Ясное дело, глупые девчонки обнесли все, до последнего цветочка и, счастливые, с полным сознанием выполненного долга, потащили букеты домой.
С утра девочки уходили в школу, Ника гуляла одна. Выходила на склон, садилась на густую прошлогоднюю траву, сидела в терпеливом ожидании чуда.
Здесь, редко расставленные, росли старые кряжистые деревья. Стволы их были темны, кора растрескалась. Из земли местами выпирали скрученные толстые корни, кроны деревьев была не высоки, но раскидисты.
Возвращаясь однажды с прогулки, Сергей Николаевич подошел к крайнему дереву, пригнул ветку и внимательно осмотрел.
- А вот здесь, Ника, скоро произойдет чудо.
- Какое, какое чудо? Нет, ты скажи, какое, - прыгала она вокруг него.
- Потерпи, и сама увидишь, - коротко сказал отец, и перестал говорить на эту тему.
С тех пор Ника приходила сюда с Дымком в ожидании обещанного чуда, садилась на сухую прошлогоднюю траву, сидела тихо, обтянув платьем коленки. Дымок укладывался рядом, и вскоре начинал дремать. А чудо все не наступало и не наступало.
Но и без всякого чуда здесь было необыкновенно хорошо. Продувал легкий, уже нагретый солнцем ветерок. Вдалеке заливалась трелью невидимая птица. Временами она умолкала, и ей отзывалась другая, дальняя. Ника не знала, что это за птицы.
Пологий склон, уже зазеленевший, уводил вниз к морю, и море лежало там, внизу, радостное и спокойное, насыщенное синью и светом, странно приподнятое.
Ника, если бы ее спросили, наверное, не смогла бы оценить красоту этого мира. Она как бы находилась внутри него, она была его частью. Этот мир был дан в подарок, но не как внезапный сюрприз к определенному дню, а постоянный, и потому привычный.
В тот день, когда Ника не думала о папином чуде, позабыв о нем, оно и свершилось. Они пришли с Дымком на привычное место, и сердце ее слегка сжалось от сладкой, едва ощутимой боли, таким почти непереносимо прекрасным оказалось то, что она увидела.
Каждое дерево, каждая веточка на нем, распустились белыми, с нежным розовым оттенком, цветами. Благоухание, как невидимое облако, плыло над склоном. Ника медленно пошла вниз по молодой траве, за ней, торопливо перебирая лапками, тяжело бежал толстый неуклюжий щенок. Она приблизилась к деревьям и оказалась в их странной, невесомой тени. Цветы были необыкновенно нежны, почти прозрачны, с тонкими прожилками.
Каждый лепесток их слегка вздрагивал, словно смеясь и радуясь собственной красоте. Небо и море сквозь розоватую белизну казались еще синей, чем были на самом деле.
В Крыму зацвел миндаль. Началась весна.
8
Травка, цветочки, - все это хорошо и даже здорово, но кушать что-то тоже надо было. Малярные работы в совхозе "Кастель" закончились. Баню так и не выстроили. Торчал посреди поселка остов красного кирпича, смотрел с упреком на мир пустыми глазницами окон.
Но директор совхоза не разделял пессимистического настроения Сергея Николаевича.
- Нет в данный момент малярных работ, Сергей Николаевич, - бодро сказал он, - меняй профессию.
Сергей Николаевич удивился, поднял бровь, сел глубже на стуле в директорском кабинете.
- Это вы только сейчас придумали?
Но Петр Иванович не стал заострять внимания на проскочившую в голосе Уланова саркастическую нотку.
- Мне помнится, - переложил он с места на место какую-то бумажку на столе, - вы говорили, что вам доводилось заниматься садоводством.
Сергей Николаевич поморщился.
- Да бросьте, какой из меня садовник, я дилетант.
Но Петр Иванович сделал вид, будто не слышал последнего замечания. Пошарил на столе, нашел бумажку, молча прочел содержимое, положил документ перед собой и решительно накрыл ладонью.
- Дело вот, какое. Поступило указание сверху, - Петр Иванович поднял указательный палец, - сажать по всему Крыму цитрусы. Вы понимаете: лимоны, апельсины, мандарины, грейпфруты всякие. Но, главным образом, лимоны.
- Я-то тут при чем? - почти враждебно спросил Сергей Николаевич.
- А вот именно вам мы и хотим предложить заняться этим делом. Временно, пока строится баня. Тася!!! - внезапно закричал он.
На пороге незамедлительно появилась секретарша Тася.
- Позови Пал Саныча, - приказал директор.
Павел Александрович был главный агроном совхоза. Вскоре он явился, и они вдвоем взялись за Сергея Николаевича. Сулили златые горы. Рабочих копать траншеи выделят, постоянный оклад младшего агронома дадут, оклад Наталье Александровне, как помощнику, тоже не помешает. Наконец, есть возможность переехать с четвертого участка в центральную усадьбу. На электростанции недавно освободилась хорошая комната.
От такого посула Сергей Николаевич дрогнул, но продолжал сопротивляться. Он упирал, главным образом, на свою полную некомпетентность в деле выращивания цитрусовых растений.
Пал Саныч, одетый по случаю наступившей весны в чесучовый костюм, круглый, как шарик, бритый, добродушный, с ручками, аккуратно сложенными на животе, посмеивался.
- Ты, Сергей Николаевич, главное, не дрейфь. Цитрусы, они, знаешь, как растут?
- Как?
- Корнями вниз.
И все трое стали смеяться тому, как ловко "купил" Сергея Николаевича главный агроном.
- Ты скажи спасибо, - Пал Саныч с трудом нагибался вперед, хватал руку Сергея Николаевич и тянул ее книзу, - что мы тебе кок-сагыз не предлагаем сажать.
- Это еще что за зверь? - настороженно спросил Сергей Николаевич.
- О, это брат, потрясающая штука… Ты осенью вот такие здоровенные одуванчики видел? - Пал Саныч растопырил короткие пальцы, округлил и показал размер с детскую голову.
- Ну, видел.
- Если стебель сломать, молочко протечет. Советские ученые пришли к выводу, что это молочко есть чистый каучук. Принято решение сеять кок-сагыз. Ясно?
- Шутите, - недоверчиво косился Сергей Николаевич.
- Отнюдь, - кольнул его торжествующим взглядом Пал Саныч, - поступило распоряжение засеять кок-сагызом по всему Крыму (слава Богу, не у нас, а в степном районе) сто гектаров плодородных земель. Каучуковая независимость, это вам шуточки, нет?
В глазах главного агронома плясали, грозили вот-вот выскочить веселые чертенята. Сергей Николаевич так и не понял, серьезно он говорит или пускает шпильки по своему обыкновению. Веселый человек был Павел Александрович.
"Да черт с ними, - думал Сергей Николаевич, - цитрусы, так цитрусы. Пока на кок-сагыз не отправили. Все равно деваться некуда".
И он дал согласие перейти на новую работу.
В тот же день Тася повела Сергея Николаевича смотреть комнату. Они поднялись к электростанции. Было тихо, дремотно возле белого здания, замеченного Натальей Александровной в первое утро ее пребывания в Крыму. Движок не работал, казалось, здесь нет ни души. Но Тася поднялась на крыльцо, постучала в дверь, и на пороге появился электрик Алеша, некогда претерпевший необычайное приключение в бане. Застенчиво улыбнулся, спохватился и пожал протянутую руку Сергея Николаевича. Выслушал от Таси распоряжение директора и повел их показывать свои владения.
Как и в старом доме на четвертом участке, здесь было три отдельных входа. Два в жилые комнаты, третий - в машинный зал. На ничем не огороженном просторном дворе стоял вбитый в землю широкий стол со скамейками. Отсюда открывался вид на необъятный простор моря.
На задворках стоял пустой крольчатник, дальше бассейн. В него сливались мазутные отходы электростанции.
Комната Сергею Николаевичу понравилась, большая, светлая. Вызывал сомнение движок за стеной.
- Как насчет шума? - спросил он.
Алеша пожал плечами.
- Шуметь, конечно, шумит. Но вы быстро привыкнете, и не будете замечать.
Стали готовиться к переезду. За зиму на четвертом участке были освоены новые гектары под виноград. Плантации придвинулись почти вплотную к старому дому, к ним подвели дорогу. Директор выделил машину, вещи погрузили, трогательно простились с соседями - поехали. На пригорке стояли Таня и Вера и долго махали маленькими ладошками, навсегда прощались со своей младшей подружкой.
Машину подбрасывало на ухабах, вещи расползались по всему кузову. Ника сидела возле кабины на чем-то мягком. На каждом подскоке весело смеялась и прижимала к себе испуганного Дымка. Раздвигалась, перемещалась панорама гор. На солнце невозможно было смотреть, с безоблачного неба лился спокойный живительный свет.
Пока разгружались, заносили вещи, некогда было осматриваться. Машина ушла - спохватились. Пропал Дымок.
Бросились искать, кричали, звали, Ника громче всех:
- Дымок! Дымок! - отчаянно со слезами в голосе.
Дымок не отзывался.
Алеша огорченно хмурился, ему было неприятно, что с новыми соседями в первый момент приезда случилась такая беда.
И все-таки щеночка нашла Ника. Она догадалась побежать вокруг дома, и услышала задыхающийся, едва слышный плач. Плач раздавался из зловонного, наполненного почти до краев бассейна.
У самого борта его, барахтаясь из последних сил, весь облепленный черной жижей, тонул, погибал Дымок.
На крик Ники примчались все, не только Алеша, но даже жена его Верочка, маленькая, с пышными золотыми волосами, с вечно выпадающими из прически шпильками.
Алеша опустил в мазут большую, как лопата пятерню и вытащил утопленника. Верочка всплеснула руками и побежала за старой рогожей.
Алеша положил щенка на рогожу, все сели кругом на корточки, стали жалостно смотреть и ждать, что будет дальше.
Дымок завел глаза, дернул всеми четырьмя лапками, замер. Живот его был раздут, как аэростат. Сергей Николаевич глубоко вздохнул.
- Что? - крикнула Ника, - он умер? Да? Он не будет жить?