* * *
Узнав от Мони про спор на выставке, Алеша написал:
Скульптор Эрнст Неизвестный
Был с Хрущевым в схватке тесной.
Спорили авангардист
И заядлый коммунист.Эрнст сказал Хрущеву с чувством:
"Перед новым вы искусством.
И в России авангард
Получает тоже старт".Но разгневался Хрущев,
В окруженье холуев:
"Это что же за скульптуры
Без лица и без фигуры?"И кричал он, как холопу:
"Я здесь вижу только жопу!"
Эрнст ответил: "Зря кричите,
Вы же в зеркало глядите…"
…………………………………
Вывод прост - при коммунизме
Нет прогрессу места в жизни.
* * *
Истинное отношение молодых людей к происходящему выразила в своем письме Хрущеву студентка Московского университета Щеголькова: "Я нахожусь сейчас а полной растерянности. Все, во что я верила, во имя чего жила, рушится… Атмосфера, создающаяся сейчас, есть атмосфера администрирования, насилия, необоснованных обвинений, оплевывания, демагогии и декламации самых высоких слов, которые честный человек произносит в самый трудный момент".
55. Горечь рокового часа Семена Гинзбурга
Семен Гинзбург всегда был хорошо организованным человеком, когда дело касалось работы, но привык, что дома им руководила Августа. Переехав в Кокчетав, он забывал принимать лекарства по расписанию, как обещал ей. Новая работа часто отвлекала его, то длинные заседания в совнархозе и обкоме партии, то утомительные и неудобные поездки по совхозам в районах. Его угнетало, что его большой организационный опыт в строительстве был ему теперь абсолютно не нужен. Впервые в жизни он не имел ясного представления, что делать по организации работы совнархоза для поднятия целины, зачем вообще Хрущев послал его сюда.
Перестав регулярно принимать лекарства, Семен все чаще ощущал давящую боль в левой стороне груди. Боль растекалась по лопатке и отдавала в левую руку. Но чуть ли не каждый раз получалось, что в этот момент он бывал на заседаниях, говорил, докладывал, обсуждал, спорил и поэтому стеснялся при людях класть под язык таблетку нитроглицерина. Даже морщиться от боли он тоже стеснялся, только делал небольшие паузы в выступлениях. Боль затихала, и только оставшись один, он вспоминал про лекарство и принимал его.
Дома поздними вечерами он тяжело вздыхал, сидел несколько минут, отдыхая, и потом уже звонил в Москву. Разница во времени с Кокчетавом была три часа, там бывал еще ранний вечер, и он не боялся, что может разбудить Августу.
- Авочка, ну как ты там, родная моя? Как Алешка?
Августа с тревогой ждала звонков и старалась по голосу угадать состояние мужа.
- Мы в порядке. Расскажи о себе. Ты не звонил целых три дня.
- Я три дня ездил по совхозам, а оттуда нет связи с Москвой.
- Ты принимал все лекарства?
- Конечно. Ты же знаешь, какой я организованный. Вот именно.
Она не доверяла общей фразе и расспрашивала в деталях: когда и какие?
За тридцать пять лет совместной жизни Августа научилась тонко разбираться в тональности его голоса, голос отражал состояние Семена. Когда он работал строителем в двадцатые - тридцатые годы, часто уезжал на месяцы. Междугородняя телефонная связь была отвратительной, слышимость крайне низкой, но даже и тогда она умела улавливать в его голосе нотки утомленности. Но ведь тогда он был еще молодым. Потом в Москве, когда в тридцать седьмом году его неожиданно сделали министром строительства, он оставался на работе до трех-четырех часов ночи. Такой стиль работы был установлен Сталиным, который сам засиживался в Кремле до середины ночи, и никто из министров не имел права покидать свой кабинет до его отъезда: а вдруг он захочет что-то? Когда Семен возвращался домой, Августа улавливала в его голосе сильную утомленность. Все же и тогда еще он был в среднем возрасте. Теперь, когда он постарел и его фактически выслали из Москвы, она слышала по голосу, что чувствует он себя плохо, волновалась:
- Я приеду и буду следить за твоим здоровьем.
- Авочка, моя жизнь вся в длинных заседаниях и долгих поездках. Не можешь же ты сидеть со мной на заседаниях и ездить по совхозам. Вот именно. А что ты будешь делать без меня? Это ведь не Москва, никого близких и друзей здесь нет.
Но она так переживала за него, что уже сама стала чувствовать сердечные боли.
- Сеня, пожалей ты меня тоже, я не могу без тебя. Я выезжаю к тебе.
Он попытался было что-то сказать, но на этот раз она уловила в голосе нечто новое:
- Я жду тебя, моя радость.
Августа ехала поездом, Семен встречал ее на темном вокзале, кинулся целовать:
- Авочка, как я соскучился!
Она увидела, что он осунулся, побледнел, и поняла: здоровье его ухудшилось, он обманывал ее, успокаивал. Чтобы не расстраивать и не пугать его, она не стала сразу говорить об этом, но решила: она должна увезти его в Москву, чтобы он лечился в кремлевской поликлинике, у специалистов.
Семен привез ее в свою маленькую квартиру на втором этаже типовой пятиэтажной "хрущобы", против строительства которых он когда-то возражал. После большой министерской квартиры в Москве Августе предстояло жить, как живут все люди в стране - в двух маленьких комнатах с низким потолком, с крохотной кухней и плитой на две конфорки, с "ге-ванной" - туалетом и сидячей ванной.
Введя ее в квартиру, Семен развел руками:
- Вот так я и живу. Вот именно.
Никакого хозяйства у него не было, кухня оказалась пустой. Но он заказал ужин в обкомовской столовой, и шофер привез готовые блюда.
За ужином Августа мягко сказала:
- Я думаю, что тебе надо ехать лечиться в Москву.
- Авочка, родная моя, я хорошо себя чувствую. А с тобой мне станет еще лучше. Ну чего я поеду в Москву беспокоить врачей? Вот именно.
Споры на эту тему велись потом каждый день, он упорствовал и нервничал, она пугалась и уступала, боялась, чтобы он не волновался и не стало еще хуже. Каждый день она сама мерила ему кровяное давление ртутным манометром, который привезла с собой, и строго следила, чтобы он принимал лекарства.
Характер у Августы был рациональным и покладистым, и уже через неделю она почувствовала себя в Кокчетаве, как дома. Продуктов в магазинах было мало, до ее приезда Семен столовался в обкоме партии, теперь они решили брать паек на дом и готовить. Но на чем? В воскресенье она решила пойти на рынок и закупить необходимую хозяйственную утварь - кастрюли, сковородки, терку, немного посуды. Семен собрался с ней: "Одну я тебя не отпущу, с нами будет ходить мой охранник".
Рынок был большой, нарядный, горожане все закупали на нем, хотя цены были выше магазинных, но продукты лучше, а в магазинах и плохих-то продуктов бывало недостаточно. Большинство продавцов на рынке оказались чеченцами, это были молодые или моложавые крепкие мужчины. Августа с интересом смотрела на них. Торговали они всем - от чайных ложек до мяса и больших красивых ковров, зазывали покупателей гортанными криками: "Эй, подходи, товарищ, эй, покупай, товарищ, эй, самый лучший товар, товарищ!"
С ними обязательно надо было торговаться. Хозяйскую утварь продавал молодой красавец. Увидев Семена с Августой, он что-то сказал мальчишке, крутившемуся рядом, и тот быстро исчез. Августа выбирала кастрюли и сковородки, спрашивала цены, удивлялась. Тут появился старик, Ахмед Муратов, его привел мальчишка. Семен поздоровался с ним как со старым знакомым, объяснил Августе:
- Ахмед Маратов - мой кунак.
Ахмед подтвердил:
- Да, Семен Захарович помог освободить моего сына, вот этого парня, который продает вам товар. - И тут же приказал сыну: - Все цены скоси наполовину.
Соседями Гинзбургов по лестничной площадке были три семьи: хирург городской больницы Исаак Киль с женой Верой, терапевтом, бездетные; шофер грузовика с семьей и детьми-подростками и заведующая столовой - мать-одиночка с двумя маленькими детьми. Все недавно приехали по призыву специалистов на освоение целины. Дети заведующей столовой то ходили в детский сад, то болели, и Августа взялась смотреть за ними, когда они оставались дома. Она уже созрела для внуков, а их все не было, и она даже получала удовольствие от общения с этими детьми. Но семья шофера вызывала у соседей беспокойство: он часто напивался, в квартире поднимался шум, ругань, подростки тоже шумели и ругались.
Соседей докторов Августа просила обследовать Семена в больнице, близко сошлась с ними. Ей показалось, что оба они знающие специалисты, она приглашала их на чашку чая, просила советов.
Так продолжалось несколько недель до конца зимы, но весной здоровье Семена стало ухудшаться. Он сам признался:
- На этот раз я чувствую себя хуже.
Августа кинулась к соседям, они пришли, осмотрели его, сказали:
- Надо срочно вызывать скорую помощь и везти Семена Захаровича в больницу.
- Что с ним?
- Похоже на предынфарктное состояние. Надо сделать электрокардиограмму и начать лечение уколами кардиамина и камфоры. Главное, ему надо лежать в абсолютном покое.
- Вы не думаете, что лучше повезти его в Москву?
Оба грустно покачали головами:
- Это невозможно, он может не доехать.