Вошел человек ростом повыше среднего, в нагольном бараньем кожухе, в новых лаптях, с посохом в руке. На голове шапка черная, высокая, вроде монашеской, борода долгая, козлиная, редкая.
Оглядел сборище в горнице вострыми глазами, поклонился:
- Во здравие.
- И ты будь здоров, добрый человек, - ответствовал Ворон, - садись к столу.
- А ты откуда знаешь, что я добрый? - сощурился пришелец. - Смотри, не продобрись. Человек, он смутен бывает, правду про себя не сразу сказывает. А за хорошее слово спасибо. Сяду.
Снял кожух, шапку, пристроил вместе с посохом в сенях, в углу. Сел на лавку рядом с Серафимой. Вернулся на свое место и Ворон.
Серафима взяла еще миску, достала из казана кусок мяса, подала с поклоном. Человек перекрестился, взял.
- Ионой меня зовут, - сказал он. - А тебя? Ты кто?
- Мужняя жена. Серафима.
- А чья? Его? - он кивнул на Ворона.
- Его.
- Хорошо, - Иона жевал мясо, оглядывал сотрапезников.
- Мужа моего имя христианское - Ефрем, - продолжала Серафима, - а прозвище - Ворон. А это - Степан, а это - Томила, а это - Эмет. Он из орды, а мы от Москвы идем.
- Ну? И что же на Москве? - спросил Иона. - Здоров ли царь-государь Иван Васильевич?
- Коли тебе интересно, царь Иван, говорят, слава богу, здоров, - мрачно сказал Томила. - Да что толку? Сын его старший, именем Иван же, государь-наследник, - умер. Да не просто, а злой смертью…
- Ну? - Иона растерянно оглядел застольщиков. - Да как же это? И верно ли? И кто же сказал, что злой погибелью? Да ведь это всем пагуба!..
Ворон покивал головой, воззрился прищуренным глазом в Иону:
- Ну, пагуба… А ты - что? Будто мало наслышан, что доселе творил царь Иван? А что верно - так уж верно. Инок один сказывал: им в монастырь вклад большой от царя прислан, молитвы держать и поклоны братии монастырской класть по убиенном рабе божьем Иване.
- И чтоб все то - и молитвы, и поклоны - до скончания века было, - тихо прибавил Степан. - По всей Москве шепот идет - царь-де в сына посох метнул, гневом опалившись. Сына и не стало. Да ты что - впрямь ничего про то не слышал? Ну и глухомань у вас!
- Не, не слышал, - в странной задумчивости покачал головой Иона. - А еще что?
- А еще то, что царь Иван государство свое разорил. - Это тебе ведомо?
- Про то ведомо. Про то мы слыхом слыхали. А как все ж разорил-то?
- Очень просто. Все на войну истратил. Ась? Лет двадцать, почитай, иль больше Ливонию воевал, да не завоевал царь Иван. Земля и запустела. В деревнях - шаром покати. Народушко разбегается.
- Как вы? - Иона усмехнулся.
- А что? Мы - как все, - опять вмешался Томила. - Да и ты тоже. Разве нет?
- Я тоже - что бог даст. А что царь Иван Ливонию не завоевал - на том его вины нет.
- Как это - нет? - сказал Ворон. - Царь он или не царь?
- Он-то, конечно, царь, - задергал козлиной бородкой Иона, - да удачи ему не было.
- Почему?
- Воеводы не те.
- А где ж те? - ощерился Ворон.
- Какие - те?
- Те, что ему Казань, да Астрахань завоевали, под высокую его руку подвели? Ну?
- А бог весть.
- Не можешь сказать? А чего разговор затевал? Чего? - не отставал Ворон. - Теперь говори!
- Да обожди ты, черт!
- Не можешь? - повторял Ворон. - Так я тебе скажу: псам, кромешникам отданы.
- Каким кромешникам?
- Что кромешникам, что опричникам - все едино - на съеденье отданы.
- Опять все про то же, - вздохнула Серафима. - Неужто не надоело? Как соберутся, знай одно - про царя Ивана. Пейте вот лучше, - она подала каждому в деревянных чашках горячий сбитень.
- Нет, отчего ж, поговорить всегда хорошо, - Иона оглядел сидящих. - Так и познакомимся. Про опричников царских я знаю, а что кромешниками их кличут - не знал. И давно?
- Давно! - Ворон махнул рукой. - Псы ненасытные. Из ада кромешного вышли и в ад же кромешный уйдут.
- Уж больно грозен царь Иван, - хмуро прогудел Томила.
- Царство без грозы, что конь без узды, - подмигнул Иона, засмеялся тихо.
Ворон хотел было взвиться, да вгляделся в Иону и осел. Улыбнулся невесело:
- Ты чего нас задираешь? Чего?
- Что боле человек голеет, то боле мудренеет.
- То-то и у тебя мудрость сквозь дырья просвечивает.
- Теперь дырьев, спаси Христос, уж нет. А были.
- А на Руси тех дырьев что дольше, то все больше, - сказал вдруг все время молчавший Степан. - Теперь мужику вовсе податься некуда. Выход ему заказан!
Иона вопросительно взглянул на Ворона. Тот кивнул:
- Запретил царь Иван выходить крестьянским мужикам от одного помещика к другому, искать лучшей доли.
- Это что ж? Значит, теперь Юрьева дня нет?
- Теперь Юрьева дня нет.
Иона вдруг прикрыл глаза, забормотал, раскачиваясь, будто в полусне:
- Река мелкая, плоты тяжелые, пристава немилостивые, палки большие, батоги суховатые, кнуты острые, пытки жестокие, люди голодные…
Серафима испуганно толкнула его:
- Ты что? Иона! Проснись!
Иона взглянул на Серафиму, сказал словно нехотя.
- Ничего. Это я свой путь вспоминаю. Как шел когда-то…
- И куда пришел?
- Туда, куда, чую, и вам хочется.
- А ты откуда знаешь, куда нам хочется?
Иона хитро посмотрел на Ворона:
- Без толку далеко забредать - себя не знать! Только вы мне вот что скажите - на добро идете, или так - чертям хвосты сучить?
- А где они здесь - черти?
- Где? - возопил вдруг в голос Иона. - Они - везде! Вы думаете - леса темные да заломные, места топкие и грязи, и болота большие, и дебри дикие, и лешие - так и нет никого? Кровососы - они проныры, они везде пройдут и все найдут. Переписчики царские Иван Яхонтов, дьяк, да подьячий, Третьяк Зотов, прошлым летом окрест бродили, едва до нас не дошли. Спаси, Христос, на последнем переходе чуть в болоте не потопли, отступились, аспиды, вернулись обратно. Ушли. А всех, кто попался под руку - всех переписали, всех пересчитали. И все плати, плати, плати - дьявол их забери!
Иона стал красен с лица, борода тряслась, руки дрожали - сбитень начал пить - чуть не пролил.
- А другие черти? - чуть потише, но с той же злобой, продолжал он. - А другим чертям имя - Строгановы купцы. Слыхали? Ну, конечно, - где ж не слыхать! На весь мир слава идет…
Тут Эмет вдруг громко засмеялся. Иона осекся, уставился на него. Другие тоже посмотрели на молодого ордынца с вопросом: отчего смех.
- Уж сколько сидим, - заговорил молчавший до тех пор Эмет, - а нас все пугают и пугают. А нас пугать не надо. Мы и так много видели, знаем. Куда идем - тоже знаем. Людей старших уважаем. Почтение к ним имеем, - поклонился Ионе. - Не знаем, однако, кто вы, откуда вышли, чего от нас хотите. Только сидите, нас пугаете. Оттого смешно стало.
- Та-а-ак, - протянул Иона, - значит, куда идете - знаете. А можно спросить: куда?
- Когда я к ним пристал, к Ворону и товарищам его, - твердо, просто отвечал Эмет, - они сказали, идем, рай на земле отыскать хотим. Про то и у нас, в наших краях слыхано было - есть на свете жер-уюк - счастливая земля, блаженная земля. Потому иду с ними. Хочу до такой земли дойти. Правильно я все, Ворон, сказал? - обратился он к вожаку.
Тот молча кивнул.
- Та-а-ак, - опять пропел козлиным голосом Иона. - Значит, дойти хочешь? Вместе с приятелями? И что же вы там, любезные, делать хотите? Кверху брюхом лежать, калачи крупчатые с деревьев срывать, утробу ими набивать? Ведь рай же!
Эмет по-детски улыбнулся, взглянул на Иону как-то жалостливо:
- Зачем, дедушка, за дураков нас считаешь? Я неученый, но думаю, что таких мест, где сладкие лепешки на ветках растут, нигде не найдешь, И человеку животом кверху лежать, жир растить - пользы нет. Жиреть баран умеет, человек - землю должен видеть, землю устраивать. Счастливая земля там, где человек работает и сам собирает, и всему сам хозяин.
- Эге-ге, вот оно как! - чему-то словно обрадовался Иона. - Хорошо говоришь. Лучше не надо. А все ж опять спрашивать придется. Коли такая земля есть, что ей перво-наперво делать надо, о чем заботу нести?
Сказал - и всех испытующим глазом обводить стал, бороденку свою в кулак зажал.
- Молчите? Ну, хорошо, томить не буду. Скажу. Таиться ей, земле этой радостной, надо, чтоб несмысленные да наезжие, да жадные на нее ненароком не набрели, не погубили, не нарушили.
И тут вдруг Ворон не выдержал:
- Ах, дьявол! Ах, сатана хитрый! Притворщик, узнаватель, так вот ты кто! Это ты все пытаешь - зачем идем, с чем идем! А сам ты, значит, оттуда! Вот оно как!
Иона кивнул:
- Оттуда…
VI. Беседа при луне
Луна была большая, круглая и подымалась уже над кромкой леса, обливая светом поляну и дорогу. Дорога выходила из лесу и тянулась мимо землянки дальше туда, где стояли редкие избы. Над ними курились дымы, и в слюдяных окошечках тускло кое-где светились огоньки.
У землянки возле костра, на бревнах сидели Ворон, Томила, Степан да Эмет, перебрасывались изредка словами. Уж три дня минуло, а не совсем еще оставила этих искателей земного рая оторопь от перемены, что явилась им: после дебрей, непролазных чащоб, болот и топей, скальных осыпей и перевалов - очутиться в местах, человечьими руками ухоженных. И строения для жилья, и пашни, огневым палом отвоеванные у леса, и люди, чьим трудом все то было устроено - радовали глаз.