- Ших? - с сомнением покачал головой седой богатырь и, отдышавшись, направился к оврагу. Люди начали снова поднимать с земли камни - всем было до невозможности любопытно, что сделает с отчаянным Мяти-пальваном, который ни бога, ни черта не боится, воскресший ших.
Между тем Мяти-пальван спустился в овраг и уже взбирался на противоположный склон: так было быстрее, нежели обходить овраг кругом. Добравшись до Караджи, который лежал, уткнувшись лицом в землю и хрипло дыша, Мяти-пальван с опаской потрогал его за плечо.
- Кто ты, эй?… Что случилось?.. Ну-ка, вставай!
Караджа безмолвствовал, только плечи его задрожали. Мяти-пальван накинул на него свой халат и крикнул:
- Эй, джигиты! Идите-ка, помогите бедняге!
Сначала несколько более храбрых, а затем все, словно сорвавшаяся лавина, с криком и гамом ринулись через овраг на противоположную сторону и мигом окружили Мяти-пальвана и лежащего ничком человека. Мяти-пальван отвязал веревку от шеи Караджи, развязал ему руки. Увидев на затылке несчастного узел, догадался, что у него заткнут рот, развязал платок и ахнул:
- Караджа-батыр, ты ли это?! Что ты здесь делаешь в таком виде?..
Как ни странно, люди проявили очень сдержанное сочувствие к бедственному положению своего односельчанина. Некоторые высказывали даже откровенно язвительные замечания. Видимо, многие в глубине души очень неприязненно относились к Карадже из-за его постоянной готовности бежать с вестью к Адна-сердару. Повесив нос стоял и Чары, чувствующий, что теперь ему вообще не пройти по селу от насмешек. А Мяти-пальван все допытывался:
- Как ты в таком положении очутился, Караджа-батыр? Ну не лежи ты колодой, отвечай, когда спрашивают!..
Тот самый парень, который заставил Чары вести всех к оврагу, недружелюбно засмеялся и посоветовал:
- Не трогайте его, Мяти-ага, пускай лежит! Давайте кинем на него пару лопат песку и уйдем!
- Зачем закапывать? - отозвался второй насмешник. - Пускай так лежит - интереснее!
Тогда Караджа впервые поднял голову и, размазывая по щекам слезы и грязь, свирепо гаркнул:
- Идите ко всем чертям отсюда!
- Ого! - удивился первый парень. - Грозишь? Ладно, давай халат, и мы пойдем к чертям! - И он сорвал с Караджи халат.
В толпе послышались смешки. Караджа скорчился, затравленно поглядывая по сторонам. Кажется, только сейчас он почувствовал отчуждение, которое возникло между ним и односельчанами. И раньше ему приходилось терпеть от них, но он считал это не любовью отдельных людей и злился, пытался метить доступными ему способами, как сделал это, например, с Анна-Коротышкой за то, что тот однажды подшутил над ним в компании.
Сейчас Караджа увидел настолько единодушное презрение со стороны почти всех односельчан, что это вызывало уже не злость, а страх. Он вспомнил почему-то, как восприняли люди весть о пленении Адна-сердара, и ему захотелось тоскливо завыть.
Мяти-пальван отобрал у парня халат, вновь накинул его на Караджу и строго сказал:
- Довольно, парни! Пошли-ка по домам, а он тут сам управится. - Однако строгости надолго не хватило, и Мяти-пальван, улыбаясь, в усы, добавил: - Караджа-батыр, как добрый человек, видно, пообещал уже за свое освобождение а жертву аллаху одну овцу. Пойдемте освежуем ее и устроим хороший той.
Люди, особенно молодежь, дружно подхватили предложение Мяти-пальвана. Однако общее согласие нарушил истерический женский крик: какая-то женщина бежала от аула к оврагу, за ней вдали поспешал еще кто-то. Узнав в бегущей Садап, люди остановились в изумлении, а Караджа съежился еще больше, словно каждое проклятие, вылетающее из уст Садап, било его, как камень.
- Ох, чтоб ты не лежал в своей могиле! - вопила между тем приближающаяся Садап. - Чтоб сгорел твой труп!.. Чтоб тебя аллах покарал!..
- Что случилось, Садап-гелин? - вышел ей навстречу Мяти-пальван. - Кого так проклинаешь?.. Да успокойся ты!
Садап крикнула:
- Честь нашу опозорил этот негодяй!
Послышались недоуменные голоса:
- Кто опозорил?
- Что случилось?
- Кто же еще, как не этот ненашедший пристанища бесчестный кобель! - надрывалась Садап. - Вай-эй, братья, опозорил он нас!..
- Ты не вопи без толку! - строго потребовал Мяти-пальван. - Понятнее скажи, кто он такой!
- Тархан, чтоб его труп сгорел, вот кто!.. О аллах милосердный!..
- Он что - обругал тебя, избил или как? - допытывался еще более посуровевший Мяти-пальван.
- Увез с собой эту бесстыдницу Лейлу!.. Братья, садитесь на коней, если вы мужчины!.. Они не успели ускакать далеко - догоните их, живыми в землю заройте! Ох, был бы дома сердар!..
Никто не отозвался, и Садап накинулась на окружающих:
- Что вы стоите, люди? Где ваше мужество?.. Да разве вы гоклены? Какой-то безродный пришелец топчет вашу честь, а вы раздумываете!.. Вах, несчастная, я!.. Кому пожаловаться мне, к кому обратиться?.. О боже мой!..
Человек, двигавшийся вслед за Садап, оказался Шаллы-ахуном. Он подошел, кинул быстрый подозрительный взгляд на куст гребенчука, отвернулся и воскликнул, потрясая сухими ручками:
- О харам-заде! О проклятый! Сердар любил его, как сына, а он отплатил такой неблагодарностью… О поруганный аллахом!..
Ему казалось, что он ругает Тархана, на самом же деле его проклятия скорее относились к Карадже, которого он узнал и клял за свой недавний страх, так неприличествующий духовному лицу. И кумгана вдобавок не видно - либо затоптали в землю, либо утащили. А кто виноват? Опять тот же нечестивец Караджа.
Обратившись к Мяти-пальвану, ахун жалобно пропищал:
- Мяти! Честь сердара - наша общая честь! Не дадим растоптать ее нищему бродяге! Надо быстрее людям садиться на коней, надо догнать его и наказать!.. Как ты думаешь, Мяти?
Мяти-пальван не был сторонником нарушения закона или обычаев, но в душе он одобрял поступок Тархана. Будучи человеком добрым и справедливым, не один раз искренне жалел несчастную Лейлу, однако помочь ей ничем не мог да и, честно говоря, не стал бы вмешиваться в чужую семейную жизнь. Но вот на это решился другой, и старый Мяти в душе говорил ему: "Молодец!"
Так что же теперь ответить ахуну? Сказать, что Тархан поступил, как настоящий мужчина, - нельзя. С одной стороны, нет смысла настраивать против себя сердара, с другой - это было бы несолидно в устах такого яшули, как Мяти-пальван, и, наконец, громогласное признание правоты беглецов вряд ли окажет им сейчас существенную помощь. Поэтому Мяти-пальван помолчал для важности, погладил бороду и согласился с ахуном.
Думаю так же, как и вы, тагсир… Честь топтать не позволено никому. Сейчас мы пошлем в дорогу, четыре-пять всадников.
Шаллы-ахун торопливо благословил:
- Молодцы! Доброго пути вам! Удачи!..
Несколько мгновений он молчал, борясь с собой, но скопидомство победило трезвый расчет и осторожность, и Шаллы-ахун не очень уверенно спросил, обращаясь к людям:
- Тут, сынки, кумган должен был лежать… Может, кто из вас поднял нечаянно?..