Вот сидит она одна одинешенька в девичьей комнатке в самой высокой башне. Нет сюда ни пути, ни дороги. Никто не придет, не спасет от злого волшебника. Стало грустно до слез. Но солнце так весело играло на гранях ледяных стен, так слепило холодным сиянием, что Ника не выдержала роли брошенной одинокой принцессы, и сама превратилась в гордую волшебницу.
На выдумки Ника была горазда. Первый опыт ее фантазий приходился на раннее детство. В стене последней парижской квартиры Ника поселила барашка Глегу, его жену Картаниху, а также их многочисленных безымянных детей. В зависимости от настроения Ники Глега мог менять окраску. Если она вела себя хорошо, он был беленький, в противном случае - черненький. Каким образом баранье семейство умудрялось жить непосредственно в стене, ни Наталья Александровна, ни Сергей Николаевич так никогда и не поняли. Отец посмеивался над чудачеством дочери, и не придавал ее рассказам о Глеге и Картанихе ни малейшего значения.
Вторая история, напротив, привлекла его внимание и даже насторожила. Это случилось, когда Ника начала ходить в детский сад к мадам Дебоссю.
Однажды эта умная, совершенно седая, полная женщина отвела в сторону Наталью Александровну и недоверчиво спросила:
- Скажите, вы, в самом деле, жили в Палестине?
Наталья Александровна захлопала ресницами, сделала большие глаза и затрясла головой.
- Нет.
Тогда мадам Дебоссю рассказала версию своей воспитанницы. Оказалось, что Ника, ее мама и папа долгое время жили в Земле Обетованной. Их крохотный домик, обмазанный глиной, стоял на берегу Мертвого моря.
Море потому называлось мертвым, что воды его были густыми от соли, и никакой ветер не мог бы поднять волну. Оно лежало совершенно неподвижно, как жидкое, темно-зеленое бутылочное стекло среди безжизненных, желтых песков. Так же подробно был описан и домик с плоской крышей, наполовину вросший в землю.
До этого места Наталья Александровна выслушала воспитательницу спокойно. Она сама рассказывала Нике про Палестину и Мертвое море, показывала картинки в Библии. Но оказалось, что это не все.
Дальше - больше. Подробно, в деталях, Ника рассказала, как она присутствовала при казни Иисуса Христа. А когда он умер, помогала снимать с креста его тело, и мазала раны йодом.
На детей рассказ Ники произвел потрясающее впечатление. Обступили кольцом, слушали, затаив дыхание. Сама мадам Дебоссю была изумлена и могла сказать лишь одно:
- Ну и фантазия у вашей дочурки!
- Ах, врунишка! - возмутился дома Сергей Николаевич, - это надо немедленно прекратить.
Но Наталья Александровна не согласилась с мужем.
- Зачем же? Надо различать. Это же не побрехушки по поводу разбитой тарелки, это фантазия. Пусть себе придумывает на здоровье.
Сергей Николаевич в тот раз промолчал, дело осталось без последствий, но про себя затаился и стал ждать удобного случая. Такого, чтобы изобличить преступницу, и раз навсегда пресечь эту совершенно ненужную склонность.
Случай представился уже в Крыму, осенью, когда Ника только-только стала ходить в детский сад, и наслушалась страшных детских рассказов о змеях.
И вот прибегает она с прогулки домой, восторженная, возбужденная и с порога:
- Я видела! Я видела!
- Что ты видела?
- Змею! Вот такую! - растопырила руки, показывает.
- Испугалась? - спрашивает Сергей Николаевич.
- Ни капельки! Потому что это была ужиха.
- Как же ты догадалась, что это была ужиха? - слегка насторожился отец.
- Конечно, ужиха. Она была вся коричневая с желтыми ушками. А рядом с нею ползли двенадцать ужат! Шесть штук с одной стороны, шесть с другой. И малюсенькие-малюсенькие, вот такие, - и Ника показала мизинчик.
Наталья Александровна расхохоталась, а Сергей Николаевич кончиками пальцев выбил марш по краю стола.
- Та-ак, - протянул он, - значит, ужата. Малюсенькие.
- Да, малюсенькие, - голос Ники упал в предчувствии неприятности.
- Вранье! - Сергей Николаевич хлопнул по столу ладонью, будто комара убил.
- Нет, не вранье! - со слезами вскричала Ника.
- Милая моя, - вкрадчивым голосом заговорил Сергей Николаевич, - к твоему сведению, змеи не воспитывают свое потомство и на прогулки их не выводят. Они откладывают яйца и забывают о них. Это, во-первых. А во-вторых, сейчас уже октябрь, змеи по совхозу не ползают, они благополучно спят в своих норах. И будут спать до самой весны. Ясно тебе, врушка?
Ника заплакала, и сквозь слезы сказала последнее слово:
- А я все равно видела!
Вечером, лежа в кровати, Наталья Александровна шепотом выговаривала мужу:
- Ты не понимаешь, она, видела. То есть, нет, видеть на самом деле, конечно, не видела, но она так поверила себе самой, что ее теперь не переубедишь.
Сергей Николаевич не стал спорить. Буркнул что-то насчет бездарных воспитателей и решительно повернулся к стенке.
Этот случай имел продолжение зимой. Ника сочинила очередную небылицу, была высмеяна, с обиженным лицом ушла гулять, а Сергей Николаевич снова стал раздраженно выговаривать жене.
- Я не хочу, не хочу, чтобы из нее получилась некое подобие Риммы Андреевны. Понимаешь, ты, это или не понимаешь?
- Я понимаю только одно, - горячилась Наталья Александровна, - ты лишаешь ребенка права на работу воображения, ты хочешь, чтобы из нее получилась серая мышь… Да! Мышь!
- Да, елки зеленые, я хочу, чтобы из нее получился нормальный человек, а не бесплодная мечтательница.
- Сережа, ей всего-навсего шесть с половиной лет!
- А я не хочу, чтобы над ней издевались сверстники, когда она пойдет заливать им про Фому, про Ерему.
- А я тебе говорю, что ты забыл свое собственное детство. Ты был точно таким же!
- Таким же брехлом? Да никогда в жизни!
Спорить можно было до бесконечности, каждый оставался при своем мнении.
Что касается сверстников, И Вера, и Таня, вопреки предсказаниям отца, любили слушать Нику, особенно, если она рассказывала "из головы", как они называли. Были две разновидности рассказов. "Из головы", что-то придуманное, свое, или "из книги". Ника пускалась во все тяжкие, девчонки слушали ее с горящими глазами.
Но бывали редкие воскресные дни, когда отец и дочь уходили вдвоем далеко в горы, изгнанные из дома по случаю генеральной уборки. Они открывали новые заповедные места.
Все время взбираться вверх было трудно, Ника уставала. Сергей Николаевич находил удобное место, они садились отдыхать, и начинали рассматривать всякую растительную мелочь под ногами. В феврале месяце обнаружили раз полянку со странными, не похожими на все остальные, цветами. Небольшие, ярко оранжевые с черными пятнышками лилии росли прямо из земли, без стебля, без листьев. Ника долго любовалась странными растениями, и жалела, что нельзя собрать их в букет.
Если Ника находила семейку поганок, настоящие, съедобные грибы почему-то им не попадались, то отец присаживался на корточки, заставлял Нику сделать то же самое, и они начинали разглядывать тонкие ножки, хрупкие, нахлобученные шляпки. Ника трогала пальчиком их коричневую сырую поверхность и спрашивала:
- А можно я сорву?
- Зачем? Они так дружно, семейкой растут, а ты все испортишь.
Они поднимались, шли дальше, разговаривали о пустяках, не переставая видеть все, что творилось кругом. Там обнаруживался замшелый, в пятнах лишайника живописный камень. Там пробитый остриями молодой травы почерневший слой прошлогодних листьев.
В таких случаях Ника уверяла, что в этом месте пахнет фиалками, и отец склонен был с ней согласиться, но самих цветов они пока не находили ни разу. Ника нашла их позже, под изгородью козьего загона. Она привела маму, показала место, и они нарвали небольшой букетик.
Кончились заморозки, растаял ледяной дворец. Ника нашла новый "шалаш", тоже под сводом кустарника, но в другой стороне. Она показала его подружкам, и они стали играть здесь втроем, приносили кукол и медведей, расставляли на расстеленной рогожке игрушечную посуду.
Погода никак не могла устояться. То светило солнце, и, казалось уже, что зиме наступил конец, то снова надвигались тучи, сыпал дождь, море вздувалось темными с белыми барашками волнами и гремело где-то далеко внизу.
В конце февраля поднялась мокрая метель. Снег выпал, но пролежал не долго. Он сохранился отдельными пластами, потемневший и ноздреватый, лишь в самых затененных местах.
Чуть только подсохла земля, девчонки полезли в свой шалаш, и обнаружили в глубине под кустарником такой пласт.
Они поползли к нему с намерением хоть напоследок слепить снежную бабу. Ведь, как известно, мокрый снег хорошо лепится.
Колючие ветки мешали продвигаться вперед, цепляли за одежду, лохматили волосы. У Тани уже краснела через щеку красная полоска, Ника уколола палец, и, время от времени высасывала выступавшую капельку крови. Вера ползла на четвереньках первой, отгибала самые длинные прутья, и держала до тех пор, пока девочки не собирались возле нее.
Но чем ближе они приближались к заветной цели, тем все более странным казался им снежный пласт. Он был ослепительно белым, он даже светился удивительным серебряным светом, а этого не могло быть.
Через минуту все разъяснилось. Это был не снег. Это расцвели подснежники.
Цветы стояли невысокой стенкой. Ослепительно белый колокольчик плотно прислонялся к такому же белому колокольчику, прохладному и спокойному в сознании собственной красоты. Казалось, еще минута, и они начнут издавать чуть слышный звон, так они были хрупки, словно сделанные из тончайшего фарфора.
- Подснежники! - ахнула Таня, - чур, вот эти мои!
Но Вера степенно возразила, что подснежников много и хватит на всех.