Но Бесланова его уже не слушала. Ее интересовало, о чем могут говорить в лагере знаменитый академик и князь. Она напрягла свой острый слух, и до ее ушей донесся вопрос академика молодому человеку: "Какой же выход из создавшейся ситуации?" И ответ: "Вам важно знать мое мнение? Вообще–то, я почитатель гегелевской философии. Как и он, чту историю с ее закономерностями. Не скажу, что мне это по сердцу. Однако по мне, так Гегель прав в той части, где говорит: "Человек игрушка в руках внешних исторических сил фатализма". Но и при этих обстоятельствах я отношу себя к людям занятым поисками действенных решений в тупиковых ситуациях, не имеющих на первый взгляд выхода".
Академик отвечал:
- Вы молоды, у вас все впереди … Я все–таки пойду в свой кабинет, устал. А вы останетесь на премьеру? Или ко мне загляните?
- Нет, не останусь. Сейчас пригонят людей из бараков, душно будет в зале. Пойду за кулисы, меня там заждались. А потом зайду к вам.
Бесланова проводила их взглядом и подумала: "Какой приятный баритон у этого князя. Должно быть, он неплохо поет. А Бавилов плохо выглядит, болен старик. Но кому какое дело до старого академика".
* * *
Между тем красавица Элина Покровская, занятая в "Бесприданнице" Островского в главной роли, была в состоянии раздражения и никак не могла сосредоточиться на роли. Уже неделю она не видела у себя в уборной князя Александра, поэтому нервничала и срывала зло на других. Ее приятельница Вероника, сказала ей:
- Он к тебе больше не вернется.
- Не каркай раньше времени и не радуйся, - ответила ей Элина. - К тебе–то он точно не придет.
Но Вероника не унималась:
- Как знать? А сейчас он точно на другую глаз положил. Ты ему надоела. Не ты первая и не ты последняя. Ему не нравятся нервные особы.
Вероника подошла к занавесу и посмотрела в традиционную дырочку в зрительный зал, а затем повернулась к Элине:
- Точно. Он пришел на спектакль из–за Беслановой. Не веришь, посмотри.
- Конечно, он променяет меня на этот старый деревенский валенок, - засмеялась Элина. И с надеждой спросила: - Он пришел?
Но Вероника продолжала:
- А что? Надо-ж ему узнать бабу и такого сорта. А вдруг ему нравится, как Бесланова поет. Чем она хуже тебя? Конечно не молодая, не красавица. Но голос!
- Как она поет? Это может вызвать ностальгию по Родине только за рубежом. Как–то в Париже при мне Федор Иванович сказал: "Слушаю российское радио, как воет эта русская баба Бесланова. Так бы и полетел в Россию, бросился бы в рожь…" Что–то там еще говорил. Все мы… Дура я дура! Тоска по Родине у меня была в Париже… Поверила, что можно вернуться. А меня за белые ручки - и в лагерь…
- Да тише ты! - испугалась Вероника. - Услышат наш с тобой разговор, отправят работать на завод или свиней выращивать. Скажи спасибо, что Советская власть искусство ценит. Нам с тобой еще три года на этой сцене надо выдержать…
Элина отодвинула занавес, заглянула в зал и отпрянула назад.
- Князь Александр с академиком Бавиловым в зале сидит! - сказала испуганно она. - Он каждый раз, когда женщина ему надоедает, идет к нему философствовать. Мне это уже говорили. Он меня бросил! - На глаза Элины навернулись слезы. Она обратились к Веронике. - Прошу тебя не в службу, а в дружбу, сходи к нему в антракте, записку передай. Ну пожалуйста! - умоляюще посмотрела она на приятельницу.
- Нет! - категорически ответила Вероника. - Еще что придумала! Сама разбирайся с ним, - и снова посмотрела в зал.
- Точно! С академиком сидит. Слушай, Элина, они уходят…
- Ненавижу его! - совсем расстроилась Элина. - Какой он напористый, страстный, когда ему нужно завоевать женщину! А когда надоест, равнодушный, неприступный! Так бы и убила! Ну любил же! Дон Жуан несчастный!
Вероника остановила ее:
- Возьми себя в руки, через пять минут начало. Подумаешь, бросил. Вон Валерка–балерун неравнодушен к тебе. Одна не останешься.
- Да что ты понимаешь, только злорадствуешь?! Я люблю князя Александра! - На глаза Элине навернулись слезы, но заиграла музыка, и обе актрисы вынуждены были уйти со сцены. И тут они увидели князя Александра.
* * *
Однажды к Александру Гедеминову в мастерскую в сопровождении трех охранников и начальника лагеря пришел вместе с женой сам начальник Областного управления. Маленькие глазки высокого начальника зашарили по стенам мастерской.
- Ну вот, здесь самое место бывшему князю, - сказал он ехидно, но без злости.
- Почему бывшему? - удивился Гедеминов - Я и сейчас князь и после смерти им останусь. Жизни лишить меня можно, а титула - нет. - Александр мельком взглянул на жену начальника и тут же перевел взгляд на одного из охранников. - Чего стоишь, разинув рот, подай даме стул.
Охранник метнулся за стулом. Начальник управления одобрил:
- Правильно, князь. А то когда еще их воспитаем по отношению к женщинам.
Но жена его не села, а отвернулась к окну. Александру чудилось что–то знакомое в ее слегка вздернутом носике и немного раскосых глазах. "Из наших, - подумал он. - Кажется, и она меня узнала. Как же ее угораздило выйти замуж за этого дебила? Что она в нем, кроме ремней, нашла?"
Начальник уже давно говорил, как бы сам с собой, не спрашивая согласия хозяина мастерской, но и не приказывая. Наконец сказал главное:
- Нужно шашку и ножны изготовить. Материалы доставим, золото, серебро, все, что надо для оформления рукоятки.
- Я могу и не одну сделать. Нужны заготовки из хорошей стали. Работа эта кропотливая, творческая, требует много сил и хорошего настроя. В перерывах я должен заниматься спортом, ослаб я, - врал Александр, торгуясь.
Начальник лагеря испугался: не слишком ли вольно разговаривает заключенный и предупредил:
- Ты, Гедеминов, говори да не заговаривайся. Не забывай, где ты и кто перед тобой стоит.
- Я же говорю о полезном для всех отдыхе, - оправдывался Александр, - Вот здесь есть театр. Но это в помещении. А можно устраивать и на улице театрализованные представления для гражданина высокого начальника, - кивнул головой в его сторону Александр. - Вот я, например, люблю лошадей. Умею хорошо драться любым холодным оружием. Я обучу этому делу человек восемь заключенных. И вот, как гладиаторы в древнем Риме давали представления, так и мы сможем. Например, четверо заключенных будут представлять красноармейцев, а четверо - белых офицеров. Я, естественно, буду генералом.
- Почему же генералом? - удивился высокий гость
- Так ведь я в возрасте генерала. Мне уже 33 года - так сказать, возраст Христа.
- Ну–ну, - опять прикрикнул на него начальник лагеря, - никакого Христа нет!
- Простите меня, я же не о вас, я о себе говорю, - остановил его Александр.
Высокий начальник сказал:
- Ну, продолжай, князь. Значит, вы, восемь конников, вооруженные до зубов, будете представление нам ставить, а мы на трибуне - ждать, когда вы нас порубите в капусту?
- Да нет же, нет. Куда нам из лагеря деться? Кругом вышки и пулеметы. Можете и на трибуне пулемет поставить. Это всего–навсего спектакль, для вашего и нашего развлечения. Ну, хотите, нас будет только двое?
- Ладно, интересно. Мы подумаем. А пока мерку сними. Мне сапоги сошьешь, а жене всякую модельную обувь. Посмотрим на твою работу, потом поговорим, - сказал "высокий" гость и махнул рукой куда–то назад. Тут же появился из–за спины солдат с большим свертком и вынул сапоги. - Вот с этих пошьешь мне. Только лучше.
Александр едва сдержал улыбку. Собственный пост начальнику казался таким высоким, что он не мог унизиться до того, чтобы разрешить снять мерку со своей начальственной ноги. "Что делает стремительный взлет холопа в начальники?" - подумал он.
- Ну, а с ноги вашей жены я мерку сниму. Ножки у женщин нежные. Не то обувь натирать будет. Она и два шага не пройдет, - сказал Александр, не глядя на жену начальника, и тут вспомнил, кто она, и был потрясен… Да что же это делается!? Это была Тата, княжна Невельская, его ровесница.
- Ну, хорошо, - встал гость со стула. - Вас обеспечат всем, чем надо. Составьте письменное заявление, а мы пока пройдем по территории лагеря. А ты, - он обратился к жене - снимай здесь мерки, опиши ему фасон, в общем, сама знаешь, - и уже охранникам: - Вы, двое, с ней останетесь.
Когда затих шум шагов, дама повернулась к охранникам:
- Здесь - это значит ждать снаружи.
Охрана испуганно выскочила за дверь. Жену начальника они боялись не меньше, чем его самого.
- Здравствуйте, князь, - тихо сказала Невельская.
- Здравствуйте, княжна, или как вас теперь… Здравствуйте, Натали.
Она, казалось, готова была броситься ему на шею:
- Князь Александр, - шепотом, со слезами на глазах сказала Натали, - какая ужасная судьба досталась вам!!
- Нет, я не жалуюсь. Это вам досталась ужасная судьба. Мне горько говорить об этом. Но как это произошло! Почему вы не уехали за границу?
- Мы лишились всего. Отец погиб. Мама дошла до того, что торговала петрушкой на рынке, потом заболела туберкулезом и умерла. Я, почти ребенок, оказалась беспризорницей. Вместе с другими, из наших, воровать пошла - поймали. Он меня освободил, а потом женился. А что было делать? Снова в тюрьму идти? Теперь вроде опять княжна, нет - княгиня. Жена крупного начальника, - говорила с сарказмом Невельская, пока Александр обмерял ей ножки.
- Какие мягкие у вас руки, - удивилась Натали и продолжала: - Впрочем, и он, и я, мы тоже боимся оказаться в лагере. Это может случиться в любое время. Надо следить за словами. Он, правда, больше матерных слов знает, чем цензурных. Только и это не поможет.
Александр вздохнул: