Не глядя, он с размаху ткнул сапогом в мохнатую голову. Булькнула вода, утопленник сорвался с решетки и исчез в глубине.
Дозорный схватил крышку и торопливо прикрыл окно…
Бугай вернулся с плотины в свою избенку на лесных вырубках до восхода солнца. Усталый, голодный, придя домой, снял рубаху; от его громадного косматого тела валил пар. Работный нацедил жбан квасу, взял хлеба и вышел на двор.
Из-за гор блеснули первые лучи солнца; над порубками на лесное озеро со свистом пролетела запоздавшая утиная стайка. Бугай сидел на бревне, насыщался.
Внезапно раздался выстрел. Бугай бросил недоеденный хлеб, вскочил. "Что такое?" - изумился он. У плетня таял пороховой дымок, и по вырубкам проворно убегал кривоногий человек. Грудь плотинного ожгло; он взглянул и увидел кровь - понял все…
Богатырь схватил бревно, на котором сидел, и, вертя над лохматой головой, бросился за убийцей.
Отбежав сотню шагов, Бугай запнулся за пень и упал мертвым.
Государственный доверенный офицер Урлих проснулся рано, его отвели в баню, испарили. Гость телом был крепок, упруг и с наслаждением хлестался веником. В бане стоял непереносимый жар, потрескивала каменка: офицер покрякивал от приятного пара и просил: "А нельзя ли еще?"
Демидовский слуга сам обомлел, ахал: "Из господ, а хлещется, как холоп. Ишь сердце какое!"
Распаренный офицер соскочил с полка, рванул дверь, выбежал на воздух и помчался к пруду. С разбегу он нырнул головой в самую глубь. Холоп развел руками: "Вот ирод, что творит!" Офицер остудил в пруду разгоряченное тело, отпил квасу, оделся…
Гостя пригласили к демидовскому столу. Черноглазая служанка проводила его в столовую горницу. Молодка шла впереди, беспокойно оглядываясь. Офицер не утерпел, тронул ее за локоть. Она приостановилась.
- Ты, барин, не очень-то всему верь! - нахмурив брови, прошептала она.
- То есть чему? - затаил дыхание Урлих.
Служанка промолчала, повела круглыми плечами и пошла вперед. Офицер подумал: "Совсем приятная девушка…"
Никита Никитич, одетый в малиновый бархатный кафтан и жабо, в свежем, пышно завитом парике, давно поджидал гостя.
- Как спалось господину офицеру? - поднимая выпученные глаза на гостя, спросил Демидов.
Урлих поклонился и сел за стол против хозяина. За спиной Демидова, держась за возило, стоял дядька в красной рубахе. Насколько был могуч и крепок холоп, настолько жалким и тщедушным выглядел хозяин. Никита Никитич кивнул прислужнице, и она налила в чары вина. Но, глядя на бархатный кафтан и пудреный парик хозяина, гость заметил, что за всем этим внешним лоском скрывались невежество и худые манеры. За желтыми, давно не подрезанными ногтями Никиты Никитича чернела грязь; за едой хозяин чавкал и брызгал слюной; гость еле сдерживал брезгливость. Пил хозяин много и этим еще больше удивлял офицера.
"Паралитик, а пьет за семерых здоровых", - подумал он.
Однако Демидов не хмелел: он хищно поглядывал то на бутыли, то на гостя…
На башне часы заиграли приятную мелодию. Урлих вздрогнул и поднял на хозяина глаза:
- Отколь сии музыкальные куранты взялись у вас?
Демидов шевельнул перстами, на них блеснули драгоценные камни; он скупо ответил:
- Братец наш Акинфий Никитич добыл в иноземщине сии куранты. Из Голландской земли купчишки по наказу привезли…
Гость вспомнил ночную музыку, загадочный шум и внезапно спросил хозяина:
- Ночью почудилось мне, большая вода была; что могло сие означать?
Служанка опустила глаза, теребила краешки передника. Лицо Никиты Никитича побагровело; хозяин надулся индюком и хрипло выдавил:
- Пошто холопы не сказывали мне? Може, беда какая приключилась? Кличьте Щуку!
Слуга-хожалый протопал к двери, с грохотом распахнул ее и рявкнул:
- Щука, черт, хозяин зовет!
Холоп стал на свое место, служанка отошла к двери, притихла. В горницу торопливо вошел кривоногий Щука, сапоги и плисовые штаны его были забрызганы грязью.
Щука по-уставному, как раскольник, поклонился Демидову:
- Беда стряслась, хозяин. Плотину прорвало, да и подвалишки под башней затопли…
- Как так? - Никита Никитич схватился за костыль и застучал зло. - Разор! А еще что?
Щука дышал тяжело и часто, глаза воровски избегали глядеть на офицера; он еще раз поклонился Демидову:
- А еще, хозяин, беглые варнаки убили плотинного. На перелесье нашли тело…
Паралитик вытянул длинную жилистую шею, пучеглазие испугало офицера. Хозяин сипло, как гусак, зашипел:
- Сами видите, господин офицер, как в наших краях опасно живется. Каторжные и варнаки из Сибири бегут, а Каменный Пояс на перепутье, оттого часты беды… Вот оно, насолили Демидовым, разорили плотину… Уйди, холоп, уйди, не могу о бедах слышать!
Щука, пятясь, вышел за дверь.
Демидов залпом осушил чару, закричал:
- Везите на заводишко; и господин офицер, я чаю, заждался к делу приступить…
Хозяина вывезли на обширный двор, озолоченный утренним солнцем. Все блестело: и серебристый пруд, и шпиль башни, и зелень. В корпусах стучали молоты, черным дымом дышали домны. У крыльца бродили куры; хохлатый петух задорно посмотрел на Демидова и прокукарекал. Хозяин ткнул перстом в петуха:
- В котел прохвоста!
Возило остановили посреди двора. Демидов насторожил ухо: отовсюду неслись знакомые, налаженные звуки.
"Ну, слава те господи! - успокоился Никита. - Цепной пес Щука чисто обладил".
Хозяин повернул свое желтое лицо к гостю и сказал вслух:
- Сами видите, ходить я не мастер, искалечен болезнью. Вы, господин офицер, извольте сами оглядеть все, что надумается. Холопишко проводит ваше благородие.
Перед офицером как из-под земли появился Щука.
- Пожалуйте, ваше благородие.
Урлих в сопровождении приказчика обошел мастерские. Огромный, грузный молот падал на раскаленное железо; огненной метелью из-под молота сыпались искры. Кругом рвались белые струи пламени, по песчаным канавкам лился расплавленный металл; среди этого пекла бегали потные, грязные люди и, как демоны, подхватывали на лету белые куски железа; ковшами, как похлебку, разливали чугун. В дверь дуло, а у печей и молота от жары выжигало ресницы, и глаза наливались кровью. Люди были полуголы, по телу катился пот; на разгоряченных людей у печей прямо из ведра хлестали студеной водой.
Офицеру стало не по себе, он быстро пошел к выходу и был рад, когда вышел к пруду.
- Покажите башню! - попросил он Щуку.
Офицер вошел в башню и долго заглядывал вниз; стояла тишина; в решетке виднелась мутная вода.
- Жаль, что затопило, - со вздохом сказал Урлих и пронзительно посмотрел на Щуку. - Погиб народ?
- Никак нет, ваша милость. Народишку тут не доводилось бывать. Клети для меди были, да и те впусте стояли. - Щука стоял тихо, понурив голову.
- А ежели воду вычерпать? - поднял на приказчика глаза офицер.
- Эх, ваше благородие, да ее во сто годов не вычерпаешь.
Офицер выпрямился, стал строг:
- Я тогда пруд спущу!
Демидовский приказчик угрюмо откликнулся:
- Пруд-то не шутка спустить, да тогда завод станет и пушки не отлиты останутся. Вот ведь как! Может, на башню подниметесь?
- Нет.
Быстрым шагом Урлих пошел к себе в горницу и потребовал из конторы записи о литье железа.
Шла третья неделя; питербурхский гость никак не мог проверить конторские записи, все было запутано. В отчаянии офицер метался по горнице и не знал, что предпринять.
Утро и обед Урлих проводил с хозяином. Демидов сидел чинно, важно и все жаловался гостю: донимает доносами злой соседишка Татищев. Урлих отмалчивался.
Из головы не выходило: "Потопил народ Демидов, потопил".
За столом и в горнице по-прежнему прислуживала черноглазая служанка. Офицер только сейчас заметил, до чего у девки длинные да пушистые косы. Ресницы у нее густые и черные.
"Хороша девушка", - подумал он; было приятно глядеть в ее глаза; не стесняясь Демидова, офицер любовался холопкой. Хозяин словно и не замечал этого.
Однажды вечером усталый от работы господин Урлих шел по темному коридору; никого из холопов не было в этот поздний час. Только в хозяйской горнице дверь была приоткрыта, и косой солнечный луч падал на каменный пол коридора.
Офицер хотел прикрыть дверь, подошел и стал, как прикованный. В кресле сидел хозяин без парика, отчего он выглядел болезненнее; слуги за возилом не было. Перед хозяином стояла черноглазая служанка и кончиком фартука утирала глаза. По вздрагиванию плеч девушки Урлих догадался: она плачет. Хозяин меж тем протянул сухую руку и пытался ухватить служанку за подбородок.
- Целуй меня, дурочка. Ну!
- Не мо-о-гу-у… - сквозь слезы выдавила девка. - Не мо-гу-у…
- А ты моги, а ты моги! - Голос хозяина был слащав, он вертел острой головкой на длинной шее и мурлыкал.
Офицеру стало не по себе.
"Шелудивый кот", - брезгливо подумал он.
Надо было уйти от этого зрелища: не к лицу офицеру подсматривать, - но внезапная тоска навалилась на сердце и приковала Урлиха к порогу.
Демидов продолжал уговаривать девку:
- Ты поцелуй да уготовь мне постельку.
- Что вы, барин! - простонала девушка. - Не могу! Вы лучше меня потопите, как…
- Помолчи! - стукнул костылем хозяин и заметил приоткрытую дверь.
Офицер нырнул в тень.
- Закрой! - приказал девке Никита, но чернавка выбежала из горницы и прихлопнула дверь. Вслед ей в горнице истошно закричал паралитик:
- Вернись, дура-а!