- Посмотри, чем дышит этот Чигиринский сиделец в чью сторону клонится Самойлович поливает его грязью, в это ясно отчего, ему одному хочется гетманствовать на Украине. Оно и нам бы это надо, и государю. Но государь хочет всё миром кончить, а Самойловичу драку подавай. Государь зовёт Дорошенко в Москву, судя по письму, с искренним желанием добра. Однако в Думе Милославский и Долгорукие верховодят, не удивлюсь, если Дорошенко в Сибирь следом за Многогрешным спровадят. Езжай и, дабы тебе легче было с Дорошенкой говорить, бери с собой его тестя, а то он тут у меня хлеб проедает да вшей кормит.
Тесть Дорошенко Ясенка Хмельницкий оказался живым, подвижным старикашкой, всю дорогу напевал, как он "копав, копав криниченьку во зелёному саду", и на всякой остановке искал, где б достал, горилки. А достав, напивался, и тогда "криниченьку" было слышно за семь вёрст.
- Ну пьёшь же ты, отец, - как-то обмолвился Горяинов.
- Я пью? - удивился старик. - Вот Богдан Зиновий, сродник мой, тот пил так пил. Я, наприклад, тверёзым его и не упомню. Что сделаешь, фамилия наша не зря ж такая - Хмельницкие.
- Сказывают, оттого и помер он, с перепою.
- Кто его ведает. Одни говорят, что ляхи отравили.
- А за что ж он жену повесил?
- А за что бабу вешают? За прелюбодейство. Это ж надо - гетманша, а польстилась на какого-то портного. Ну Зиновий и велел их вместе связать, как их застали в таком виде. Славная картина вышла, всем бабам в назидание.
- А как же дети?
- Что "дети"? Дочка кричала, за мать просила. А он: ото, доню, и тебе в науку.
- А сыны?
- А что "сыны"? Георгий был мал ещё, а Тимофей уже погиб тогда, и тоже из-за бабы. Хотел с господарем молдавским породниться, у того шибко дочь красивая была. Тот отказал. А он и попёр па него, в бою согласие добыл, да вскоре сложил голову свою непутёвую. А Георгий ныне у султана, не то гость, не то пленник, не разберёшь. Этому, наоборот, бабы не интересны, даже в монахах побывал.
Расхваставшись своей знаменитой, хотя и пьяной фамилией, старик однажды, особенно перегрузившись, проболтался:
- А и Дорошенко, не породнись с нами, вовек бы гетманом не стал, истинный Христос. А как узнали - Хмельницкого зять, так и руки до горы, даёшь Дорошенко!
Но назавтра, проспавшись и, видимо, вспомнив свою болтовню, попросил Горяинова:
- Ты, сынок, не бери в голову стариковскую болтовню. Мало ли чего я спьяну наворочу.
- Не бойся, отец, я не беру, - успокоил старика Горяинов, догадываясь, что тот боится, не передаст ли он всё Дорошенко. - На Украине все вожди-атаманы горилку любили.
- Это верно, сынок. Вон Северин Наливайко какой герой был, а без вина не мог, за то и прозвище получил, что едва входил в корчму, говорил: "Наливай-ка", а его родную фамилию никто и не ведает, забыли напрочь.
- Чигиринский гетман встретил посланца Ромодановского хорошо, даже обнял дружески, похлопал по спине, уронив мимоходом:
- Гости на́ гости, хозяин в радости.
Поняв что до Горяинова не дошёл смысл, тут же объяснил:
- У меня со вчерашнего шестеро гостей с Запорожской Сечи. Зовут к себе на кош.
Дорошенко внимательно следил за лицом московского гостя, произвело ли это сообщение на него какое-то впечатление. И Горяинов понял, что хотел этим сказать этим гетман: я не только Москве, но и Сечи нужен.
- Ну а отец разве не дорогой гость, - сказал Горяинов подчёркнуто мол, запорожцы ерунда, а вот отец.
- Ну как же, ну как же, - полуобнял Дорошенко тестя. - Ещё какой Дорогой! Идэм до хаты, батько. А князю Григорию Григорьевичу за то спасибо передай. Если б ещё с Москвы Грица вытягнуть, то б добре было.
- Грицко, твой брат, под государевым покровительством, это государю писать надо.
Оба понимали, почему Дорошенкова брата в Москве держат (заложником за брата-гетмана, дабы к туркам не передался), но ни тот, ни другой не обмолвились об этом. "Государю писать надо", и всё.
Получив из рук Горяинова государеву грамоту, Дорошенко подчёркнуто благоговейно поцеловал её, прежде чем сорвать печать. И именно в этом поцелуе почудилась Горяинову фальшь, невольно на ум пало: иудин поцелуй.
Гетман был статен, высок, строен, моложав. И в повадках его чувствовалась властность и некое самолюбование. Русские слова перемежались с украинскими. Украинские были там, где гетман слегка "шутковал", русские, когда говорилось о деле серьёзном.
Видимо, из-за жары застолье было "по-пид вишнею". В саду за длинным столом собралось около двадцати человек. Здесь были запорожцы, старшина чигиринская. Горяинова Дорошенко посадил не рядом, а напротив: "Шоб я тоби вись вечер бачив".
Первый тост Дорошенко предложил за государя, за то чтоб в царстве был мир и тишина на всей земле, чтоб был он здоров и весел. Все дружно выпили, навалились на закуску - жареную баранину с кашей. И тут помялся чигиринский полковник и сказал:
- A теперь я предлагаю выпить за нашего гетмана Петра Дорофеевича Дорошенко, чтоб был он здоров, чтоб 6улаву держал крепко и чтоб враги трепетали от его имени.
Дорошенко не смотрел на полковника, но именно по его лицу Горяинов понял, что тост этот "за гетмана" традиционен так же, как и произносящий его полковник. За государя - гетман, за гетмана - полковник.
Застолье быстро пьянело Дорошенко опять поднял кубок.
- Я знаю, Иван Самойлович хочет забрать у меня булаву. Но не он мне её дал, не ему и отбирать. Булаву мне мои запорожцы вручили.
- Правильно! - рявкнул кто-то из гостей.
- Никогда не отдадим булавы, - закричали Чигиринские старшины.
- Я пью за то, чтоб не отдавать булавы Самойловичу, - закончил гетман и единым духом осушил кубок, не дожидаясь никого.
- Вот ему! - закричал запорожец и состроил кукиш. - Дулю ему з маком, а не булаву, тому москальскому прихвостню.
Глядя через стол прямо в глаза Горяинову, Дорошенко говорил меж тем о наболевшем:
- Бог судья гетману, Ивану Самойловичу. Но как он не понимает, что Чигирин - это защита от басурман всего Малороссийского края, а он хлеб нам привозить на продажу запретил. Это как? Уморить нас надумал? А как письма пишет ко мне, словно я хлопчук какой. Вон государь написал, так и читать приятно и величает, как положено, и доброжелателен, как отец.
- А что тебе написал государь, Пётр Дорофеич? - полюбопытствовал захмелевший запорожец.
- Государь-то! - Наморщил лоб гетман, вспоминая текст письма. - Государь нас обнадёживает. На Москву зовёт.
- И ты поедешь?
- А зачем? Мне и здесь хорошо, в Чигирине. Попустит Бог и помирать здесь буду. - И неожиданно, прищурившись, спросил: - Демьян Многогрешный поихав до Москвы, де вин ныне?
- В Сибири с медведями челомакается, - хохотнув, отвечал запорожец.
- Вот то-то. Я лучше в Сечь махну. Примите меня?
- Примем, батька, примем, - закричали запорожцы в едино горло.
- А не выдадите, как донцы Стеньку Разина выдали?
- Не выдадим, батька, - орали дружно пьяные голоса.
Дорошенко, ловя взор Горяинова, взглядом же вопрошал: "Видал, как дорог я им? Видал? А ты: в Москву".
Глава 7
ОТДАТЬ КЛЕЙНОДЫ
Где, когда и какой дурак власть добровольно отдавал, потому как, кто у власти - тот у сласти. А на сласть, как и на власть, кто ж не падок?
У казахов главные атрибуты власти - клейноды - булава с бунчуком. Самый захудалый казак спит и видит себя с булавой. У Чигиринского гетмана клейноды есть, а вот у кошевого Сечи Запорожской Ивана Серко клейнодов нет, они перехвачены гетманом Самойловичем, оттого и сердится Иван Дмитриевич на Самойловича. И пишет ему: "Хотя мы теперь новому великому государю присягнули, однако если ты и впредь не будешь нас допускать к милости царской, то вредно это будет одному тебе. Много уж терпим, да терпению нашему и край будет".
Слезницу запорожского кошевого государю читал Стрешнев:
- А ещё, великий государь, гетман Самойлович чинит нам великие препоны, не пропускает к нам хлебные припасы, задерживает царское жалованье, не позволил стаду запорожскому зимовать в черниговском полку, отчего оно вполовину пало. В казаках оттого шатание и многие ворчат, что-де зря султана обижали, он бы нас не оставил, как ныне Москва оставляет. А я-то знаю: то не Москва, а гетман вред нам творит".
- Нехорошо Самойлович делает, - сказал Фёдор Алексеевич. - Нехорошо. Надо отписать ему, чтоб казаков не задирал.
- Я думаю, и эту слезницу серковскую приложить, - заметил Милославский.
- Ладно ли это?
- Мы ему все жалобы на него всегда отправляем. Раз его одного прочим в гетманы, пусть всё знает о себе.
- А что Серко там об обиде султану напоминает? - поинтересовался Фёдор.
- Да письмо они соромное султану Мухамеду писали всей Сечью.
- А-а, - вспомнил Фёдор и засмеялся весело и тут же наизусть повторил строку, которая ему особенно понравилась. - Який ты у чорта лыцарь, коли ты не можешь голым задом ежака раздавытимо. Охо-хо-хо.