, и не рассуждать!" – снова вспылил чиновник, – "то у вас в Парме, а здесь Верона. Здесь владения его императорского величества!"
Прорепетировав со слугами встречу, он сел в кресло у растворенного окна, – осенний день был солнечный, очень теплый. "Все-таки следовало бы выслать ей навстречу какого-нибудь камергера, хоть завалящего", – думал чиновник. – "Правда, сейчас такой разгон, но камергера могли бы отыскать"… Он несколько раз выходил на крыльцо, подозрительно вглядываясь в проходивших людей. Наконец, показался поезд. Впереди на клячах разной масти скакали два драгуна. За ними следовали три кареты, запряженные лошадьми немного получше. Драгуны соскочили с кляч и неловко выхватили шпажонки. С козел слез, ступив на колесо, лакей в дорожном балахоне поверх потертой ливреи и откинул подножку из двух ступенек.
Почетный кавалер, осанистый человек с черной повязкой на глазу, помог герцогине выйти из кареты. Он взглянул на салютовавших солдат и с неудовольствием пожал плечами. Герцогиня, полная, красивая блондинка, приветливо улыбалась, вопросительно глядя на толстого чиновника. Он отдал придворный поклон и почтительно рапортовал: сообщил что, по поручению императорского двора, приставлен в полное распоряжение герцогини. – "Так как час приезда вашего высочества в точности известен не был, то не было возможности устроить у заставы подобающую встречу. Его величеству не было даже известно, именно ли сегодня прибудет ваше высочество". Герцогиня нисколько не была обижена. Улыбнувшись слугам, она прошла в дом. Почетный кавалер, граф Нейпперг, с недоумением взглянул на чиновника, на выстроившихся слуг, на некрасивый фасад дома и последовал за герцогиней. "Да, могли принять лучше", – подумал он.
Фрейлина из второй кареты внесла в дом шкатулку. Толстый чиновник догадался, что это драгоценности герцогини Пармской. Из третьей кареты горничная-негритянка подала кошку; герцогиня страстно ее поцеловала и засыпала нежными словами. "Дайте ей, бедной, молочка, она устала и проголодалась"… Появились и собачки, видимо отлично уживавшиеся с кошками в этом мирном доме. Их тоже было приказано накормить. "Сейчас же сбегать за угол, там лавка", – прошептал мажордому чиновник, не предвидевший кошек и собачек. Герцогиня Пармская была всем очень довольна. Она велела приготовить ванну и подать лиловый халат. – "Я буду завтракать после ванны. Вы меня подождете, правда?" – с нежностью обратилась она к графу. Тот почтительно поклонился. – "Умоляю вас, будьте очень осторожны. Не забывайте о своем положении", сказал он по-английски. Толстый чиновник, знавший английский язык, скользнул взглядом по талии герцогини. "Вот оно что! Поздравляю", – подумал он. – "Louise, je t'aime!" – прокричал радостно попугай. Придворный кавалер, морщась, оглянулся на клетку. Герцогиня засмеялась и протянула попугаю палец. "Я не знал, что у попугаев большой язык", – подумал чиновник и попросил разрешения отлучиться, дабы сообщить о благополучном прибытии ее высочества. – "Вы нам не нужны", – весело сказала герцогиня – "проводите время, как вам будет угодно, а мы всем объявим, что вы с нами не расстаетесь". "Мы королевское или мы с ним? – спросил себя игриво чиновник. – "Не будет ли каких приказаний от вашего высочества?" – "Никаких… Ах, да, скажите: где тут находится гробница Джульетты?" – "Какой Джульетты, ваше высочество?" – "Джульетты! Джульетты Шекспира… Я думала, что это тут все знают?" – "Ах, да, разумеется!" – поспешил сказать чиновник, на счастье знавший, где гробница, "это у Campo di Fierа. Нет, недалеко, здесь все близко, ваше высочество. Верона – маленький город"… Он объяснил, где Campo di Fiera, и, почтительно откланявшись, удалился. На прощанье герцогиня протянула ему руку. Чиновник был очень доволен.
Мастер-месяц, давно разоблаченный и с позором изгнанный из венты, теперь открыто служил в полиции, в том ее отделе, который соприкасался с дипломатическим ведомством: его часто приставляли к высокопоставленным людям, для их охраны или для наблюдения за ними. На время конгресса он был откомандирован в распоряжение герцогини Пармской. Никто в Вероне не ждал покушения на герцогиню, но время было беспокойное: даже в Парме появились какие-то sublimi. Мастеру-месяцу было поручено следить за герцогиней, охранять ее, и заботиться об ее удобствах.
Он шел бодро, хоть отяжелевшей походкой, подозрительно вглядываясь в прохожих: возможны были неприятные встречи со старыми знакомыми по Венеции. Мастер-месяц не опасался, что у него будут вырваны сердце и внутренности, но неприятность случиться могла. На всякий случай он всегда носил при себе небольшой пистолет и тяжелую, налитую свинцом палку. С палкой и ходить было удобней: он очень потолстел.
Улицы были полны людей. В Верону уже прибыли или должны были прибыть оба императора, пять королей, множество владетельных особ менее высокого ранга и все знаменитые министры Европы. "Естественно, что тут не до моей красотки", – думал мастер-месяц. Герцогиня Пармская ему понравилась. Он, впрочем, не раз и прежде видал ее на улицах Пармы. В последний раз встретил прошлым летом. "Тогда была грустна, голубушка; похоронила мужа", – с улыбкой думал он, вспоминая объявление, появившееся в "Пармской газете": без траурной каймы, не называя имени, официальная газета сообщала, что 5-го мая скончался почтенный супруг нашей августейшей государыни. Мастер-месяц политикой особенно не интересовался, но его тогда все же развеселило, что как "почтенный супруг нашей августейшей государыни" обозначается Наполеон I. "Нет, нет, в объявлении они могли все-таки его назвать, если не по имени, то хоть по фамилии. Фамилия известная, не утаишь", – весело подумал мастер-месяц и теперь. Чужая глупость всегда очень его радовала. Еще веселее он вспомнил двух кавалеристов на клячах и их салют шпажонками. "Ей, бедненькой, салютовали не такие армии! И мальчишку тоже называют "сыном ее высочества, герцогини Пармской", точно он незаконный сын от неизвестного отца", – благодушно думал мастер-месяц, имея в виду ребенка, которого называли герцогом Рейхштадтским. "Значит, у него будет братец или сестрица. Старайтесь, граф"… – "Louise, je t'aime!", – вспомнил он, засмеялся и вдруг подумал, что немец Нейпперг не стал бы говорить по-французски с немкой Mapией-Луизой: попугай, верно, воспроизводит голос Наполеона. Мастер-месяц ахнул. "Хоть через попугая, а услышал!…"