Старик взял Иванку за руку:
- Русский добрый человек, оборони от хана… Есть надо казаку, Алга и сыны сети ставят, вези вам рыба. Олешек дам. Помогать будем…
В умных глазах вогула ласка, добродушие, предупредительность. Кольцо схватил хозяина за плечи:
- Ну, брат, спасибо. Вот как рады дружбе!..
На стойбище пала ночь. Вспыхнуло и замерцало сияние. Пестрым пологом оно охватило полнеба, колебалось, и одни цвета неуловимо переходили в другие.
Вогул-старик сказал Иванке Кольцо:
- Завтра будет хорошо. Я беру ремешок-тынзян и ловлю олешек. Дам русским мясо, олешек. Вези!..
На ранней заре Хантазей разбудил казаков. Нарты были нагруженны, олени впряжены. Подошел старик:
- Мой Ептома везет гостей. Садись, надо ехать…
Казаки уселись на нарты, Ептома взмахнул хореем и звонко крикнул:
- Эй-лай! - И олешки помчались по твердому насту.
Хантазей ехал верхом и что-то протяжно пел. Свежий ветер относил его голос в сторону. На пригорке стояла, как пенек, Алга, - стояла долго, неподвижно, и снежок порошил на нее, падал на лицо, на мохнатые ресницы, на крепкие губы. Она словно не замечала этого, прислушивалась к тому, что творилось у нее на сердце.
Жить стало сытнее, веселее. Казаки ходили в гости к вогуличам.
Часто в Кокуй-городок наезжал аргиш - олений обоз с рыбой, олениной, брусникой. Ермак угощал вогулов, расспрашивал про места, а в городке в эту пору стучали топоры: плотники ладили сани, чтобы по апрельскому снегу пройти с грузом волок.
Ночи стали долгие, темные, - волчьи ночи. Савва потешал казаков сказками. И когда в черном небе вдруг вспыхивали сполохи, казаки выбегали на полянку и все дивились таинственному сиянию. Дивился и Ермак:
- Что за край, что за диковины! Э-гей, Савва, сказывай про него!
В тесной рубленной избе, при жарком свете лучины, казаки слушали рассказ попа о неведомой стране.
- На полунощи лежит дивная страна Лукоморье, - многозначительно, глуховатым басом говорил Савва. - Оттуда и струится сей причудливый свет, озаряющий черное небо в глухую зимнюю ночь. Ходит в народе преданье - много там незнаемого и непонятного. Велико богатство той страны, много, сказывают, в ней дивных идолов, золотых баб и медных гусей. По реке Оби можно сплыть в сию страну, где стоят горы, заходящие в луку моря, а высотой до небес…
Строгановский писец Мулдышка, маленький, обросший волосами и прозванный за то Песьей Мордой, вдруг вскипел и закричал на всю избу:
Не верьте, казаки! На погибель пошли, а ныне Лукоморьем манят атаманы. Нет наших сил!
Ермак вскочил со скамьи. От резкого движения она упала с грохотом. Мулдышка сразу смолк, втянул утиную голову в плечи, забормотал что-то невнятное.
- Казаки, так ли думаете, как сие гусиное перышко, слабодушный человечишка? - спросил атаман.
- Батько, да то голос щенячий! Заскулил кутенок! - с пренебрежением к Мулдышке заговорили казаки. - Ему на печке лежать, да подле бабы ластиться!..
- Ну, коли так, спасибо, браты! - поклонился Ермак. - А ты, Песья Морда, вон отсюдова. Живо!
Мулдышка съежился и, пятясь, нырнул в дверь. Савва подумал недовольно: "Напрасно батько выгнал кривую душу, затаит зло!"
Казаки потребовали:
- Сказывай, поп, про Лукоморье!
Савва откашлялся и продолжал неторопливо:
- За полтыщи годов до нас ходили в дивный край русские люди. О том читывал я в новгородских сказаниях. Приходили сюда с Ильмень-озера купцы и торговали у народов лукоморских моржовые клыки, пышную рухлядь и серебро. И арабы, и персы, и франки, и норманы чистым золотом расплачивались с новгородскими гостями за драгоценный мех…
Как волшебную нить, тянул, ткал свое сказание Савва. В словах его - влекущих, обаятельных - в цветистом сиянии полночного неба вставала дивная страна.
- Но оберегают то Лукоморье дикие и опасные люди. Дюже злы они и бесстрашны. Преданье дошло: загнал их за Камень, к полуночному морю сам царь Александр Македонский. А жили они до того в чудных местах, где с неба никогда не сходит солнце. И загнал этих человеков - племени Иафета - царь Александр за Русь, в скалистые горы. И в горах с той поры слышен был говор. Сидели дикие человецы в недрах гор, в Камне, и боялись на свет показываться. Прорубили они оконца малые, и клич давали новгородцам, когда те приходили в Лукоморье, и протягивали руки, прося железа - ножей, топоров, секир, а в обмен клали в укромном месте рухлядь. А наменявши топоров и секир, выбрались они из гор и стали жить в полнощной стране.
- Чудеса! - насмешливо вымолвил Ермак. - Небыль одна.
- Эх, батька, хоть и не так, как Саввой сказано, а все же душа тешится! - со вздохом сказал Иван Гроза. - Человек без думки, - что соловей без песни.
- Это верно, - охотно согласился Ермак. - Но тут где-то Хантазей. Он то, может, и был в Лукоморье! Эй, милый! - позвал атаман вогулича.
Хантазей поднялся с пола. Хоть многое ему было и непонятно, а слушал попа усердно.
- Скажи-ка, друг, ты был у моря?
- Мал-мало жил. Стадо олешек гонял на горы у Обской губы и на берег ходил. Гулял стадо по тундре. Ой, холосо, сибко холосо!
- Зверя много? Соболь, песец, лиса есть? - упрямо допытывался Ермак.
- Соболь есть, лиса есть, олешек много, ой много! - ответил Хантазей - Лето - жарко, гнус гонит, стадо веду в горы Пой-ха!
- Значит, сказания верны, - повеселели, загудели казаки. - А веверицы с неба ниспадают?
- С неба снег идет. Белка нет! - с насмешливостью ответил Хантазей, подозревая, что его вышучивают.
- Белке в тундре, как в степу, делать нечего, - вставил казак Колесо - Где ей орешков пощелкать?
Савва с довольным видом оглаживал бороду, щурил глаза. Иван Кольцо похвалил его:
- Все-то ты знаешь, расстрига. Хоть с неба и не валится рухлядь, но соболей там, видать, бесчисленно. И выходит, браты, стоим мы у врат Лукоморья. Эх, Сибирь-матушка, Кучуму ли тобой владеть? Тут нужен хозяин умный, зоркий, смелый. Браты, нам ли унывать? На верной дорожке стоим…
Все осознавалось смутно, в тумане еще лежала неведомая страна, но сердце к ней тянулось неодолимо. Чего только о ней не сказывалось! Выходит, нет дыму без огня.
- Батька, - поднялся со скамьи Колесо. - Прошли, переведали мы много, не отрекемся от своего. Пойдем в заветную землю, может там жаркое счастье для русского человека схоронено! - Голос казака звучал душевно, и чуялось что идет его слово от сердца. Манит его думка о Лукоморье, не дает покоя.
В избе стало душно, по бородатым лицам катился обильный пот. Хотелось долго слушать о Лукоморье, но давно угасло сказочное сияние и установилась глубокая тьма. С легким шорохом за стенами падал густой снег. Казаки разошлись по землянкам, и каждый унес свою заветную думку.
Хантазей, лежа на полатях, вспомнил Алгу:
Вот поплосу батыря и выкуп за нее дам. Заживу с бабой! - Здоровый сон смежил ему глаза, а он все еще улыбался - чудилась ему крепкая, проворная Алга с ожерельем из волчьих зубов.
Ермак сидел у оконца, затянутого рыбьим пузырем, и услышал шепоток. Сразу он узнал голосок Мулдышки. Слова текли слюнявые, клейкие:
- Незачем брести нам в Лукоморье, коли оно тут рядом. Бегал в пауль, у вогуличей рухляди - завались: соболь к соболю. А бабы, ух, и грязнущие! А ядренные, не ущипнешь!
Двое других покашливали, молчали. Под ногами заскрипел снег, и все сразу затихло.
"О чем думает Песья Морда! - покачал головой Ермак. - Но кто же с ним уговаривался?"
Ермак пытался догадаться, но так и не нашел, на ком остановиться.
С утра серое небо стало ниже, задул пронзительный сиверко, началась пурга. Три дня выла, бесновалась метель, глухо шумела тайга. С треском валились старые лесины. К заплоту казачьего зимовника пришел поднятый незадачливым охотником медведь, закинул лапы и заревел. Дозорный казак Охменя долбанул зверя обухом по башке и сразу уложил его.
Три дня не было Хантазея, - ушел в тайгу и не вернулся. Горевал Ермак: не погиб ли добрый охотник?
На четвертый день улеглась пурга, засинели снега, и неподвижно стояли вековые кедры Кокуй-городка. Ермак вышел на вал и от яркого снежного сияния жмурил глаза. И все же заметил он - по реке спешит охотник к зимовью.
- Хантазей! - обрадовался атаман.
Вогул шел тяжелым шагом. Не дойдя до тына, он упал.
- Эй, друг, что с тобой? - Ермак сбежал с тына, заглянул в лицо вогулича и весь вскипел: - Да кто тебя так окровянил?
- Сибко казаки вогулич пограбили… Ох, какое горе! Алга, Алга моя! - горестно покачал головой Хантазей.
- Кто душегубы, сказывай, я им глотки перерву! Иуды! - атаман скрипнул зубами.
Хантазей сомкнул глаза, ослабел. Дозорный ударил в колокол, со всего зимовья сбежались казаки. Вогула внесли в избу, омыли. Он открыл глаза.
- Сказывай, кто? - настойчиво потребовал Ермак. - Судить будем за измену рыцарству.
- Сбегли, - прошептал Хантазей. - Они и тебя хотели убить, батырь. Пурга мешала… Дорога сбилась…
- По сотням скликать, кто сбег! - приказал Ермак.
- Ужо прознали, - отозвался Иванко Кольцо: - Песья Морда всему коновод, Яшка Тухлый - в Жигулях пристал, и трех донских дуроломов сманили.
- Догнать!
К вечеру беглецов настигли под утесом Серебрянки. Мулдышка пустил стрелу в своих, промахнулся. Выхватил саблю и заорал:
- Браты, выручай… Пируют атаманы нашей кровью. Не желаем в Лукоморье. Бей их!..
Беглецы обнажили сабли.