VIII РАДОСТНАЯ ВЕСТЬ
С того самого дня, как пропал маленький князь, усадьба Теряева-Распояхина оглашалась стоном и плачем. С трудом поправилась больная княгиня Анна Ивановна; встала она с кровати бледная, тощая, смерть смертью, и долгими часами сидела в своей молельне, тупо, в отчаянии смотря в одну точку. Словно гробовая плита легла на ее сердце, и только приезды мужа на время оживляли ее. Она становилась тогда как безумная: бросалась в ноги князя, ловила его руки и выкрикивала проклятья на свою голову, моля мужа о прощеньи.
- Анюта, встань! Негоже так, - пытался уговаривать ее князь, подымая с пола, - грех да беда на кого не живут. И я провинился бы так же, как и ты. Тайного врага не убережешься. Да и Бог не без милости. Подожди, найдется наш Мишук!… Дай мне сроку!
Но княгиня продолжала терзаться невыносимой мукой. На беду ее муж не мог бросить столицу, правя царскую службу, а в последнее время будучи приближен к патриарху.
Он вызвал в усадьбу Ермилиху и сказал ей:
- Лечи княгиню! Занедужилась она дюже!
Ермилиха поклонилась в пояс.
- Не вели казнить, вели слово молвить, царь-батюшка! -заговорила она тонким, льстивым голосом. - С глазу княгинюшке недужится; не иначе, как с глазу! Уж я ли ее не пользовала: и травою, и кореньем, и наговором. Одно теперь осталось, князь-батюшка!
- Что?
- По монастырям везти, о здоровье молебны служить, потому всякий глаз от лукавого.
Князь молча прошелся по горнице.
- А про… сына узнали? -спросил он с запинкою.
- А по молодом князюшке панихиды служить надо. Коли жив, сейчас к дому повернется.
Князь угрюмо кивнул.
Богомолье действительно - лучшее средство. Он приказал жене собираться, снарядил возок и послал ее в Троицу, к Николе на Угреш, в ближний Юрьевский монастырь.
Остригла княгиня в знак печали свои роскошные волосы и поехала молиться святыням.
Не помогли панихиды, и не вернулся пропавший сын, но сама княгиня оправилась и стала покойнее, только сенные девки шепотом рассказывали, что порой, случалось, крикнет она ночью так-то страшно пронзительно и вскочит с постели, словно обуянная. Все угрюмее день ото дня становился князь. По дружбе к нему, дня не проходило, чтобы в застенке разбойного приказа приказный дьяк не пытал одного-двух скоморохов, но ничего не говорили пытаемые о княжеском сыне.
Терехов- Багреев тоже ничего не отвечал.
Как в злую тюрьму приезжал князь в свою усадьбу и часто, не видясь даже с женою, сидел в своей горнице, выслушивая доклады своих гонцов, которых слал во все стороны.
И вот однажды вошел к нему его верный Антон и сказал:
- Немчин какой-то с Рязани приехал. От боярина Петра Васильевича грамотка!
- Где? Давай! - Князь дрожащей рукою сорвал шнурок и, развертывая свиток, сказал Антону: - Гонца в избу сведи. Напой, накорми.
Антон ушел, а князь стал читать каракули боярина, своего друга:
"И слышь, немчину этому про твоего сына ведомо. С того и посылаю до тебя. А княгинюшке твоей от нас поклон земн…"
Князь не дочитал послания и, выскочив из горницы, закричал не своим голосом:
- Эй!
На зов прибежал отрок.
- Беги со всех ног в избу! Вели Антону немчина сюда привести! Живо!
Давно никто не видел такого оживления в лице и движениях князя. Он не мог сидеть и бегал по горнице. Заслышав шаги, он сам отпахнул дверь и, увидев Эхе, с порога закричал ему:
- Что знаешь о сыне?
Эхе смутился и, положив левую руку на поясной нож, почесал правой за ухом.
- О каком сыне?
- О моем, о моем!
Эхе покачал головою.
- Про мальчика я говорил, это - правда; но не знаю, ваш это сын или не ваш! - ответил он.
- Про какого мальчика? Ох, да говори же!
- Дозвольте мне попить. В горле больно. Жарко!
Князь захлопал в ладоши:
- Меду ковш!
Мед появился тотчас. Эхе жадно выпил добрую половину и, вытерев рукавом усы, медленно начал свой рассказ. Князь жадно слушал его.
- Антон, зови слуг! - приказал он наконец и, взяв Эхе за рукав, потащил его к крыльцу, куда Антон согнал дворню. - Был рыжий скоморох с теми? - спросил князь у слуг.
- Был, князь-батюшка, поводырем был! - ответило несколько голосов.
- А с ним щуплый такой, белый?
- Был, был! И мальчонка еще. Да много их, чтоб им пропасти не было! - раздались снова голоса.
Лицо Теряева просветлело.
- Коней, Антон! - закричал он. - И ты, немчин, со мною! Едем к твоему приятелю. Ну, живо!
И через десять минут они мчались по дороге в Москву.
Эхе и Антон не могли на своих конях поспевать за кровным аргамаком князя, и он скакал далеко впереди их; но, когда они сделали роздых на полпути в съезжей избе, князь, не гнушаясь, посадил с собою за стол Эхе и Антона и снова стал расспрашивать немца.
- Расскажи мне, каков он собою?
Эхе опять стал описывать мальчика, а также сарай, в котором нашел его, рассказывал о своих мытарствах с ним и наконец сообщил про доброго немца-цирюльника и его сестру.
- Не приметил ли ты складня на мальчике… цепка из золота, кольчужками? - спросил Теряев.
- Нет! - покачал головою немец, - голая шея, ничего не было…
- Не он! - упавшим голосом сказал князь. - У Мишеньки складень, наше благословение!
- Эх, князь, - вмешался Антон, - да нешто этот вор Федька оставит у княжича нашего золото?
- И то! - оживился князь. - Верно! Он, он, мой Михайло! Но уж этому Федьке, вору и разбойнику, - лицо князя потемнело и он стукнул кулаком по столу, - будет солоно! Завтра же его в разбойный приказ уведут и там…
Он не окончил, но Эхе, взглянув на него, без слов понял, что ожидает содержателя рапаты, и вздрогнул.
Князь забылся, его увлек поток мыслей и чувств, и он продолжал говорить вслух:
- Но кому нужен был мой Михалка? Может, скоморохи-то просто крадут и ждут выкупа. Нет, не слышал я про такие дела, а крадут они для нищенства да для скоморошьего дела так больше от посадских да торговых людей. Ну, да доберусь до правды огнем и водою, дыбой, плетью - всем, что в застенке есть, а пока, вдруг очнувшись, резко сказал он, - поедим да соснем малость! - и, сразу оборвав речь, он придвинул к себе миску с вареной курицей и ендову с вином.
Была глубокая полночь, когда они вновь сели на коней и помчались к Москве. Они ехали молча. Князь, почти уверенный, что его сын найден, думал о том, кому понадобилось это странное преступление, и горел местью и ненавистью к неизвестному врагу. Антон, как верный слуга, зная опасности ночного путешествия по большой дороге, на которой шалили и скоморохи, и беглые тягловые, и забулдыжный посадский, зорко осматривался в ночной полумгле и прислушивался к тишине; а Эхе, видавший в своих походах кровь и резню, разбой и преступления, с размягченным сердцем мечтал о минуте, когда он увидит прекрасную Каролину и скажет ей… Нет, он лично ей не скажет, а только посмотрит на нее нежно-нежно и вздохнет от больного сердца. Вот так! При этом Эхе вздыхал с такой силою, что Антон с изумлением взглядывал на него, придерживая на миг свою лошадь.
- Прямо в слободу, немчин! - отрывисто сказал Теряев, когда они въехали в московские ворота.
- Тут! - ответил Эхе, ударяя коленами лошадь.
Было уже утро, и Москва проснулась. Со скрипом тащились на базар телеги, нагруженные сеном, курами, рыбою, убоиной и всякой овощью; в рядах открывались лари; к убогой церкви торопился поп, стуча костылем по твердой земле, и во все стороны шли люди, торопясь купить, продать или поспеть в назначенное место.
Наши всадники пересекли весь город и со стороны Москва-реки въехали в Немецкую слободу.
- Узнаешь дом-то? - спросил князь.
Эхе только усмехнулся. Ему ли не узнать! С закрытыми глазами он не прошел бы мимо него.
- Тппру!…
Но что это?… Ставни закрыты, из трубы не вьется приветливо дым, в то время как все вокруг живут уже дневной жизнью!…
Эхе быстро спрыгнул с коня и стал стучать в калитку. Молчание. Он стал бить по очереди в закрытые ставни. То же молчание.
- Ну, что ж это? На смех? - закричал князь.
Эхе растерянно, убитым взглядом посмотрел на него.
В это время их успела окружить толпа, привлеченная стуком и криками.
- Эй вы, басурмане! - крикнул толпе князь. - Это ли - дом немчина-брадобрея?
- Так точно, боярин, - ответил один из немцев, толстый булочник, снимая пред князем колпак.
- Где же он, собака?
- В приказе! - закричали со всех сторон. - Приходил народ, били его и вон! Бедный Штрассе!
Эхе, молчавший все время и словно обезумевший, вдруг встрепенулся и обратился к толпе на немецком языке. Все бросили князя, окружили Эхе и, заговорив сразу, подняли оглушительный крик.
Аргамак Теряева пугливо шарахнулся в сторону, но князь резко осадил его - он сгорал от нетерпения и досады. Теперь, когда он уже собирался обнять сына, опять что-то стало на его пути.
- Ну, что там? - закричал князь Эхе, когда толпа на мгновение смолкла.
- Его взяли в разбойный приказ на пытку, на смерть!
- А сын? - не думая о бедном цирюльнике, спросил князь.
- А его спасла Каролина. Они убежали и спрятались…
- Где?…
- Надо сперва достать господина Штрассе. Они в тайнике.
Князь махнул в воздухе плетью.
- Разве не знают тайника эти люди? Скажи, я все для него сделаю, я выручу его. Покажи мне сына!
Эхе торопливо заговорил с немцами.
- Я, я! - послышалось со всех сторон, и несколько человек, отделившись от толпы, приветливо закивали князю.
- Они покажут нам, - сказал Эхе, - только надо спасти господина Штрассе. Они говорят, клянись!