92. Слезы Вилли Брандта
Саша стоял возле стены бывшего гетто, поглаживал ее рукой и слушал рассказ Ядвиги.
- Гестаповцы держали евреев в гетто уже почти три года, издевались, морили голодом, триста тысяч вывезли и уничтожили в Треблинке. И как ни были евреи унижены, в них зрела решимость сопротивления. В гетто оставалось еще около шестидесяти тысяч человек, когда оформилась тайная боевая организация, около пятисот человек, во главе с Мордехаем Анелевичем и Мареком Эдельманом. Они были еще молодые, достаточно сильные и решили сопротивляться, нападать на гестаповцев. Они были вооружены пистолетами, самодельными взрывными устройствами и бутылками с горючей смесью и считали, что лучше погибнуть в бою, чем умереть в газовой камере. Была еще одна организация - Еврейский боевой союз, около четырехсот человек.
Но между группами были разногласия: вторая группа предлагала уходить через подземные канализационные трубы и продолжать действовать против врагов за городом, в лесах. У них даже были связные, мальчишки, которые вылезали через канализационные трубы в город. Их звали "крысами гетто". Но увести через эти трубы десятки тысяч человек, истощенных, ослабленных, больных, было нереально.
И вот девятнадцатого апреля сорок третьего года в гетто началось восстание. Обе группы соединились, к ним примкнули остальные евреи, каждый помогал, чем мог. Фашисты окружили гетто артиллерией и стреляли прямой наводкой по домам. Были убиты семь тысяч евреев и еще шесть тысяч сгорели в домах. И все-таки Анелевич и его команда убили около тысячи фашистов. Восьмого мая фашисты окружили командный бункер, где сидел Мордехай Анелевич с помощниками. Им предложили сдаться в плен, но эти гордые евреи предпочли покончить жизнь самоубийством.
- Пани Ядвига, это так и было, они покончили с собой?
- Да, это верно. Так они повторили древнюю историю Масады, сопротивления евреев против римлян в Израиле почти две тысячи лет назад. Лишь единицы ушли через канализационные трубы. Марек Эдельман не был в бункере, сражался на улице, он до сих пор жив, работает доктором - кардиолог в Лодзи. Всех евреев срочно вывезли из гетто в Треблинку и уничтожили. Шестнадцатого мая гестаповцы полностью сравняли гетто и все еврейские кварталы с землей. Центр Варшавы стал сплошной плоской развалиной.
Ядвига закончила рассказ, а Саша смотрел на нее полными ужаса глазами:
- А что теперь на том месте?
- Теперь там громадная пустая площадь, а вокруг построили небольшие жилые дома. Но у них нет фундамента, остатки гетто держат их на себе, олицетворяя сожженные и сломанные кости своих хозяев. В сорок восьмом году на площади поставили памятник еврейским героям и жертвам гетто. Его автор еврейский скульптор Натан Рапапорт. И отдельно памятник Мордехаю Анелевичу.
- Пани Ядвига, я хочу видеть эти памятники.
- Пойдемте, это близко.
* * *
Стоял холодный декабрь, дул ветер, по улицам неслась поземка. Саша с Ядвигой вышли на широкий простор площади и направились к памятнику, расположенному в другом ее конце. Саша шел быстро, оглядывался вокруг, всматривался в окружающие дома:
- Я все стараюсь представить себе, что происходило здесь во время восстания.
Они остановились перед памятником, гранитным массивом, сложенным из квадратных серых глыб. В углублении расположены бронзовые фигуры высотой больше человеческого роста. Это воплощение героев восстания: в центре целеустремленный молодой мускулистый мужчина, справа от него два старика, за ним - две женские фигуры, в ногах - тело поверженного. На всех лицах суровая решимость, в руках держат оружие сопротивления - гранаты и бутылки с взрывчаткой. Внизу надпись по-польски и на иврите.
Саша вглядывался и тяжело дышал, Ядвига отошла в сторону, чтобы оставить его наедине с его переживаниями. Он обошел памятник вокруг. Если на фасаде было изображено воплощение героизма, то на обратной стороне высечено понурое покорное шествие: четырнадцать евреев идут в концентрационный лагерь под конвоем немецких фашистов. У них опущены головами - они знают, что идут на гибель. В центре бородатый старик, похожий на пророка Моисея, он держит свиток Торы в одной руке, а другую протянул вперед, как бы взывая к богу. Рядом с ним молодые, старые и дети разных возрастов.
Саша смотрел и чуть не плакал, ему представлялось, что вот так же вели на казнь его маму и сестер.
* * *
В это время к памятнику подъехали на машинах какие-то официальные лица и большая группа полицейских. Они что-то сердито говорили по-польски Ядвиге, а она с ними спорила.
- Пани Ядвига, что происходит?
- Они просят нас уйти. Сюда едет канцлер Федеративной Республики Германии Вилли Брандт с делегацией, охрана просит всех уйти.
- Пани Ядвига, попросите их, пусть разрешат нам постоять в стороне. Я хочу посмотреть, что здесь будет происходить.
Ядвига принялась объяснять:
- Этот человек - гость нашего города из Москвы, Герой Советского Союза. Он просит разрешения остаться.
Сашу попросили:
- Покажите документы.
Саша расстегнул пальто, они увидели Золотую звезду и колодки других наград, извинились, проверили его документы и посовещались:
- Для вас мы сделаем исключение, но все-таки отойдите оба в сторону.
* * *
Вилли Брандт (настоящее имя Герберт Эрнест Карл Фрам) был прогрессивной фигурой послевоенной Европы. Хотя он родился и вырос в Германии, но в 1933 году после прихода к власти Гитлера сбежал из Германии и долго жил в Норвегии и Швеции. Вернулся в Германию только после войны, стал мэром Западного Берлина, а потом канцлером Западной Германии. Он вел активную политику примирения западных стран с Россией и восточноевропейскими странами и получил Нобелевскую премию мира.
В Варшаву Брандт приехал для заключения очередного договора о границах. Поездка к памятнику жертвам гетто не входила в официальный протокол. Но неожиданно для всех он заявил, что хочет посетить этот памятник. Его желание вызвало растерянность: ни одно официальное лицо из Германии к памятнику не приближалось.
Саша и Ядвига стояли сбоку и видели, как на противоположную сторону площади въехала кавалькада черных лимузинов. Из первой машины вышел Брандт, за ним несли большой венок из белых цветов с лентами. Позади шли сопровождающие - немецкие и польские министры, много журналистов и фотографов. Толпа двигалась медленно, как на похоронах. Все были напряжены, никто не улыбался, не переговаривался. Брандт шел с непокрытой головой, седые волосы и полы пальто развевались на ветру. Вездесущие фотографы и телевизионщики забежали вперед и установили свои камеры по сторонам памятника. Конечно, должен быть исторический репортаж и снимок, как-никак первый раз глава немецкого государства подходит к памятнику, чтобы выразить свое сочувствие жертвам-евреям. Фотографы приготовились сделать снимки лица торжественного и сосредоточенного, такую фотографию опубликует любая газета и каждый журнал.
Но то, что произошло, заставило оторопеть и министров, и видавших виды репортеров, и фотографов. Брандт медленно подходил к памятнику, вглядываясь в бронзовые фигуры еврейских героев. Он поднял венок, приставил его к цоколю и сделал два шага назад, не отрывая глаз от фигур. Они тоже смотрели на него безжизненными глазами - старики, молодой борец, женщины. Они не ждали пощады от немца. Что там было в их бронзовых сердцах? Этого нельзя было видеть, это можно было только чувствовать. И Брандт ощутил их боль, отчаяние, страх, упрек. Не было только одного, не было мольбы. Они не молили о пощаде. Они уже были вечно мертвы, и им не о чем было молить немца. Ему, живому немцу, хотелось молить их о пощаде - от ужаса за причиненное им зло. Брандт поднял руки, закрыл ладонями поникшую голову и горестно опустился на колени перед надписью "Еврейский народ своим борцам и мученикам". Опущенные плечи коленопреклоненного человека дрожали от рыданий.
Саша с Ядвигой видели слезы, текущие из-под пальцев. Саша так разнервничался, что схватил Ядвигу за руку:
- Смотрите, ведь он плачет, по-настоящему плачет…
Свита Брандта: министры, охрана, корреспонденты и фотографы - затаила дыхание. Министры были растерянны, что им делать, тоже стать на колени? Не всем этого хотелось, да и странно как-то… В полнейшей тишине фотографы и кинооператоры щелкали аппаратами и жужжали моторами кинокамер. Шли секунды, и вакуум недоумения и неловкости, как в воронку, засасывал в себя эту холодную официальную толпу. Эти важные люди, полные чувства собственной значимости, склоняли головы перед бронзовыми евреями, до которых им не было никакого дела.
Это продолжалось долгих десять минут. Наконец Брандт поднялся с колен и двинулся вокруг памятника. Свита пошла за ним. Перед фигурами евреев, уводимых в концлагерь, Брандт остановился, подошел вплотную и поцеловал камень, поцелуй пришелся на подол старухи, несущей ребенка. Свита опять растерялась, что им делать, тоже целовать фигуры?..
Саша и Ядвига двигались за группой в отдалении. Ядвига спросила:
- Саша, как вы думаете, почему плакал немецкий канцлер?
Саша все еще был полон эмоций, все еще был во власти виденной сцены:
- Пани Ядвига, нельзя бесчувственно вспоминать о жертвах своих же немцев.
- Конечно, нельзя. Но вызвать слезы могут лишь личные воспоминания. А ведь сам Брандт ни в чем не был замешан.