Аэций был сообразительный отрок и быстро перенимал все гуннское: и обычаи, и язык, и военное ремесло. Особенно - военное ремесло.
Если бы тогда знал Аттила будущее!.. Но не знал он, как и каждый смертный, будущего, и когда наступило время Аэцию возвращаться домой, он искренне сожалел о своем друге-готе…
Миновало много лет. Умер каган Руа, умер его брат Мундзук. И стали Бледа и Аттила каганами. Ходили с войском в походы, собирали дань с соседних племен… Разрасталось государство гуннов. От далекого Дона протянулось оно до Дуная, а за ним - еще на много дневных переходов. Вместе с тем разрасталась, как дрожжевое тесто в кадке, и тайная вражда между братьями каганами. Никому не хотелось делить власть на двух, каждому хотелось править самому… Бывшая юношеская дружба растаяла, испарилась, словно роса на солнце, а сердца их зато наполнились сильной ненавистью.
Но нелегко было им спихнуть друг друга. Каждый имел войско, имел своих лучших мужей, которые их поддерживали и оберегали, имел отдельные улусы, где жили их племена.
Кто же кого?
Хитрее и более ловким оказался Аттила.
Задумал он завлечь брата в ловушку. Для этого послал к Бледу посланца: "Собирай, брат, войско - повоюем ромейские города в Иллирике, получим себе славу, а воинам - добычи богатой"!
Согласился Бледа.
Переправились они через Дунай и осадили город Сингидун. Осаждали его неделю, осаждали вторую, а взять не смогли.
Тогда Аттила призвал Бледа к себе на совет, чтобы договориться, как им взять этот проклятый город.
Приехал Бледа со своими лучшими мужьями и зашел к Аттиле в шатер. Долго они там о чем-то говорили - на улицу долетали их голоса, раздавался приглушенный смех. И подумали вельможи Бледа и вельможи Аттилы, что между братьями наступил мир.
А между тем Аттила, разыгрывая из себя гостеприимного хозяина угощал Бледа наилучшими ромейскими винами и вкусными кушаньями. И когда тот хорошо опьянел, незаметно всыпал ему в бокал яд. Выпил Бледа - и тут же скончался.
Никто не подозревал никакой беды.
Но вдруг раздался отчаянный крик, откинулся тяжелый полог палатки - и к встревоженным лучшим мужьям выбежал Аттила. Стуча себя руками в грудь, он закричал:
- О, великий Тенгри-хан! О, гуннский народ! Закатился ясный месяц! Погасло золотое солнце! Умер великий каган Бледа - осиротил войско! Что я скажу, несчастный, его женам и детям? Как мне жить без моего любимого брата и друга, с которым я прошел бок о бок всю жизнь, о, великий Тенгри-хан!
Потрясенные лучшие мужья окаменели. Люди кагана Бледы не знали, что думать. Только что они слышали голос своего вождя - и вдруг этот голос умолк, оборвался. Только трое из них, самых смелых и самых преданных, выхватили сабли и с криком кинулись к Аттиле.
- Это измена! Ты убил его!
Но не ступили они и нескольких шагов, как телохранители Аттилы пронзили их копьями. Другие, видя, что Бледа ничем уже не поднимешь, а сила на стороне живого кагана, не сдвинулись с места.
Тогда Аттила подошел к ним и возложил каждому на шею тяжелую золотую цепь, которой ромейские императоры награждали своих лучших мужей за военные победы и храбрость. Потом сказал:
- Моего брата Бледу призвал к себе великий Тенгри-хан! Он теперь счастливый. А вы живы и должны думать о живом - о ваших женах и детях, о ваших племенах и табунах, о новых победах над чужестранцами и о военной добыче!. Отныне у гуннов есть один вождь - Аттила, и он поведет вас в далекие края, где богатств немерено, а никем не вытоптанные пастбища для ваших коней, где трава растет до колена! Там вы найдете все - и золото, и одежду, и юных жен, и славу!
И возвали запуганные и задобренные вельможи Бледа:
- Десять тысяч лет великому кагану Аттиле!
После этого Аттила вернулся к своему шатру и на руках вынес мертвого брата. Положил на щит. И подняли его вельможи и понесли вдоль войска, зовя:
- О преславные гуннские воины! Внезапная смерть от излишков вина поразила кагана Бледу! Посмотрите - ни одна капля крови не пролилась из него! Умер он сам. Десять тысяч лет великому кагану Аттиле, отцу всех гуннов!
Аттила же шел сразу за мертвым братом, а за ним - его лучшие мужья. И каждый острым ножом надрезал себе щеки, потому что по-гуннскому обычаю по умершему кагану следует плакать не слезами, а кровью.
И никто не поднял руку на убийцу. Никому не хотелось начинать братоубийственную войну, хотя многие подозревали Аттилу в убийстве.
Но кто это видел?
Сняв осаду Сингидуна, гунны похоронили Бледа в чистом поле, а Аттилу провозгласили верховным каганом, которому стали подчиняться все роды и союзные племена.
И с того времени Аттила сам владел огромным государством. Не один кровавый поход совершил он во все концы света, не одно племя согнал с насиженного места, не одну тысячу людей посек, распял, сжег и замучил. Черная слава шла впереди его боевого коня!
Но, видно, вопила о мести кровь безвинно убитых им людей и кровь брата Бледа, потому что недолго утешался и он властью, и богатством, и славой. Боги выбрали удобное время, нужных для этого людей и наказали его.
* * *
На свете много государств, и самой могучей и наиславнейшей является Ромейское государство. Раскинулось оно в теплых краях, за Дунаем, за высокими горами, на берегах синего моря. Живут в нем разные народы. И правят им два царя - один в далеком Риме от чего государство и называется Ромейским, а второй в Константинополе, которое за величие, богатство и великолепие прозывался еще Царьградом.
И вот тогда, когда Аттиле уже было лет двадцать пять или тридцать, у царьградского императора Констанция родилась дочь Гонория. Была она племянницей императоров Гонория и Аркадия и сестрой будущего императора Рима - Валентиниана.
Едва наполнилось ей лет семь или восемь, как ее брата Валентиниана посадили на престол в Риме, а ее из Царьграда привезли в далекую Италию и навечно поселили в хмурый замок, взяв от нее, еще малолетней неумной девочки, торжественный обет навсегда, до самой смерти, оставаться девой, не вступать в брак, чтобы ее дети не стали брату и его потомкам соперниками за царский трон.
Миновало немало лет. Выросла Гонория и стала красавицей, расцветшая, как пышная роза. Жила в достатке, в роскоши, немало что есть и пить и во что одеться. Но не радовалась от этого, потому что чувствовала себя несчастной, как последняя римская нищенка.
Хотелось ей свободы, счастья, хотелось большой светлой любви, а всего этого она была лишена. Поэтому и скучала, грустила - днем плакала, а по ночам мечтала о прекрасном принце, который однажды освободит ее из ненавистной тюрьмы и назовет женой.
Но принц не приходил, а годы проходили. И начала вянуть красота принцессы и гаснуть надежда.
И был у нее верный друг - старый слуга Гиацинт. Он любил девушку, как дочь, и пытался помогать ей, чем мог. Учил ее читать и писать, рассказывал о далеких, никогда не виденных ею краях, о высоких горах и быстрых реках о безграничных синих морях и крупных городах на их берегах, о несметных племенах, которые живут в ромейском царстве, и о варварах, которые своими нападениями поставили это царство на край гибели. А чаще всего рассказывал об Аттиле, который стал бичом божьим для ромеев и всего ромейского мира, о его походах и победах.
И спросила его однажды Гонория.
- Скажи мне, Гиацинт, справедливо ли сделал брат Валентиниан, заключив меня в заточение в этом противном дворце?
- Нет, несправедливо, - ответил тот. - Ты родилась свободной, как и все люди на земле, кроме рабов.
- Как же мне освободиться? Где взять такую силу, чтобы преодолела силу Валентиниана?
- В империи такой силы нет. Никто не отважится выступить против воли императора.
- А вне империи?
Служник смущенно глянул на девушку.
- Лишь Аттила мог бы это сделать, Гонория. Лишь Аттила. Но неужели ты решишься на такое? Неужели позовешь варвара, чтобы раззорил твою родину, чтобы брата лишил трона, а может, и жизни?
Не долго думала Гонория над ответом. Кровь отхлынула от ее лица, уста сделали гримасу от злости, а глаза запылали гневом.
- Разве могу я назвать родиной ту землю, которая обрекла слабую безвинную девушку на пожизненное заключение и нестерпимые муки? Разве могу я назвать братом человека, который поступил со мной так несправедливо? Разве есть у него хоть капля братской любви к своей несчастной сестре?
- Нет, нет.
- Тогда почему же я должна проявлять к нему сестринские чувства?
- Действительно, не должна.
- Я долго думала над тем, кто может меня освободить. Выходит, лишь Аттила. Для всех он страшен, для всех он - бич божий, для всего христианского мира - погубитель, а мне он дорог, потому что сильный. Потому что лишь он может вырвать меня из этих ненавистных хмурых каменных стен и дать мне волю!.. Я давно думала об этом, теперь ты подтвердил мою догадку.
- Но, Гонория, почему ты думаешь, что Аттила захочет ради одной девушки затевать войну с империей, идти с войском в чужую далекую сторону?
Гонория вспыхнула, гордо выпрямилась.
- Ты забываешь, Гиацинт, что я не простая девушка, а принцесса ромейская! Я принесу ему приданое - всю Западную империю!
- Прости, я, действительно, не подумал об этом. Но есть еще одна причина, которая должна удержать тебя от неосмотрительного шага.
- Какая?
- Аттила уже старый. И у него столько жен, сколько песка на морском берегу. Наконец, он гадок - низенький, головастый, безбородый. Неужели ты могла бы полюбить такого?