- Люди сейчас не о деле - о жизни заботятся, тагсир! Махтумкули и другие вовремя приехали - пусть скажут свое слово народу. Мы не хотим быть застигнутыми врасплох!
Старика поддержали. Послышались выкрики:
- У Махтумкули-аги нет тайн от народа!
- На улице надо разговор вести!
- Пусть все слышат!
Махтумкули тепло улыбнулся и поднял руку.
- Вы правильно говорите, люди, - нам нечего от вас таить. Давайте будем разговаривать там, где вы найдете это нужным.
Понимая, что перевес не на его стороне, но все же не желая сдаваться, Эмин-ахун сказал:
- Можно говорить и здесь - ничего от этого не изменится… Однако нездоровится мне, лучше в кибитку войти… Пусть заходят все, кто поместится, а остальные подождут здесь.
- Кошмы у кибитки поднять надо! - крикнул все тот же старик.
Эмин-ахун сердито добавил:
- На той, что ли, собрались? - и скрылся за дверью.
За ним последовали гости и человек двадцать яшули. Больше не поместилось. Но кто-то все же закинул вверх кошмы кибитки, и ахуну скрепя сердце пришлось примириться с таким своеволием, какого в иное время он бы не потерпел. Талибы проворно расставили перед гостями чайники и пиалы.
Махтумкули, отхлебнув глоток чая, начал без долгих предисловий. Он рассказал, что вчера в Серчешме захватили двух кизылбашей-лазутчиков. По их словам, Шатырбек накапливает силы, подтягивая людей из самых дальних крепостей. В Гямишли наготове стоит с войском Абдулмеджит-хан. Битва может начаться в любую минуту, уже со всех сторон доносится запах крови. Нужно решать, что делать. Лежать беззаботно, следуя правилу, что и в потоп утке воды по грудь, или, крепко подтянув кушаки, выйти в поле? Люди - не утки, а в поле есть и смерть и слава.
Вопрос Махтумкули заставил Эмин-ахуна призадуматься. Несколько дней он сам ломал голову над тем, как выйти из создавшегося положения, и не нашел ясного ответа. Теперь он был обязан найти его, потому что неопределенность может только вызвать нежеланный шум среди собравшихся. Но все же он сказал уклончиво, как всегда:
- Вы правы, поэт, обстановка с каждым днем усложняется, и трудно различить, где поднялся буран, а где уже затих. Мы тоже размышляли, что делать? Хорошо, что вы приехали. Как говорили в старину, халат, скроенный по совету, коротким не будет. Скажете, к какому решению пришли вы, а потом подумаем сообща, посоветуемся.
Махтумкули видел ахуна насквозь и понимал, что тот при любых обстоятельствах хочет выйти сухим из воды. Пусть выходит! Важен в данный момент не Эмин-ахун, а его люди, представляющие немалую силу. Поэтому старый поэт снял тельпек, вытер платком широкий лоб и ответил, что решение принято давно и оно окончательное: хаджиговшанцы решили выступить против Астрабада. Иного выхода нет, все усилия решить дело миром оказались тщетными. Да и жить дальше в таких условиях людям уже невмоготу. Подати, налоги, грабежи, насилия…. Чем ниже сгибается спина народа, тем тяжелее груз на нее наваливают. Борджак-бай шлет своих гонцов и обещает, что хаким облегчит положение народа. Однако нужно понимать, что дело не в хакиме, что хаким тоже подвластный человек. Сегодня он, может быть, и облегчит немного жизнь людей, а завтра сделает ее еще тяжелее, потому что так прикажут свыше. Надо думать о завтрашнем дне, о судьбе детей и внуков. Пусть хоть они не харкают кровью, как пришлось их отцам.
- Вот так, тагсир, - закончил Махтумкули, - нет выхода, кроме как обнажить саблю. Или мы возьмем судьбу в собственные руки, или с честью вручим аллаху дарованную нам жизнь.
Поглядывая на людей, которые затаив дыхание слушали Махтумкули, Эмин-ахун заметил:
- Подтянуть кушак и выступить на круг, поэт, не трудно, а вот победить в борьбе…
- Мы все понимаем, - сказал Махтумкули. - Враг наш силен. Это - государство, у него и солдаты, и ружья, и пушки. Но если народ твердо решится, он победит. Народ, тагсир, это не стадо овец, которых можно собрать в загоне и делать с ним, что пожелаешь! В одиночку мы, конечно, слабы. Но если гоклены объединятся с иомудами, к ним обязательно примкнут и теке, и сарыки, и слоры, и эрсари и многие другие, которым тоже не под силу в одиночку бороться с судьбой. Вот тогда нас не сломит ни Астрабад, ни кто другой. Не так ли, люди?
Со всех сторон послышались возгласы одобрения:
- Верно говорите, Махтумкули-ага!
- Дружным бог дает, недружных - гнетет!
- Действующие сообща всегда беду отведут!
- Я согласен с вами, поэт, - вынужден был сказать и Эмин-ахун. - Взаимная поддержка - дело, конечно, хорошее. - Но тут же добавил: - Только народ у нас очень напуган - боятся, что их постигнет участь жителей Ак-Калы.
Брови Махтумкули удивленно поднялись кверху.
- Участь аккалинцев страшит людей? Да им нужно сказать: "Молодцы!" Если все мы, как они, дружно поднимемся за свою честь и свободу, не жалея жизни, враг покажет спину! Конечно, битва не бывает без потерь. Но пасть за правое дело - это ли не высшее достоинство мужчины! Вот так, тагсир! Абдулмеджит-хан уверен, что уже сломил нас, а он только теперь увидит силу туркмен! И если вы принимаете наше решение, то встретить кизылбашей надо именно здесь, на подступах к Куммет-Кабусу. Детей, женщин и имущество перевезти за Атрек, а на этом берегу собрать всех, кто может держать оружие и чье сердце оставили сомнения. С одной стороны подойдет со своим войском Аннатувак, с другой - придут наши. Вот тогда враг полной мерой в открытом поле испытает, что такое гнев народа, воля его и отвага!
Сдержанный гул прокатился по толпе, окружившей кибитку Эмин-ахуна. Прокатился и затих: люди ждали, что скажет ахун. А он молчал, неторопливо потягивая остывший чай и прикидывая, как бы это ускользнуть от прямого ответа. Махтумкули не торопил его, понимая, что на этот раз схитрить ахуну не удастся, - он вынужден будет сказать "да" или "нет". Направляясь к Куммет-Кабусу для разговора с ахуном, поэт очень хотел, чтобы разговор этот состоялся не в узком кругу приближенных к Эмин-ахуну подпевал, а среди простых людей. Теперь сам народ потребует твердого решения.
Ахун поднял наконец голову и обвел взглядом сидящих поблизости яшули.
- Говорите свое мнение, люди! - предложил он.
"Выскальзывает, как блоха из собачьих зубов! - с веселой досадой подумал Махтумкули. - Научился за чужую спину прятать свои заячьи уши!" Однако вслух не сказал ничего. Вместо него возразил Мяти-пальван:
- Нехорошо, тагсир! - с грубоватой прямотой сказал седой богатырь. - Сами говорите, что думаете. А народ выскажется, просить не придется… Так, что ли? - повысил он голос.
- Мы уже вдоволь наговорились! - крикнули из толпы. - Люди ждут определенного слова!
- Чего ждать? - поддержали крикнувшего. - Махтумкули-ага ясно сказал: за сабли браться надо!
Маленький косоглазенький яшули, сидящий напротив Эмин-ахуна, добавил свою капельку яда:
- Говорите вы, тагсир… Что вы посоветуете, тому мы и последуем.
Эмин-ахун поднял полуопущенные веки. Лицо его было спокойно.
- Я и раньше говорил вам, поэт, - покашливая, начал он, - что, если возможно, надо решить дело без кровопролития… Народу и без войны хватает забот. Да и зима на носу - куда идти? А хаким от своих намерений не отступится, будет на пятки нам наступать… Говорили мы Борджак-баю, что пусть, мол, хаким поможет не только кумметкабусцам, но окажет милость всему народу. Просили его, чтобы не посылал сарбазов дальше Гямишли, - как видите, он послушался голоса разума. Только что приезжал от него человек, приглашал на встречу - думаю, сам хаким хочет мира, а не войны. Кстати, поздравляю вас - не сегодня-завтра освободят Адна-сердара!..
При последних словах Эмин-ахун кашлянул особенно значительно и с интересом посмотрел на Махтумкули: какое впечатление произвела на него новость. На лице Махтумкули не дрогнул ни один мускул, хотя сообщение было не то чтобы неприятным, а очень уж не ко времени - Адна-сердар явился бы скорее помехой общему делу, чем помощью.
- Вы все еще надеетесь на хакима? - спросил Махтумкули ахуна.
Эмин-ахун вздохнул:
- Ай, поэт, надейся или не надейся - все от рока зависит. Может быть, создатель смилостивится над бедными людьми, пошлет им спокойствие. Ссоры и вражда никому еще пользу не приносили.
- Да, - согласился Махтумкули, - это так. Я уже говорил, что хаким - человек государственный и будет делать не то, что он пообещал или даже что он сам хочет, а то, что прикажут ему. Господин говорит: "Возьми!" - нукер сдирает кожу! Нукер говорит: "Бей!" - раб убивает до смерти. Смотрите, как бы вам не оказаться в капкане собственной доверчивости.
- От судьбы не убежишь, - упрямо повторил ахун. - Сейчас по крайней мере мы никуда не намерены трогаться с места. А там - видно будет.
Из толпы поднялся горбатый яшули, крепко стуча палкой о землю, пробрался поближе к двери, и, глядя на ахуна, сердито сказал:
- Тагсир, что же вы говорите! Мы ведь скитаемся без крова. Голыми пришли сюда, все побросали, живем собачьей жизнью. А теперь…
- Вас никто здесь не держит силой, - перебил его Эмин-ахун. - Идите с богом куда вам заблагорассудится!
- Дело не во мне, тагсир. Вон сколько людей мечется, как стадо овец, бегущих от волков, не знают, куда податься, - им вы что скажете?
- То же что и вам: пусть и они уходят! Я никого не привязал!..
По толпе прошел ропот явного недовольства. Кто-то выкрикнул:
- Тагсир, Махтумкули-ага верно сказал. Надо сообща действовать, а не каждый сам по себе!
Поднялся бедно одетый парень.
- Тагсир, мы знаем, что кизылбаши сладки на словах, да горьки на деле - нельзя верить им! Если мы…
Его прервали:
- Замолчи, глупец! Взялся самого ахун-агу учить!