Говоря так, Одноок вздыхал и охал. Игуменья тоже вздыхала и охала, но про себя думала: "Не от сладкой жизни сбежал боярский сын. Знать, довел его Одноок, эко прижимистый какой. Звал гостьей быть, а угощенья пожалел".
Она оглядела накрытый слугами стол, поморщилась: мясо постное, всего на кус, в жбанах кроп пожиже монастырского. Даже хлеба пожалел боярин.
Хотела уж она кликнуть своих послушниц да велеть им нести дорожные припасы, но вовремя спохватилась, а после похвалила себя за рассудительность: свой-то хлебушко еще сгодится - дорога дальняя, а боярское брюхо черевисто .
Так и сидели они друг против друга, попивали разбавленное теплой водою вино.
Не дождался Одноок угощенья, а думал: расщедрится игуменья. Досифея посмеивалась: "Оттого и богат боярин, что из блохи сапоги скроит. Да меня не проведешь".
Разъехались они после полудня. Свернули слуги полстницу, поклонился Одноок игуменье:
- Прощай, матушка. Дай бог тебе здоровья.
- И ты прощай, боярин. Спасибо за угощенье.
Рванули кони, взяли с места возок, покатили его к перевозу. Под скрип колес Досифея задремала.
5
Утомительная дорога в возке, верхами и на лодиях была позади. Только что прибывший из Ростова епископ Иоанн, бывший Всеволодов духовник, заступивший на место почившего в бозе дряхлого Луки, еще переодевал дорожное пропыленное платье, как в дверь постучали, и, отстраняя от прохода служку, в горницу вступил Кузьма Ратьшич.
- Входи, Кузьма, входи, - запоздало пригласил его Иоанн, оправляя полы просторной рясы и добродушно улыбаясь.
- С прибытием тебя, отче, - поклонился епископу Кузьма и тоже улыбнулся. - Шел мимо, гляжу- возок на дворе. Давненько ждали тебя, давненько. Должно, не ко времени я - притомился ты, да вот не утерпел. Дай, думаю, взгляну на Иоанна: сколь уж времени не виделись…
Епископ по-простому обнял дружинника и усадил на лавку. Глядя ему в глаза, медленно покачал головой:
- А ты все не стареешь, Кузьма. Будто время обходит тебя стороной…
- Льстишь, отче.
- Радуюсь. Старость не красные дни. Нынче ехал, думал: в былые-то годы всю дорогу от Ростова с одним привалом бы отмахал.
- Ишь, чего захотел, - засмеялся Ратьшич. - По сану тебе не пристало шибко-то гнать. Небось не отрок - духовный пастырь. Суета - дело мирское.
Говорили они так весело, потому что знакомы были давно, и годы у них были равные, и думы были одинаковые - оба служили князю Всеволоду, и Всеволодовы мысли были их мысли, и воля князя была их воля. И иной жизни они не желали.
Еще совсем недавно Кузьма ездил в Киев к митрополиту добывать Иоанну епископию. Трудное это было дело, много положил Ратьшич на него трудов и терпенья, ибо знал: от того, кто сядет в Ростове, будет зависеть многое. Сколь уж лет с благословения ростовских епископов плодилась за спиной владимирского князя боярская вражда, сколь уж раз перекидывался Великий Ростов то к Ростиславичам, то к новгородцам.
Упрям был митрополит, но и осторожен: прямо против Иоанна не высказывался, а время тянул, сносился с Рюриком. Но Рюрик был плохою ему подмогой, а до патриарха в Царьград за неделю не доскачешь.
Богатые дары привез Ратьшич от своего князя на двадцати возах - не только грозил, но и задабривал митрополита Всеволод. И еще знал митрополит, что и в Царьграде есть у владимирского князя заступа, что течет в его жилах и византийская благородная кровь, а терять свое добытое с трудом место в Киеве ему не хотелось. Да и не до Руси было в те дни патриарху: стояло у самых царьградских ворот огромное войско сумасбродных крестоносцев…
Уступил митрополит Всеволоду, утвердил Иоанна в Ростове - так и кончилась там боярская вольница.
С тех пор жил Иоанн и в Ростове и во Владимире. В Ростове больше, потому что нужен еще был там Всеволоду строгий присмотр. Нынче явился епископ к князю после более чем полуторагодовой отлучки.
В замыслы Всеволода он был посвящен и уже догадывался, с чем связана предстоящая встреча.
- Всей смуте новгородской начало - владыко Мартирий, - сказывал Иоанн засидевшемуся у него Ратьшичу. - Посадник ихний Мирошка Нездинич нам не в опаску, хотя и за ним глаз да глаз нужен. А Мартирий напорист и хитер. Бояре, что мечтают, как и прежде, сажать в Новгороде князей по своей воле, глядят на него с надеждой. Оттого и Ефросима отвергли, что был Ефросим разумен и понимал: не время нынче Новгороду ссору заводить со Всеволодом. Купцы, те уж возопили: не стало на земле порядка. И не вижу я иного исхода, как посадить князю нашему сына своего на новгородский стол, а с ним послать дружину…
- Не примут дружину в Новгороде, - выразил сомнение Ратьшич.
- Податься им некуда - примут. Ране-то, ежели что, обращались они к киевским князьям, теперь же Рюрику не до них: Роман, волынский князь, на него в великой обиде. Самое время обуздать строптивых.
- Ты князю-то про то и скажи.
- Почто же во Владимир-то я прибыл? - улыбнулся Иоанн. - И еще хочу сказать Всеволоду, чтобы поспешал. Донесли до меня верные людишки, что не без помощи Мартирия обхаживают Мирошку бояре, коим не по душе пришелся поставленный к ним Всеволодом Ярослав Владимирович, - хотят крикнуть на вече Мстислава Давыдовича. Ярослав-то тих и послушен, а Мстислава я знаю - от него иного и не жди, кроме как новой смуты - он ведь единого с Рюриком корня… Мирошке-то Нездиничу нашего бы человечка под бок. Ему ведь и тех, что за Мстислава, обидеть не хочется (как-никак, а с их помощью сделался посадником), и противу Всеволодовой воли идти опасается. А Ярослав, как смекаю я, всем не по душе…
- Любит Всеволод Ярослава…
- Знаю. Оттого и думаю, что нелегкий нам предстоит разговор.
Иоанн потер виски, решительно прошелся взад и вперед, остановился перед Ратьшичем, покачал головой.
- Мы у князя первые советчики, - сказал он. - С нас и спросится. Так почто должны мы молчать?
- Вот бы Нездинича надоумить… Нездиничу лучшего не придумать, как только что отказаться и от Ярослава, и от Мстислава також. Пусть сам и просит Всеволодова сына в Новгород. Тут уж боярам деться некуда.
- Умен ты, Кузьма, - засмеялся Иоанн. - Недаром полюбил тебя наш князь.
- Да и ты у него в чести, - сказал Ратьшич. - А что до верного человечка, то есть у меня один на примете…
- Уж не Словиша ли?
- Угадал. Он самый…
- А я повидаюсь с Ефросимом, - задумчиво произнес Иоанн. - Шибко любят его в Новгороде. Мартирия-то клянут, а Ефросима любят. Пущай подбирается к Нездиничу… Словиша-то с одной стороны, а Ефросим с другой. Крепко обложат посадника - никуды ему не деться. Дело выдумали мы с тобой, Кузьма.
- Не копьем побивают, а умом.
- Ишь ты, яко возгордился, - улыбнулся Иоанн, - а про то запамятовал, что все в мире от бога.
- Разум - богу во славу, - быстро нашелся Кузьма.
Иоанн перекрестил его и поцеловал в лоб.
- Ступай покуда.
Кузьма вышел. В дверях он снова столкнулся со служкой. Тот отступил в полутьму перехода, быстро скользнул по лицу Ратьшича пристальным, нехорошим взглядом.
Глава четвертая
1
Одноок, наверное, не так убивался бы, если бы сын не увел у него со двора двух лучших коней.
Сейчас Звездан радовался своей сообразительности, потому что ежели надумал бы идти пешком до самого Новгорода, то и его и ушедшего с ним конюшего Вобея схватили бы давным-давно.
В пути никто их не обгонял, лишь на подъезде к одной небольшой деревеньке повстречался длинный епископский обоз. В переднем возке Звездан увидел Иоанна, было с ним много челяди и служек, гарцевавших на обочине, но за кустами беглецов не заметили, и к вечеру те благополучно прибыли в Ростов.
У Вобея здесь были знакомые, приняли они путников с лаской, накормили, напоили, уложили спать, а утром снарядили в дорогу с хорошим запасом съестного, которого должно было хватить до конца путешествия.
Вобей оказался говоруном; сначала Звездан слушал его с охотой, но скоро он ему изрядно надоел. Историю его он знал уже почти наизусть и сам мог рассказать любому не хуже самого конюшего.
Сказать по правде, так только одного никак не мог взять он в толк: что заставило Вобея бежать с ним вместе от Одноока. Боярин его не обижал, хоть и не щедро, но одаривал - не то что других челядинов, которым и еды-то не каждый день перепадало досыта.
Брал с собой Вобея Одноок, объезжая деревни, - и конюший исправно помогал боярину обирать холопов: был он пронырлив и вездесущ, знал, у кого где и что лежит, ведал и про то, что припрятано от зоркого глаза боярского тиуна.
Вот и про тайные мысли Звездана проведал Вобей, а как - одному богу ведомо.
Ночью уходил Звездан из дома. Прокрался мимо житни к конюшне, отворил ворота заранее припасенным ключом, и тут - Вобей: заговорил быстро, глотая слова:
- Ты меня не бойся, Звездан. Не серчай, а перво-наперво выслушай. Знаю я твою думу, но про то никому не скажу… Только не дело ты задумал - одному пускаться в дальний путь. Много злых людей нынче бродит по Руси. Не приведи бог, повстречаешь татей. А вдвоем - не страшно. Глядишь, и подсоблю тебе в чем. Возьми меня с собою…
- Куды же тебе со мною, Вобей? - удивился Звездан. - Да знаешь ли ты, каково тебе будет, ежели настигнет батюшка?!
- Нынче Одноок далеко. И покуда возвернется, нас уж не догонишь.
- Да почто решился ты на такое? Али худо тебе жилось у Одноока? Любил и жаловал тебя боярин.