Девки кокетливо косились на "городского", одетого в костюм с галстуком, хихикали в кулак, перебрасывались замечаниями. Парни пришли и сразу начадили махоркой так, что в комнате застыл сизый дым. У Мони щекотало горло, он кашлял, но, напустив на себя важный вид, громко критиковал "антипартийную группировку и "примкнувшего к ним Шепилова"", прямо по инструкции разъясняя колхозникам, что товарищ Хрущев "вывел их на чистую воду". Слушали вяло, лузгали семечки, сплевывали на пол, не могли понять партийных интриг и не интересовались ими. Пожилые клевали носом, девки хихикали и перешептывались, оглядываясь на парней. Тех было мало, и они вовсю подмигивали девкам. Среди них был и возница, что привез лектора.
Моня, как ни заливался соловьем, видел, что его слова тонут в сизой пустоте - интереса не было. Председатель время от времени прерывал его речь громким выкриком:
- Громодяне, встать!
Все нехотя вставали.
После двух-трех выкриков Моня удивился:
- Зачем вы это делаете?
- Дай как же ж вы не бачите? Сплють, гады.
Когда Моня закончил лекцию, одна из девок зычным голосом воскликнула:
- А куды ж раньше смотрели-то? Недоглядели, что ли, супостатов этих, которые супротив партии? Туды их в штаны!
Председатель сказал ему:
- Бригадирша Тамара Пчелкина - жох дывчина, на коне верхом без седла сидит.
Моня присмотрелся: в телогрейке, сапогах и косынке она выглядела, как остальные, только более задиристой. Как ему извернуться с ответом? Он решил объяснить попроще, попонятней:
- Так они же прикидывались коммунистами.
- То-то, что прикидывались! - выпалила Тамара и нагло и лихо подмигнула ему.
Пожилые закивали головами:
- Сорняк с корнем вырывать надоть.
- Вот их и вырвали с корнем.
Тамара не унималась с вопросами и замечаниями:
- Прежде чем выбирать их, думать было надо.
Моня удивился ее активности:
- Верно, прежде надо было. Но кто знал? - И задал философский вопрос: - Кто знает, что, вообще, было прежде - курица или яйцо?
Пожилая баба крикнула с места:
- Эх, милый, прежде-то и курицы, и яйца были.
Кто не спал, те рассмеялись, а баба спросила:
- А что это ты, товарищ илекгор, длиннючее что-то все повторял? Вроде как "иш имущий сам со шпилом". С каким шпилом?
Моня усмехнулся про себя: так они поняли "и примкнувший к ним Шепилов"
- Это про Шепилова, министра иностранных дел. Он примкнул к антипартийной группировке, про него товарищ Хрущев так и сказал: "И примкнувший к ним Шепилов".
- Не сориентировался, значит, бедолага, не сообразил вроде. А министр ведь.
- Еще вопросы будут?
Поднялся худощавый бородатый мужичок.
- Что хочешь спросить, дедушка?
- Милый, а того, который про кукурузу-то все трепался, того спымали али нет?
Моня даже поперхнулся, вопрос был прямо про Хрущева. Насколько же они никого из руководителей страны не знают и ничего не понимают… А старик продолжал шамкать беззубым ртом:
- Уж больно сильно заставляли нас кукурузу-то сеять. Районные агрономы приедут и давай разъяснять, это, мол, по указанию самого главного из Москвы. А нам он что главный, что не главный, мы-то знаем, что кукуруза здеся спокон веков не росла. Одного только вреда наделали. Вот мы и интересуемся: спымали того главного али нет?
Чтобы отвести вопрос и не разъяснять, что это и есть сам Хрущев, Моня спросил деда:
- А тебе оно надо, дедушка?
- Да нет, милый, это я так, для интереса, значится.
Тогда Моня решился прочитать эпиграмму Алеши:
- Вот я вам сейчас для интереса прочитаю стишок, вы все сразу поймете:
Те, кто правил нами ловко,
Оказались группировкой,
И страшнее крокодилов
"Ипримкнушийкнимшепилов";
Но Хрущев, другим на страх,
Их разделал в пух и прах.
Люди оживились, засмеялись, это им было понятней лекции.
- Во-во, ты нам побольше частушек этаких рассказывай.
Потом на маленьком экране из простыни крутили кино, которого никто не понял, удивлялись поимке анаконды в Венесуэле. На улице стемнело, молодежь собралась на "сходку". За деревней на столбе горел единственный яркий фонарь. Бригадирша Тамара неторопливо подшила к Моне, фактически уперлась в него грудями и кокетливо сказала:
- Что ж, лектор, городской товарищ, пойдемте с нами, послухайте и вы наши частушки. А ночевать коли негде, ко мне милости просим.
- Спасибо за приглашение. Я уж собрался здесь, в правлении, спать.
- Что ж здесь-то? У меня половчей будет. - И опять подмигнула.
Моня глянул ей в лицо: девка смазливая, глаза лучистые. И тоже подмигнул ей…
Сначала "на сходке" пропели "политические":
Слава богу, понемногу
Стал я разживаться:
Продал дом, купил ворота,
Начал запираться.Ай, спасибо Сталину,
Жить счастливо стали мы:
Я и лошадь, я и бык,
Я и баба, и мужик.Ой боюся я, боюся,
Я на Фурцевой женюся,
Буду тискать сиськи я
Самые марксистские.Пропою я вам еще
Частушку небывалую:
Стал Никита наш Хрущев
Кремлевским вышибалою.
После этого перешли на "лирические":
Частый дождичек идет,
Ветка к ветке клонится,
Парень девушку е..ет -
Хочет познакомиться.Девушки, капут, капут!
У нас по-новому е..ут:
Руки-ноги во хомут
Засупонят и е..ут.Полюбила Яху я,
У Яхи мельница своя.
Как узнала Яху я -
У Яхи нету ни х..я.
Вышел вперед возница-подросток, который привез Моню, и срывающимся подростковым голосом пропел:
Мимо тещиного дома
Я без шутки не хожу:
То ей х..й в окошко суну,
То ей жопу покажу.
Кто-то из парней крикнул:
- Одуванчик, давай одуванчик, что ли!
Гармошка заиграла плясовую, в центр круга вытолкнули одну из девушек, двое ребят подскочили, ловко задрали ей подол сарафана и связали узлом над головой. Сапоги и сиреневого цвета трусы внизу, связанный сарафан сверху - в таком виде она, действительно, стала похожа на одуванчик. Моня удивился затее, подумал: "Деревенский стриптиз". Парни гоготали, девушки фыркали и визжали, а "одуванчик" закрутилась под гармошку и общее улюлюканье:
- Эй, бля, пляши почаще!
Бригадирша толкнула Моню локтем, сказала:
- Нечего заглядываться, товарищ лектор. В городе, небось, на лучшее нагляделся. Пойдем, что ли, ко мне. Тебя как звать-то?
Моня соврал:
- Михаилом.
- А меня Тамарой. Я с мамашей живу, но ты не стесняйсь, она глухая и почти ничего не видит. В войну перетрудилась, без коней бабы-то ведь на себе пахали. Вот больная и стала. А ваш Хрущев там, в Москве, выдумал, чтобы упразднить приусадебные участки и ограничить продажу кормов для личного скота. А колхозники только и кормятся с этих участков, и своих коров, коз и свиней тоже с них кормят.
На ботинки Мони налипло столько глины, что он еле понимал ноги, скользил и балансировал. Тамара крепко подхватила его и опять подмигнула. Он соображал: "Хочет со мной переспать, что ж, попробую деревенские страсти".
В избе Тамара первым делом взяла коромысло и ведра:
- Водицы надо принесть, чать, сам с дороги помыться хочешь и ботинки свои очистить. А нужник вон тама, за огородом, - махнула рукой на деревянную кабинку-уборную.
Моня подхватил ведра:
- Дай я тебе помогу.
Она со смехом ткнула его в бок:
- Куды тебе, это дело деревенское.
- Я ведь все-таки мужик.
Моня взялся крутить ручку колодца, поднимая ведра со дна. Тамара затопила печь и поставила греть воду:
- Сымай рубашку, полью тебе, - поливая ему на шею и спину, девушка продолжала говорить: - Аккуратно вы ходите, городские, не то, что наши мужики. Рубашка-то у тебя, небось, синтетитская да с запонками. Ну, а теперь ты уходи, я тоже сполоснусь.
"Подмыться хочет", - решил Моня и через щель в занавеске украдкой наблюдал за ней. Она сняла сапоги, и он увидел, что у нее красивые стройные ноги, немного полноватые из-за сильных мышц. Она заметила, задернула плотней занавеску, засмеялась:
- Налюбуешься еще!
Моня оглядывал бедную комнату: стены бревенчатые, растресканные, заткнуты паклей. В углу старые иконы, на стене тикают часы-ходики допотопной конструкции - с двумя гирьками на цепи, рядом старое зеркало в раме, все в трещинах, так что трудно что-нибудь разглядеть, вся другая стена в семейных фотографиях, сильно отретушированных, все лица похожи. Древний буфет, тумбочка с вышитой тряпочкой на ней, четыре старых стула, скамейка у стены, небольшой стол - вот и все убранство. Была еще полка с книгами, а на ней романы "Как закалялась сталь", "Молодая гвардия", "Кавалер Золотой звезды" - патриотические творения социалистического реализма.
Моня подумал: "До чего же скудно живет русская деревня".
Она вошла - без косынки, с распущенными волосами, в пестром облегающем платье, до того привлекательная, будто ее подменили. Причесалась перед зеркалом, намазала губы и надела туфли на каблуках. Ходила она на них неловко, припадая на обе ноги. Моня смотрел на нее с удивлением и нащупывал в кармане брюк презерватив.
- Что, залюбовался? Понравилась, что ли?
- Понравилась, очень понравилась. Ты красивая.
- То-то, красивая. Коли нас, деревенских, принарядить, то наши девки не хуже городских будут. Ну, давай вечерить. - И толкнув его локтем, добавила, хохотнув: - Потом побалуемся.