- Когда надаем по зубам контре, вернусь я домой и будем с тобой вместе воевать против всякой дурости. Парней, девок в кучу соберем.
- Мне уже и сейчас Дора, Уля помогают. А теперь и приказчик Виктор Николаевич, я думаю, будет на нашей стороне. Дел у меня тут много. Грамоте учу девчат, в Совете помогаю выправлять бумаги. Но если война начнется…
- Война, можно сказать, началась…
Они замолчали. Во дворе грыз удила и бил копытом землю Сивка: надоело стоять на привязи.
- Еще кататься будешь? - спросил Артем.
- Буду. Поедем в степь?
- Поедем.
За деревней он помог Нине сесть в седло, постоял, провожая ее взглядом, лег на жесткую траву. Звенели кузнечики, разливался в песне жаворонок, знойно дышала прогретая солнцем земля, струила в лицо теплый запах сырости и молодой травы. Над сопками, за круглой горой Жиглет на синей равнине неба паслись белые барашки облаков.
Неумело натянув поводья и смешно растопырив руки, Нина скакала по степи. Он смотрел на нее, на облака, и ему казалось: все, что бы он ни задумал, обязательно сбудется.
Потом они сидели рядом, так близко, что слышали дыхание друг друга.
- О чем думаешь, Артем?
- Я? Сказать тебе? - Он вприщурку посмотрел на нее. - Думаю вот о чем: как только кончится война, я женюсь на тебе.
Она ударила его ладонью по спине, вскочила, взобралась на Сивку и поскакала. Артем пошел следом. У края деревни Нина подождала его, и он пошел рядом, придерживая рукой стремя. Улыбаясь сказал:
- Запомни: теперь ты моя невеста.
Она и на этот раз ничего не ответила, порозовела, отвернулась.
У дома Федота Андроныча стоял Виктор Николаевич. Увидев Нину, он вышел на середину улицы, взял Сивку за повод, остановил.
- Кроме всего, вы, оказывается, прекрасная наездница, - улыбнулся он Нине. Она предложила познакомиться с Артемом. Он и ему улыбнулся, подал узкую, твердую, как дощечка, руку.
- Красногвардеец? Давно мечтаю узнать поближе гвардейца его величества пролетариата…
Артемка молчал. Ему не понравилась вежливо-приторная улыбка приказчика, ощупывающий взгляд круглых глаз.
- Вы сегодня придете на вечерку?
- Нет, Виктор Николаевич, сегодня буду дома.
- Жаль… - Виктор Николаевич отпустил повод, посторонился. Артем еще раз почувствовал на себе его ощупывающий взгляд.
- Склизкий какой-то, - сказал он с неприязнью.
Нина не ответила. У своего дома слезла с лошади, спросила:
- Ты придешь?
- Вечером…
- Я буду ждать.
Поужинал Артем поздно, и только собрался идти к Нине, в избу ввалился Савостьян. Он долго расспрашивал о Федьке, неопределенно хмыкал себе под нос.
- Ишь, стервец, нашел себе легкие хлеба! Анархисты кто такие? Они, поди, тоже за Советы? Али за кого другого? - допытывался он.
- Они за себя. Добрых людей обирают, жрут да пьют. Банда, а не войско, варначье одно там собралось, - сердито сказал Артем. Ему уже надоело отвечать на вопросы Федькиного отца. И, кроме того, он боялся, что Нина куда-нибудь уйдет.
- Ты мне голову не морочь. Варначье в самой центре не может быть. Али новым порядком дозволяется?
Артем мысленно послал Савостьяна ко всем чертям, но постарался объяснить, в чем дело, почему Советы не разгоняют анархистов. Однако мужик не унимался, у него в запасе был целый ворох новых вопросов. Он их выкладывал один за другим и, поглаживая огненно-рыжую патлатую бороду, терпеливо ждал ответов.
Варвара сказала Савостьяну:
- Отпусти сына, ведь он истомился, на вечерку бежать охота. А завтра приходи, поговорите…
- Успеет, наженихается, - сверкнул глазами Савостьян. Но сидеть больше не стал. Артем, опередив его, вышел на улицу.
Из-за сопок выползла тяжелая, полная луна. Трава у заборов, покрытая густой росой, засияла переливчатым светом.
Возле дома Назарихи на лужайке лежали бревна. Здесь летом всегда собиралась молодежь. Парни и девчата сидели и сейчас. Артем подошел к ним. Карпушка Ласточкин тренькал на балалайке, Уля тихо пела частушки.
- Расскажи, каково житье на белом свете, - спросил Карпушка. - Что в городе делается?
Артем присел на бревна, коротко рассказал о себе, толкнул в бок Улю:
- А ты чего о Федьке не спрашиваешь?
- Отшила она твоего Федьку. Комиссара окручивает. Высоко берет Ульяна… - Карпушка дернул струны балалайки.
Высоко берет Ульяна,
Крепко дело знает -
Комиссара Парамона
К ручкам прибирает.
- Замолчи ты, дуралей, - беззлобно огрызнулась Уля.
К бревнам подошел Виктор Николаевич, за ним плелся изрядно подвыпивший Мотька-забияка. Увидев Артема, Мотька заорал:
- Гы!.. Красная гвардия… Ну-ка, Николаевич, попробуй поборись с ним. - Мотька сел рядом с Артемом, дохнул в лицо сивушным перегаром. - Это такой человек… такой человек… Всех поборол. Хороший человек. Я за ним в огонь и в воду. Вся надежда на тебя, Артемша, и на Федьку еще… Побори его.
- Попробуй, Артемша, - поддержал его Карпушка.
- Зачем бороться? Я могу и так уступить первенство товарищу красногвардейцу, - со скрытой насмешкой сказал Виктор Николаевич.
- Слабо тебе, вот и отказываешься, - посмеивался Карпушка.
- Я не отказываюсь. Если вам хочется, пожалуйста… - Виктор Николаевич сел напротив Артема, поставил руку локтем на бревно. - Давай, гвардия его величества…
Артемке меньше всего хотелось бороться, но и отказываться было неудобно. Он молча поставил локоть на бревно, взял кисть руки Виктора Николаевича. Ребята и девушки окружили их. Мотька скомандовал:
- Раз, два… три!
Рука приказчика стиснула пальцы Артема, рванула в сторону. Артем выдержал первый рывок. Выровнял руку.
Виктор Николаевич сидел, низко опустив голову. Вдруг он приподнял ее, и Артема ожег взгляд, полный ненависти… Всего на секунду мелькнуло это выражение глаз. Виктор Николаевич тут же раздвинул губы в улыбке, хриплым от напряжения голосом проговорил:
- Держись, гвардия…
Артем стиснул зубы. Да, он будет держаться, не просто достанется тебе победа, если достанется…
Руки, поставленные локтями на бревна и сцепленные в кистях, образовали треугольник. Этот треугольник слегка покачивался то в одну, то в другую сторону. Со стороны могло показаться, что борьба еще не началась, что противники примеряются друг к другу, но каждый из них уже вложил в нее все силы, всю волю.
Артем почувствовал, как от локтя к ключице поднимается боль. Мышцы напряжены до предела, кажется, еще немного и, не выдержав, они станут рваться… Но Артем держится. Он не сдается приказчику. Проходят секунды, минуты. Боль в руке перестает ощущаться. Рука деревенеет. В висках шумит кровь, в ушах начинают звенеть колокольчики. И вдруг рука приказчика слабеет, медленно-медленно начинает клониться набок.
- Молодец! - кричит Мотька и хлопает Артема по плечу.
- Надо ржаной хлеб есть, тогда сила будет, - советует приказчику Карпушка.
Артем и Виктор Николаевич тяжело дышали, не смотрели друг на друга.
Не сказав ни слова, Виктор Николаевич ушел.
- Славно ты его! - радовался Карпушка. - Сбавил спеси… Чересчур уж он гордый. Мы его собирались поколотить, да Нина отговорила.
- Он же за ней ухлестывает… - хохотнул Мотька. - А ты врешь, что Николаевич гордый. Свой парень.
- Тебе все свои, кто бутылки открывает. Прилипало…
- Я-то прилипало?..
Мотька полез с кулаками к Карпушке. Артем взял его за шиворот, отбросил. Он бы с удовольствием влепил в пьяную рожу Мотьки хорошую оплеуху. "Ухлестывает"! Высказался.
Подгоняемый тревогой, Артем быстро пошел к Нине. У частокола остановился. Во дворе разговаривали. Один голос принадлежал Нине, другой - приказчику. Это так его поразило, что он не мог сдвинуться с места.
- Мы люди образованные. У нас много общего… - говорил приказчик.
Руки Артема примерзли к частоколу. Он больше не слышал, что они говорили, только видел их, сидящих рядом на ступеньке крыльца: его - в черном пиджаке, ее - в белом платье, в том самом платье, в котором она была днем.
Оторвав от земли отяжелевшие ноги, придерживаясь рукой за частокол, Артем побрел домой.
Утром сказал матери, что получил из города вызов, и уехал в волость, а оттуда - в Верхнеудинск. В городе он достал фотографию Нины, завернутую в плотную белую бумагу. Обертку выбросил, фотографию запечатал в голубой конверт и отправил в Шоролгай.