10. Сведение счетов
Утром 15 июля 1953 года генерал-лейтенант Павел Судоплатов был занят важным делом: он писал письмо в Президиум Верховного Совета с просьбой ускорить освобождение из воркутинского концлагеря одного из его разведчиков:
"Сержант Александр Фисатов совершил исключительно важный героический подвиг. Будучи в плену у немцев, он был завербован резидентом нашей разведки в гестапо майором Прониным, который служил там оберштурмфюрером. По моему заданию, в феврале 1945 года Пронин поручил Фисатову провести разведку на железнодорожном узле города Дрездена и сообщать в штаб сведения о концентрации немецких войск. Рискуя жизнью, в невероятно тяжелых условиях, Фисатов дал нам сведения и наводку на бомбардировку Дрездена. Его сообщения содержали крайне важные и точные сведения. На основании переданных сержантом Фисатовым сведений была произведена массивная бомбежка Дрездена. Дрезден был разгромлен, и это во многом ускорило поражение Германии.
Гестаповцы готовились повесить сержанта Фисатова, но как раз в тот момент началась бомбежка. Его подобрал пленный американский солдат Курт Воннегут, и потом его лечили в американском госпитале. Имя разведчика Александра Фисатова мне удалось узнать только после войны через данные штаба американских войск. Я писал представление его к званию Героя Советского Союза. Но выяснилось, что секретная служба СМЕРШ несправедливо обвинила героя в том, что он будто бы завербован американцами как шпион. Его сослали в особый лагерь в Воркуте.
Теперь я вторично прошу освободить и наградить сержанта Александра Фисатова званием Героя…"
Когда оставалось добавить всего несколько слов, в кабинет Судоплатова без стука вошел знакомый подполковник в сопровождении двух солдат.
Без должного обращения к генералу он просто сказал:
- Вы арестованы.
Судоплатов понял, что чутье разведчика его не обмануло: он попал под чистку Хрущева и нового министра Серова.
Могу я закончить важное письмо?
- Вы арестованы, - строго отчеканил подполковник.
Они спустились с седьмого этажа по внутренней лестнице в секретную лубянскую тюрьму. Там с Судоплатова сняли погоны и звезду Героя Советского Союза.
Судили его закрытым судом, предъявив сфабрикованные обвинения. Сразу после ареста все бумаги в его кабинете были опечатаны. Неотправленное письмо о герое-разведчике Александре Фисатове не дошло до Верховного Совета, попало в архив судебного следствия.
* * *
На следующий день после ареста Судоплатова к Гинзбургам пришла подавленная и растерянная Мария Берг, жена Павла. Это происходило еще до реабилитации политических жертв, и Павел все еще томился в заключении.
Мария с порога грустно сказала:
- У меня новости: звонила Эмма Судоплатова и позвала к себе, она не хотела говорить по телефону: арестовали ее мужа. И еще более поразительное, оказывается, арестован и сам Берия. Вы слышали об этом?
Августа с Семеном переглянулись:
- Да, мы знаем о Берии, но это пока неофициальная новость.
Вышел из своей комнаты Алеша, вслушался в разговор. Он хорошо знал английский язык и часто слушал передачи радиостанции "Би-би-си" - на английском ее почти не глушили.
Алеша сказал:
- Какая еще неофициальная новость? Я только что слышал про это из Англии. Знаете, что сказал об этом тайном кремлевском скандале премьер-министр Уинстон Черчилль? Он назвал это "buldogs fighting under a rug" - схватка бульдогов под ковром.
Все, кроме Марии, улыбнулись. Ее старались успокоить, а она все говорила:
- Боже мой, боже мой! Мне так жалко Эмму и ужасно горько за Пашу Судоплатова. Он такой заслуженный человек, великий разведчик. Ведь он воспитанник моего Павла. Как только Эмма сказала об его аресте, сразу мне вспомнилось, как я после ареста Павлика в тридцать восьмом прибежала к тебе, Сеня, в панике. Меня обуял такой ужас! Я тогда укуталась в деревенский платок нашей работницы Нюши, чтобы меня не узнали, и повторяла себе на ходу: бежать, бежать, бежать… И бежала к тебе, Сеня, надеясь на защиту.
Августа усадила ее за стол, налила чаю, успокаивала. А Мария все вспоминала и вспоминала Эмму и свои переживания:
- Она мне говорила, что Судоплатов предчувствовал свой арест, он считал, что Хрущев станет сводить с ним старые счеты. То, что Берию арестовали, - это ему по заслугам. Его надо бы убить за все, что он наделал. Но Паша Судоплатов… Значит, опять хватают хороших людей, как схватили моего Павлика. Обещают реабилитацию, а сами хватают новых невиновных. В чем же разница между тем временем и этим? Это ужасно!
Августа сказала:
- Да, это ужасно несправедливо со стороны Хрущева! Какой же это руководитель страны, если не умеет разбираться в людях и сводит с ними счеты? Еврипид писал: "Вовремя проявить силу и вовремя справедливость - вот в чем достоинство властителя". Но, дорогая моя, Хрущев Еврипида не читал.
А Семен подытожил своим всегдашним восклицанием:
- Вот именно!
* * *
Только через три месяца появилось в печати сообщение об аресте Берии, народ встретил его как праздник - общий вздох облегчения прошел по стране. Все спешили передать друг другу эту потрясающую новость и с волнением обсуждали ее.
Алеша Гинзбург тут же отреагировал на событие эпиграммой:
Наконец-то Берия
Вышел из доверия.
А Хрущев и Маленков
Дали в зад ему пинков.
Семен улыбнулся поэтической шутке сына:
- Что ж, написано звучно и ясно, жаль, что напечатать нельзя, - не дадут, слишком уж в лоб. А люди с удовольствием прочитали бы.
Августа, большая поклонница стихов сына, возразила:
- Напечатать нельзя, но пустить в народ устно можно. Люди станут повторять и примут за народное творчество. Ведь есть же неизвестные авторы разных популярных народных стихов и куплетов.
Алеша подумал секунду и решил:
- А что ж, мама права: ведь что входит в уши - западает в души. Пусть это будет народным творчеством. У меня нет амбиций подписываться под мелкими шутками.
Семен поинтересовался:
- Как ты внедришь это в народ?
- Моня Гендель сделает, он умеет.
* * *
Павел слушал рассказ Семена, попивая пшеничную водку:
- А что было дальше?
- Павлик, про Моню Генделя пусть расскажет Алешка, они друзья.
11. Моня Гендель
Алеша рассказывал про Моню с большим удовольствием.
На рынке у Головановского переулка, за Ленинградским шоссе, стояли длинные понурые очереди за картошкой. В овощных магазинах картошку продавали мелкую, часто подмороженную или подгнившую, да и та не всегда была. Люди предпочитали рыночную и ждали привоза с утра. Два колхозника привезли несколько мешков, и сразу набежал народ. Но рыночные цены были выше и часто менялись, а потому люди спрашивали друг у друга:
- Почем картошка сегодня?
- По полтора рубля.
А в другой очереди:
- Почем картошка?
- По рубль семьдесят.
Рыночный спрос имеет свои законы, и продавцы устанавливали цены по спросу. Люди недовольно вздыхали, но становились в очередь - пожилые женщины и мужчины-пенсионеры. Подошел к очереди хорошо одетый полноватый мужчина могучего телосложения, с выраженными еврейскими чертами лица. Он спросил стоящего последним пожилого мужчину:
- Папаша, что, картошка не подешевела сегодня?
- Подешевеет, как же! - буркнул пенсионер. - С чего это она должна подешеветь?
Подошедший ухмыльнулся, наклонился и тихо сказал ему на ухо, чтобы женщины не слышали:
- Признак верный был. Говорят: яйца чешутся - картошка подешевеет. А у меня с утра яйца чесались.
Пенсионер оторопело и злобно посмотрел на него снизу и огрызнулся:
- Ну ты и остряк! Становись в очередь, скажи это продавцу.
Подошедший остряк был Моня Гендель, приятель Алеши Гинзбурга, обладатель больших запасов задиристого юмора и здравого смысла. Познакомились они давно, когда Алеша еще учился в школе и отставал по алгебре и геометрии. Моня был силен в точных науках и подрабатывал репетиторством. Августа пригласила его помочь сыну и хорошо платила за это. Алеше, мягкому по характеру и постоянно неуверенному в себе, понравился новый крепкий старший товарищ. Моня всегда казался довольным жизнью, вальяжным, со свободной манерой поведения. Таких людей с ехидцей называли "еврейский князь". Особый Монин талант заключался в его удачливости: все, за что бы он ни брался, у него получалось. А брался он за все на свете. Везде у него были знакомые, он был непременным посетителем всех театральных премьер, иностранных гастролей и выставок. Увлечение искусством развило в нем артистичные черты - оптимистическую находчивость, умение выигрышно представить себя.
Сам он говорил: "В моей душе играют природные национальные струны - мои еврейские эмоции".
Особые эмоции были у Мони к советской власти - много ненависти. Его отца, известного московского юриста, расстреляли. Он, вместе с другим юристом Ильей Браудэ, тоже евреем, выступал назначенным защитником на процессе "антисоветского троцкистского центра" в январе 1937 года. Так были названы семнадцать коммунистов высокого ранга, десять из которых были евреями. Процесс закончился расстрелом обвиняемых, а следом арестовали и расстреляли защитников - слишком они много знали, а главное, знали, что обвиняемые ни в чем не виновны.