Из четверых посетивших ее гостей Гала сказала "нет" всем четверым: Нора Каррингтон сама была талантлива и замкнута на своем Максе, к тому же молода; юная немка чересчур красива; Альбрехт Хаусхофер очень мил и хорош собою, однако глядел на шедевры Дали, как на зверей в зоопарке. Что же касается Лея, то тут ее "нет" выходило несколько усеченным. Гала была абсолютной поклонницей успеха Дали; пока же этот успех не сделался абсолютным, она оставалась поклонницей любого Успеха. Лей в ее глазах был человеком, ради которого стоило не спать ночь и сыграть ту роль, которая ему приятна (Гала не знала, что такой роли для нее попросту нет).
Пока Альбрехт с дамами, привлекая всю свою фантазию, пытался расшифровывать сюжеты к удовольствию хозяев, Лей занялся подсчетами. Вышедшая у него цифра его поразила и вызвала уважение к "работяге" Дали: в мастерской находились десятки законченных работ, и техника их исполнения была очень высокой. Он вспомнил про "Дождливое такси" и попросил показать ему это произведение. Встав перед картиной, Роберт проделал то же, что и перед "Ангелом очага" Макса Эрнста, то есть несколько раз закрывал глаза, чтобы освежать впечатление. Потом весело поглядел на Леонору. Гале этот взгляд не понравился настолько, что она на время вышла из роли. Она приблизилась к Лею и посмотрела ему в глаза своими похожими на тлеющие угли глазами.
- Это гениально, не правда ли?
- Да, жутко гениально, - согласился он. - Или гениально жутко. Как больше нравится.
- Больше… второе. И все-таки?
- Почему бы и нет!
- Это все, что ты можешь сказать?
- Я могу произнести целую речь, если это кому-то доставит удовольствие.
- Мне.
Она его явно провоцировала. И явно рисковала. Неужели была так уверена… Но с другой стороны на него выжидающе смотрела Нора, которая словно нарочно привела его сюда для посрамления конкурента. Нет, Нора была тоньше, умней, она желала лишь искренности.
- Ничего подобного еще не писали и не напишут, - произнес Лей тоном высокого комплимента.
Прислушивавшийся Дали остался доволен, и Гала спокойно вернулась в свою роль. Но и Нора Каррингтон оценила "комплимент", насмешливо закусив губки.
За кофе Гала сдержанно спросила о "леди Виндзор". Ее интересовали детали: смеется ли, глядит ли в глаза, любимая цветовая гамма и т. д.
- Вот женщина, с которой я желала бы познакомиться, - сказала она, что, видимо, означало: "Вот женщина, достойная моего общества".
- А я в восторге от мадам Рифеншталь, - заявил Дали. - В ее фильмах мощь и высшее качество традиций. Она - воплощение вашей великой страны.
- Извольте, я вас познакомлю, - с готовностью предложил Лей. - И с Лени, и с Германией.
У Дали сверкнули глаза. Супруги быстро переглянулись: уникальный случай, которому были свидетели: Гала сказала "нет" своему "шалунишке".
Расставались все довольные друг другом: Дали - произведенным на немцев впечатлением; Гала - тем, как укротила Роберта; Хаусхофер - удовлетворенным любопытством; Нора - ответом на свой вопрос, кто воздействует сильнее. Только Инга оставалась "вещью в себе" даже для переставшего узнавать ее Альбрехта. Лей же с трудом собрался с мыслями, чтобы ответить на второй вопрос Леоноры: кого ожидала бы бóльшая слава в Америке - ее Эрнста или Дали?
- Понимаю, что - Сальвадора, но не понимаю - почему! - сказала она.
- Во-первых, потому, что у Макса трагизм подлинный, настоящая боль, а этим скорее отталкивают, - отвечал Роберт. - Во-вторых, что ты хочешь от нации, слепленной из европейского мусора? Америка вышла из кризиса, жиреет и скоро начнет скучать, а тут как раз такси с бараньими котлетками подоспеет. В-третьих, у него жена - коммерсантка, а ты сама живешь на острие, детка, что до добра не доведет.
Лей с облегчением остановил машину. Утренние сумерки еще не развеялись. Город дремал, и редкие прохожие с удивлением оглядывались на странную четверку, бредущую вдоль набережной Сены.
- Вы любите Париж? - в третий раз за все время услышал он голос Инги.
- Едва ли найдется европеец, который не любил бы Париж - почти автоматически ответил он.
"Кому-то я уже говорил эту фразу, - вдруг кольнуло воспоминание. - Только совсем с другим чувством. Совсем с другим…" Он потер виски.
- Вы плохо себя чувствуете?
- Нет, напротив, - улыбнулся Роберт. - Устал немного.
- После бессонной ночи это естественно.
- Ты спроси, какая она у него по счету, - вмешался Хаусхофер.
- Я тоже заметила, Роберт… - начала было идущая рядом с Альбрехтом Нора.
Лей обернулся к ним и увидел, как у машины охраны остановилась другая, из нее вышел один из его сотрудников, которому год назад, когда у ГТФ начались первые трения с ведомством Гиммлера, Лей лично велел докладывать в любое время дня и ночи и в любом месте об обстоятельствах определенного рода. Судя по тому, что тот нашел его в девятом часу утра гуляющим по набережной Сены, можно было догадаться, что такие обстоятельства возникли. Лей, извинившись, пошел навстречу. Выслушав и отпустив сотрудника, он вернулся к ожидавшим его Альбрехту и дамам. Вопросов ему, естественно, никто не задавал.
Через два часа в немецкое посольство заехал Альбрехт Хаусхофер. Лей в это время дожидался, пока позавтракают проснувшиеся дети, и соображал, как ему лучше с ними поступить. Ему нужно было срочно лететь в Германию, под Вольфсбург, а брать их туда с собой не хотелось; отвести же обратно к Андре хотелось еще меньше, тем более, что им уже была обещана поездка домой, в фатерланд. Но не отправлять же с охраной! Грете это не понравится.
Предложенная Альбрехтом помощь пришлась очень кстати.
- Я провожу детей в Бергхоф, повидаюсь с отцом, увижу новорожденного… Все очень удачно складывается. А ты приедешь, как только освободишься. Грета поймет, - уговаривал он Лея, который уже со всем согласился и думал о другом.
Еще через два часа они расстались: Хаусхофер вылетел с двойняшками в Бергхоф, а Лей отправился в самый центр Германии, в окрестности Вольфсбурга, где на строящемся автогиганте "Фольксваген" этой ночью произошел взрыв.
Два года назад после первых "жестких испытаний" 30 прототипов серии V3 Ассоциация автомобильных производителей Германии (ААПГ) окончательно передала все работы, связанные с проектом "народного автомобиля", Трудовому Фронту, и 28 мая 1937 года была основана компания "Фольксваген". Два ее директора, технический - Порше и коммерческий - представитель ГТФ Лафференц, произведя рекогносцировку с воздуха, присмотрели окрестности города Вольфсбурга - пятисотлетнее владение графов Шуленбургов, - и строительство автогиганта началось без всяких задержек (первый камень в фундамент завода заложил сам фюрер), одновременно с доработками конструкции уникального автомобиля.
Для начала планировалось выпускать 250 тысяч авто в год, стоимостью всего 1000 марок каждый. Отец и сын Порше отправились в США для вербовки специалистов, главным образом из числа германских эмигрантов, работавших у Генри Форда.
Фердинанд Порше (отец) только что вернулся из Америки в Германию и сразу полетел под Вольфсбург, где его ждал неприятный сюрприз: в одном из цехов, где американцы монтировали поточную линию, взрывом повредило внешнюю стену, не нанеся, впрочем, никакого серьезного ущерба ни людям, ни оборудованию. Шуму, однако, было много, поскольку рождение "младенца жука" с самого начала сопровождалось большой помпой и пристальным вниманием иностранной прессы. Уже наутро после взрыва на место его пытались прорваться до трех сотен журналистов, но еще раньше туда уже прибыли СС и окружили территорию.
Именно такого рода "вторжения" ведомства Гиммлера на промышленные предприятия и были причиной повторяющихся столкновений руководителя ГТФ с рейхсфюрером СС.
Лей дал слово рабочим активистам, что ни один из "честно работающих в германской промышленности не пострадает от жестких действий структуры, борющейся с врагами народа". И вот, чтобы за это слово отвечать, ему и приходилось всякий раз самому выезжать на места многочисленных ЧП и следить за происходящим, а то и выпроваживать ретивых "преторианцев" в штатском, всюду совавших свои носы.
Роберт так устал от этой суеты, что уже два раза устраивал Гиммлеру скандалы, во время которых тот молчал, соглашался, обещал "решить вопрос", однако ограничился лишь тем, что запретил своим людям хватать всех без разбора для "дальнейшего разбирательства". Лей пытался и убеждать коллегу, заявляя, что немецкий рабочий "должен чувствовать себя и под охраной цивилизованного закона, а не только парней из СС, чья защита часто похожа на нападение". Гиммлер опять соглашался, иронически, по обыкновению; аресты продолжались; невиновных, конечно, выпускали через некоторое время, вот только выходили они из СС изменившимися - молчаливыми и как будто задумавшимися.
Жаловаться на коллег Лей не любил и высказывался одному Гессу, который его всячески поддерживал, как и Геринг, тоже желавший оградить своих летчиков и персонал от вездесущего и неуязвимого Хайни.
Возможно, в какой-то момент Лей махнул бы на все рукой, но публично данное слово вязало его по рукам и ногам, и он дал себе самому другое слово - третий скандал с Гиммлером будет у него последним.
Расстроенное лицо встретившего его Фердинанда Порше только придало решимости. Роберт в самолете выпил коньяку, хотя теперь редко прибегал к этому средству (после рождения двойняшек он бросил пить), но усталость все равно давала о себе знать: он чувствовал себя настолько плохо, что даже перестал это скрывать.
По дороге к заводу Порше рассказал, что взорвались три баллона с газом, по халатности оставленные вблизи сварочных работ; никто не пострадал, ущерб минимальный.