- Нет. Пусть придет Дора… Скажи ей. Хорошо скажи. - Баргут достал из кармана червонец, пожалованный хозяином еще на пасху, купил платочек с веселенькими цветочками - для Доры.
- Она, я думаю, придет, - сказала Нина.
Вечером Баргут пришел на свою лавочку. Смеркалось. На небе зажигались колючие огоньки звезд. За гумнами лопотала Сахаринка, в воздухе звенели комары.
Тихо скрипнули ворота. Баргут поднялся… Во двор вошел Савостьян. В руках он держал какой-то длинный предмет, завернутый в холстину. Заметив Баргута, он испуганно крикнул:
- Кто там?!
- Я это.
- Ты чего здесь делаешь? А ну, иди сюда.
Баргут подошел к Савостьяну, остановился.
- Вот здесь, Васюха, винтовки. - Савостьян приоткрыл холстину. - Их надо спрятать. Кончается царствование посельги и Климки. Одна винтовка тебе, другая - мне. Скоро вместе пойдем изничтожать проклятую заразу. За все расквитаемся. Посельгу я первого уложу. Рассчитаемся с ними и усыновлю…
- Вы кого убивать собираетесь? - резкий, звенящий от напряжения голос прозвучал у них за спиной. Оба вздрогнули, круто повернулись.
В воротах стояла Дора. На ее груди искрились стекляшки бус. Баргут внутренне подобрался, напружинился. В наступившей тишине зрело что-то неотвратимое, опасное.
- Мы шутим, Дорушка, шутим, - Савостьян засмеялся неестественным дребезжащим смехом, поставил винтовки к стене.
- Не бреши, рыжий дьявол! - Дора отважно подошла к ним, показала рукой на винтовки: - Это тоже для шуток?
Савостьян резко оборвал дребезжащий смешок, крикнул:
- Закрой хлебало! Не вздумай трепать своим языком. С корнем выдеру!
- Не боюсь я тебя, рябой коршун! Выведу на чистую водичку… Сейчас же пойду к Павлу…
Он не дал ей договорить, сгреб за волосы, дернул к себе. Дора уперлась в его грудь обеими руками, сдавленным голосом позвала:
- Баргутик! Вася!
- Отпусти ее! - крикнул Баргут. Цапнул хозяина за плечи, пытаясь оттащить от Доры. Савостьян рычал, матерно ругался, продолжая трепать Дору за волосы.
- Ой, больно-о! - вопила Дора.
- Отпусти! - ожесточился Баргут и двинул хозяина в ухо.
Савостьян охнул, обернулся, с минуту стоял столбом, не понимая, что случилось, потом просипел с остервенением:
- Убью, нехристь!
Баргут увернулся от него, поймал за руку, подставив ногу, дернул на себя. Савостьян, ломая хрупкие стебли полыни, ткнулся головой в землю.
- Дай ему, Баргутик, дай, чтоб искры из глаз посыпались!
- Иди отсюда! - крикнул ей Баргут.
Савостьян на четвереньках пополз к винтовкам. Но Баргут, заметив это, в два прыжка оказался у стены, схватил оружие.
- Не лезь, сломаю череп! - пригрозил он.
Савостьян поднялся, задыхаясь от злобы, проговорил:
- Вот ты каков, змееныш! Ну, обожди…
Он ушел и почти в ту же минуту вернулся. В его руках тускло поблескивал топор.
- Обоих решу!..
Дора пронзительно закричала, попятилась. Савостьян был страшен в своей неуемной, беспощадной ярости. Холод страха сковал Доре тело, она остановилась и с ужасом смотрела на блестящую сталь топора. А Баргут поднял над головой спеленутые винтовки, диковатые глаза его вспыхнули, впились в Савостьяна.
- Уходи отсюда!
Савостьян размахнулся. Баргут подставил под топор винтовки. Лязгнуло железо. В тот же миг Баргут прыгнул на Савостьяна, повис у него на шее. Оба упали, покатились по земле. Дора опомнилась, подобрала топор, забросила подальше в бурьян.
- Не отпускай его, Баргутик, лупи хорошенько! Я Павла Сидоровича позову, - с этими словами Дора перелезла через забор и убежала.
Она привела Павла Сидоровича и Клима. Савостьяна арестовали.
4
Торговля на бурятских летниках шла неплохо, с помощью Еши и Цыдыпа Федот Андроныч сплавил пастухам немало завалящего товара и, подсчитывая барыши, радовался удаче. Радость на какое-то время заставила его позабыть, что власть посельги еще держится и, по всему видать, не скоро опрокинется.
Из приграничных улусов вернулся Доржитаров, о чем-то долго и сердито разговаривал с Еши, а на другой день поехал по летникам вместе с Федотом Андронычем. У одного из летников им повстречался верхом на взмыленной лошади Цыремпил Ранжуров, тот, что все время к Павлу Сидоровичу наведывался. Доржитаров его остановил, спрашивает:
- Дела ваши, комиссар, кажется, незавидные, а? Идеи у вас всепобеждающие, народ за вас, а приходится убегать.
- Откуда вы взяли, что мы убегаем? И не подумаем!
- Кому говоришь? Им это говори. - Доржитаров ткнул рукой в сторону убогих войлочных юрт. - А я и сам разбираюсь, понимаю.
- Ничего ты не понимаешь! Ты слеп, как детеныш тарбагана в первый день жизни. Видел ты когда-нибудь железное дерево ильм? Семена его могут годами лежать на камнях - под солнцем, под дождем, на морозе - и сами станут похожи на каменную крошку, но в каждом семени - могучая сила жизни. Стоит семени попасть в почву, оно дает росток и подставляет листья солнцу. Если путь к свету закрывают камни, растение раскалывает их, как сухую скорлупу ореха… А дерево свободы - крепче железного ильма.
- Наши мысли о свободе почти совпадают. Мы с тобой дети одного народа и думать и действовать должны одинаково. Очистим земли от пришлых, бурятские степи - для бурят. Бурятам - независимость и самостоятельность.
Глаза Ранжурова гневно сузились.
- Не глумись над словом свобода! А "независимость"? Вам хотелось бы независимо ни от кого обирать улусную бедноту. Но не получится! С русскими у нас все общее - и беды, и радости. И враги у нас общие…
- С чужого голоса поешь. Врагам братьев служишь.
- Ты мне - брат?! Мои братья - пастухи, мои братья те, кто делил со мной арестантскую похлебку. А вы убирайтесь отсюда, не то…
- Что - не то? - спросил Доржитаров, гася улыбку.
- Не то поставим к стенке, - будничным тоном сказал Ранжуров, подобрал поводья и поскакал в степь.
Федот Андроныч видел, что сказал это Ранжуров не просто для того, чтобы припугнуть. Понятно это стало, должно, и Доржитарову, от его смуглого лица отлила кровь, щеки стали желтее огуречного цвета. Из разговора, из короткого смятения Доржитарова купец заключил, что дела у антихристов большевиков не так уж плохи, и тревога опять влезла в душу, разбудила уснувшие было страхи.
Ночевали на летнике. Вечером Доржитаров и Цыдып собрали пастухов, говорили до полуночи, спорили, не давая спать Федоту Андронычу. Ночью Доржитаров куда-то уехал.
Федот Андроныч встал рано, на восходе солнца. В степи пели птицы, на низкой щетине травы, на белых султанах дэрисуна висели гроздья холодной росы, сытые коровы лежали за юртами на хохире - подстилке из сухого навоза - и сонно вздыхали.
С припухшим от сна лицом, позевывая, из юрты вышел Цыдып:
- Такой рань ехать? Чашка чай пить, потом ходить…
- Давай собирайся, чаевничать некогда.
- Не могу больше ехать. - Цыдып поскреб стриженую голову.
- Да ты что? Уговор был какой?..
- Уговор был… - Цыдып вдруг прислушался, прикрыв ладонью глаза от солнца, вгляделся в степь. - Кто едет? Зачем едет?
К летнику на шибкой рыси приблизился всадник. Это был Базар.
- Пай, проданная черту душа! - закричал он, наезжая лошадью на Цыдыпа, размахивая перед его носом витой плетью. - Хорек вонючий!
Цыдып пятился, загораживая лицо руками. Сонливость с него как ветром сдуло.
- Куда лезешь! Куда лезешь! - кричал он. - Бешеная лисица тебя укусила, шутхур!
- Я тебя сейчас самого сделаю бешеным! Я вас всех сделаю бешеными, обманщики! - Базар круто повернул лошадь, надвинулся на Федота.
- Уезжай, Федотка! Уезжай! Не поедешь, погоню плетью, как бездомную собаку.
- Ты меня не пугай, сопляк! - взревел Федот Андроныч. - Не пугай, говорю!..
- Я все сказал. Уезжай! - Базар огрел лошадь плетью и ускакал. Федот Андроныч взнуздал лошадей, повернулся к Цыдыпу.
- Ну, ты поедешь или нет?
- Не поеду я. Убегать надо, - растерянно пробормотал Цыдып.
Пришлось выезжать одному, но толку от этой поездки было ни на грош, не продал ни плитки чаю, ни аршина лент. Базарка - чтоб ему сдохнуть, проклятому! - успел объехать все летники. Напрасно раскладывал товар на повозке, напрасно тряс в руках куски цветного шелка. Мужчины и женщины равнодушно проходили мимо, только ребятишки пялили глаза на его бороду.
Удрученный и подавленный неудачей, поздним вечером вернулся Федот Андроныч домой. В сенях его встретил Виктор Николаевич, одетый, с чемоданчиком в руке.
- Ты из-за барышей голову потеряешь! - не скрывая раздражения, сказал он. - Савостьяна вчера арестовали.
- О господи! И что только делается на белом свете.
- Давай без разговоров! Если Савостьян расскажет - не уйдем. Бери деньги. Лошади уже подседланы. Быстро!
- Господи, будет ли конец моим мукам! - горестно бормотал купец, расталкивая деньги по карманам.
Огородом они прошли на гумно. Здесь, привязанные к пряслу, стояли две лошади. Шагом переехали мост через Сахаринку. Виктор Николаевич свернул в кусты.
- Ты куда? - спросил Андроныч, нащупывая в кармане наган. Кто его знает, не завел ли его сюда, чтобы ограбить.
- Подождем тут ночи. Надо же оставить по себе память. Наши заняли Иркутск. Ведут наступление на Верхнеудинск. Боюсь, что из-за рыжего дурака сорвется наше восстание.