- Я Василько послал, - прервал Юрий Всеволодович. - Ты будто на знаешь ничего!
- Василько дошел до Чернигова, был князем Михаилом принят и на битву спешить перестал.
- Отчего же? - вырвалось у князя.
- А княжну младую увидал, - дерзко усмехнулся воевода. - Ведь был воитель сей пятнадцати годов отрок. А ты его во главе дружины поставил. Там, в Чернигове, его и застало известие, что на Калке все кончено для русичей. И на пире о трупах княжеских узнал. Тут только голова его от любови протрезвела.
- Он правдивец! - воскликнул князь. - А ты лжешь, воевода!
- Зачем же? - усмехнулся Жирослав Михайлович. - Я через три года княжну-то Марию и сопровождал к нему. Тогда и на службу к тебе перешел по собственной охоте. Просто сказываю, как было, и все.
- Зна-аю, почему перешел!
- Что ты такое знаешь-то? Говори! - насторожился воевода.
- Ты Мстиславу служил? Служил. Потом к Михаилу Черниговскому перебежал. Потом ко мне переметнулся, да ладно! Не хочу ворошить все это.
- Не хочешь, а намеки делаешь! Обижаешь, князь! Иль я тебе плохо служу? Я привез невесту, владимирские князья мне понравились, я и перешел.
- Ну, к чему ты сейчас-то клонишь?
- Значит, от Калки ты уклонился, от зова рязанцев уклонился. Татаров ты не видывал…
- Я на половцев сколько раз ходил! - спешно перебил Юрий Всеволодович. - С булгарами воевал.
- Ты говоришь, мордва - не татаре, но и половцы - тоже не татаре. Разве могут мордвы и половцы такой саранчой летучей нападать? Сомнение имею, правильно ли делаем, что тут обретаемся? Может, выйти из засад и встречи самим искать, напасть неожиданно?
- Вишь, воевода, ты сам себе перечишь: то говорил, что татаре - не половцы, а саранча летучая, а то предлагаешь встречу с ними искать самим. Да и где ты собираешься их искать? По сугробам и чащобам? И сколько их, и сколько нас? Пока подкрепление не подойдет, не двинемся. Таково мое решение. И не склоняй меня ни к чему другому.
- Ты считаешь, что татаров боле, чем нас? Пусть так. Но подумай тогда о тех, кто в городах затворился и оборону держит. Или их боле, чем нас? Иль стены городские нерушимы? Ты воздвигни мечтание тяжкое: а что там-то деется? Ведь там дети наши, жены и старцы.
- Я верю, что придут мои братья с подмогой, - глухо сказал Юрий Всеволодович в воротник. - Куда ты двигаться зовешь?
- Да хоть куда! На Владимир, вестимо. Там их нет - на Москву. В Москве их нет - слава Богу! - пойдем рязанцев спасать. Ведь ты этим первенство свое на веки утвердишь, подумай!
- Не о нем я пекусь сейчас, - через силу, с неохотой возразил великий князь. - Пускай татары сами нас ищут и тем от городов отвлекутся. А придут к нам, мы из засады и нагрянем.
- Я, конечно, решению твоему не перечу, ты волен выбор сделать. Но прав ли ты, сомневаюсь и беспокоюсь. Неведение меня смущает. Ты коварства татарского не знаешь.
- Шли гонцов каждый день!
- Да я шлю… Они где-то в снегах растворяются и пропадают. Дальнюю сторожу едва держу, убегают на ночь по бабам в деревни.
- Наказывай!
- Да они утром опять на месте. Но многие, сказывают, бегают.
Юрий Всеволодович продолжительно помолчал, давя сапогом краснеющую в снегу жарову.
- Может, ты и прав. Я понял тебя, боярин. О чем говоришь, о том и сам думаю неустанно. Ладно, посылай воеводу Дорожа с полком. Пусть разведает окрест.
- С полко-ом? - недоверчиво и радуясь повторил Жирослав. - Ведь это почти пятая часть нашего войска! А перебьют?
- Ты слышал? - повысил голос Юрий Всеволодович. - Я сказал: раз-ве-дать. Втайне все творите. Но пускай берут с собой трубников и рога и бубны многия. Встретив врагов, не уклоняясь, напасть внезапно и туг же трубами, сурнами, рогами и бубнами во всю мочь знак подать. Тогда и мы выступим.
- Ночью-то? - усомнился воевода. - А не порубим друг друга?
- Своих по запаху отличать будем, - недобро шевельнул усмешку под усами Юрий Всеволодович.
- Значит, нет супрету на бой?
- Наоборот. Выступать же немедля. Сразу, как поужинают. До тех пор не тревожь.
- Что же, голодных рази пошлю? - заметно повеселел Жирослав Михайлович. - Не ужинавши легче, а поужинавши крепче.
- Остальным на всякий случай готовиться. Оружие еще раз осмотреть, рубахи переменить, исповедаться. И пусть отдыхают. Раньше времени не колыхай народ. Ночь впереди еще длинная. Лекарей отряди по малым дружинам, чтобы каждый знал, с кем ему быть полагается.
- У меня монахов много получилось. Кто сам притек по дороге, кто с владыкой в свите. Теперь тоже просят воинами числить их, хоть бы и без оружия.
- Пускай тогда Дорож их впереди пустит, тихими стопами, монахи, мол, мы, и все. Из обители в обитель пробираемся. А полк тем временем изготовится. Понял ли?
- А как же, великий князь! - уже на бегу прокричал воевода.
Юрий Всеволодович поглядел ему вслед.
- Только ведь никого, ни души они не встретят, - прошептал.
Несмотря на беспокойство, в нем еще была жива надежда, что братья вот-вот подойдут, откликнутся все-таки на родственный зов. А крепче того была вера, что татары не станут искать войско великого князя где-то в засугробленных непроходимых лесах, где кони плывут по брюхо. Конечно, это не половцы, но тоже кочевники, степняки. Остерегутся. Будут ждать весны. А там и русские силы поднакопят. Недаром издавна говорили: степняк что лук, снег сошел - он тут. Но и еще придется погодить, чтоб в грязях не потонуть, а болота чтоб оставались мерзлы и крепки, лес же не одет, прозрачен. Как сойдется это все, самый раз будет и нападать.
Он начал ежевечерний обход один, без бояр, без градней - телохранителей, без подручных слуг. Ему не хотелось говорить и нечего было отвечать на немые вопросы в глазах соратников. Он поднялся на вышницу - крытый помост, упрятанный в раскидистых сосновых ветвях, и, приблизив к ним лицо, ощутил холод снега и смолистый запах хвои, стал смотреть за Сить, в сторону Волги, туда, где далеко-далеко Углич Поле, Ярославль. Тучное, темное, чреватое пургой небо нависало над белыми вспольями и раменьями. Ни одной деревни в междуречье не видать, занесло их по самые крыши. Разве тут пробраться татарской коннице?
От сердца отлегло. Он повернулся в другую сторону. Направо - Молога, угадываемая лишь по верхушкам прибрежных ветел, левее, к северо-востоку, где Молога делает крутой изгиб, - Городок, Бежичи, Езьск, еще подальше - Рыбаньск, в излучине беструбные избушки - пристанище бортников, смолокуров, лыкодеров, охотников. Как это все зелено, привольно в летнюю пору! Наплывают друг на друга изумрудные пологие холмы, пересекаемые повсюду узкими белесыми дорогами, изрезанные неглубокими овражьями. Куда ни погляди, раскиданы ковры многоцветья, узорочий затейливых, оттенков нежных, робких: васильковых, брусничных, жемчужных, светло-шафранных да тускло-золотых. Сейчас все укрыто ровным покрывалом, лишь кое-где промяты санные пути, ведущие к ратному стану. А внутри самого стана шатры и полстницы, срубы на скорую руку, землянки и даже ледяные домики, - все рядами, подобно улицам. Утепленные шатры с обогревом - для князей и бояр: воевод, тысяцких, сотников, а также для епископа Кирилла с причтом, для лекарей, травников. Для воинов - попроще жилища, а также для мечников, обозной прислуги, конюхов: задворных, кормами ведающих, стремянных, стадных, за табунами глядящих, седельников, еще для стряпчих конюхов, кои за лошадьми ухаживают, кормят их и чистят.
Юрий Всеволодович усмехнулся: заложил я города - Новгород Низовой земли, Юрьевец, места для них выбрал, неприступные для набегов, красою замечательные, нагорные, лесные. Юрьевец в свою честь назвал, закладку начинали с церквей во имя Георгия Победоносца, а сейчас лежит передо мной тоже целый город - только воинов одних с десяток тысяч, улицы прямы, расчищены, жилища выровнены стройно, часовни походные свежим тесом сияют, березами вислыми, индевелыми все призанавешено, можно сказать, место даже вполне привлекательное и укрыв надежный. Только нет в этом городе ни жен, ни деток. Из скота - одне лошади. Нет у этого города ни имени, ни названия. И незнамо, к чему судьба его предназначена, - к славе русской иль к позору княжескому…
Юрий Всеволодович сошел с вышницы. Возле воинских избушек и землянок были выложены изо льда и снега загороды, чтобы ветром костры не задувало. Получились как бы дворы, откуда наносило запахом готовой пищи - каши с салом и душистым заваром из трав. Становики повырубили из сугробов скамьи, покрыли их досками, так же понаделали столешницы и сейчас, крестясь, усаживались за них в ожидании вечерней трапезы.
- Пускай еще попреет, покипит, - слышался голос старого кашевара Леонтия, огромным черпаком мешавшего булькающее варево.
- А не пригорит, дядя? - беспокоился чей-то ломкий юный голос.
- Тебе какой спех, Губорван? - отвечал с добродушием Леонтий. - Только и в царствии побудешь, что за столом сидючи. А я с этим черпаком в руке, можно сказать, родился и кашу до тонкостей знаю. Не трог, еще попреет.
- Гляди, не остыла бы? - пошутил кто-то третий.
- И тебе невтерпеж, Якум? Горазд ты на яствие, погляжу. Тако бы еще и на врагов!
- У-у, на кашу я лют! - подтвердил Якум.
- И на бабов! - прибавил Леонтий под общий посмех.