- Нет, то не надобно нам, обойдемся. Матвей Мещеряк, наш хозяин, подсчитал, что надобно. Вот слушай! Три пушки, безоружным - ружья, на каждого казака по три фунта пороха, по три фунта свинца, по три пуда ржаной муки, по два пуда крупы и овсяного толокна, по пуду сухарей, да соли, да половина свиной туши, да по безмену масла на двоих…
- Батюшки! - схатился за голову Максим. - Приказчики!
- Не кричи! - насупился Ермак. - Не дашь, так пожалеешь! - в голосе атамана была угроза.
- Так ты с казаками гызом похотел мое добро взять? Не дам, не дам! - затопал Максим, и на губах его выступила пена.
Выждав, гость резко и кратко сказал:
- А хоть и гызом. Возьмем! - круто повернулся и, стуча подкованными сапогами, ушел.
Вбежали приказчики, остановились у порога. Господин полулежал в кресле, раскинув ноги, с расстегнутым воротом рубашки.
- Все! - хрипло сказал он и ткнул перстом в старшего управителя: - Ты поди, открой амбары. Казакам добришко наше понадобилось…
Хочешь не хочешь, а пришлось открыть амбары. Хозяин укрылся в дальние покои и никого не пожелал видеть. Приказчик Куроедов стал на пороге амбара и отрезал:
- За дверь ни шагу. Я тут хозяин, что дам, то и хорошо! Хвалите господа!
Матвей Мещеряк, приземистый, широкий, подошел к приказчику с потемневшими глазами:
- А ну, убирайся отсюда! Мы не воры. На такое дело решились, а ты толокно жалеешь!
Казаки подступили скопом.
- Молись, ирод!
- Братцы, братцы, да нешто я супротив. Имейте разум! - взмолился Куроедов.
Худо довелось бы ему, да поспел Максим Строганов. Он молча прошел к амбарам. Казак Колесо зазевался, не дал господину дорогу.
- Что стоишь, медведище! Не видишь, кто идет!
Казак свысока посмотрел на господина, молча уступил дорогу. Строганов поднялся на приступочку и строго крикнул:
- Не трожь моего верного холопа! Раздеть меня удумали?
- Не сбеднеешь, а раззор не пустим. Плывем, слышь-ко, в Сибирь, край дальний. Давай припасы!
Круг казачий заколыхался, - к амбарам шел Ермак. Он шел неторопливо, а глаза были злы и темны. Подходя к Строганову, прожег его взглядом.
Максим понял этот взгляд, выхватил из кармана огромный ключ и подал атаману:
- Бери, как договорились… Приказчики! - закричал он. - Выдать все по уговору. И хорунки дать и образа. Без бога не до порога. А порог татарского царства эвон где, отсюда не видать… Бери, атаман! - он вдруг обмяк, хотел что-то сказать, да перехватило горло. Однако встряхнулся, вновь овладел собой и крикнул казачеству: - В долг даю. Чаю, при удаче разберемся…
- Разберемся! - отозвались казаки.
Максим степенно сошел с приступочки, и повольники на сей раз учтиво дали ему дорогу…
На реке день и ночь стучали топоры. В темень жгли костры. Торопился кормщик Пимен подготовиться в путь. Варничные женки шили паруса. В амбарах приказчики меряли лукошками зерно, взвешивали на безменах толокно, порох, свинец, а казаки с тугими мешками торопились на струги, которые оседали все глубже и глубже в прозрачную воду. От варниц и рудников сбежались люди, серые, злые, и просили:
- Нам Ярма-к-а! Бать-ко! Где ты, батько, возьми до войска.
Атаман многих узнавал в лицо и радовался:
- Смел. Такие нам нужны!
Просились в дружину углежоги, лесорубы, солевары, горщики, варничные ярыжки. Строганов соглашался на триста человек. И был рад, когда приходили самые буйные, упрямые и люто его ненавидевшие.
Писец Андрейко Мулдышка кинулся в ноги атаману:
- Гони его, батька, то не человек, а песья душа. Гони его! - кричали варничные. Но Мулдышка жалобно просил:
- Делом заслужу старые вины. Сам каюсь во грехах своих! - он унизительно кланялся громаде. И вид у него был жалкий, скорбный. - Писчик я, грамоту разумею сложить.
Ермак обрадовался:
- Казаки, писчик нам потребен. Берем! А заскулит иль оборотнем станет, в куль да в воду!
- И то верно, батько! Берем!..
Атаманы тем временем верстали работных в сотни. Ермак строго следил за порядком. Сбивалось войско. В каждой сотне - сотник, пятидесятники, десятники и знаменщик со знаменем.
Были еще пушкари, оружейники, швальники. И еще при дружине были трубачи, барабанщики, литаврщики и зурначи.
У кого не было пищалей, ружей, появились луки с колчанами, набитыми стрелами. Имелись копейщики, и были просто лесные мужики с дубинами, окованными железом.
- Нам только до первой драки, а там и доспехи добудем! - говорили они.
А струги садились все глубже и глубже. Мещеряк жаден, и велел набить на борта насады. Погрузили много и чуть на дно не пошли. Оставили часть припасов.
Из Орла-городка в рыдване, обитом бархатом, прибыл Семен Аникиевич, а с ним племянник Никита. Строгановы, одетые в серые кафтаны, чинно подошли к стругам. Дядя огладил козлиную бороду, покачал головой:
- Ай, хорошо… Ай, умно!
Подошел Ермак, обнялся с ним.
- Атаман - разумная головушка, - льстиво обратился Строганов к Ермаку. - Жили мы дружно. Чай, и нашей послуги не забудешь, когда до салтана доберетесь. А мы в долгу не останемся, перед царем замолвим словечко, - снять прежние ваши вины. А слово наше у Ивана Васильевича весомо, ой как весомо…
- Будет по-вашему, - пообещал атаман.
Тогда Строганов поманил к себе писчика:
- Иди за нами, о нашем уговоре запись изготовишь.
Ермак нехотя пошел в хоромы господ, за ним пять атаманов: Кольцо, Михайлов, Гроза, Мещеряк и Пан.
Оказалось, и записи давно заготовлены, и все записано вплоть до рогожи. Предусмотрительны господа! Не спорили атаманы, подписали кабалу.
- Вот и ладно. Вот и хорошо, казачки! - ласково заговорил Семен Аникиевич. - А я вам за это иконок дам, нашего строгановского письма.
"Льстив, хитер и оборотлив!" - пристально поглядел на него Ермак и заторопился:
- Завтра уплываем!..
Стоял тихий вечер, с реки веяло прохладой. Среди кривых улочек посада долго блуждал Ермак, отыскивая хибарку вековуши. За плечами у атамана мешок с добром. Вот и ветхий домишко, распахнул калитку. Выбежала светлоглазая девчурка.
- Мне бы Алену, - тихо сказал вдруг оробевший атаман.
- Нет тут больше Аленушки, - потупилась девчушка.
- А куда ушла, и скоро ли вернется?
У девочки на ресницах повисли слезинки:
- Не вернется больше Аленушка, никогда не вернется. Только вчера отнесли на погост.
Ермак снял шелом, опустил голову. Во рту пересохло, а в ногах - тяжесть. Ворочая непослушным языком, он спросил:
- А кто ты такая будешь, козявушка?
- А я не козявушка, а Анютка - мамкина я. Старшая тут, а две сестрицы они вовсе ползунки. А это что в мешке?
- Хлебушко!
- Ой, дай, родненький. Третий день не ели. Мамка все на варнице, а тятька давно пропал…
- Пусти в избу.
- Входи, дяденька. А ты не из ермаков? - в атамана уставилось любопытствующее курносое лицо.
- Из ермаков! - ласково ответил атамак и вошел в избу. Он сел на лавку, чисто выскобленную, оглядел горницу. Пусто, бедно, но опрятно.
И вспомнил он, как в давние годы, молоденьким пареньком забегал он в эту избушку. И Аленушка - ладная девушка с певучим голосом - подарила ему вышитый поясок: "Вот на счастье тебе, Васенька. Может и найдешь его…"
Но так и не нашел он своего счастья, не свил гнезда. Одинок. И родных порастерял. Ермак ссутулился, и ресницы его заморгали чаще.
- Дяденька, тебе худо?
- Нет, милая, - отозвался Ермак, поднял Анютку на руки, расцеловал ее. - Прощай, расти веселенькая…
Придавленный минувшим, он вышел из домика и тихо побрел к Чусовой. На повороте оглянулся. Какой ветхой и крохотной стала знакомая избенка! У калитки стояла Аленка и, засунув в рот пальчик, все еще очарованно глядела вслед плечистому казаку…
1 сентября 1581 года поп Савва отслужил молебен. Казаки молча отстояли службу. Строгановы привезли хоругви:
- Пусть возвестят они, что живы и крепки Строгановы!
Ермак принял дар и ответил:
- А возвестят они за Камнем, что Русь сильна. И кто посмеет ослушаться ее, пожалеет о том.
Строгановы молча проглотили обиду.
На Каме на ветру надувались упругие паруса.
- Ну, в добрый путь! - по-хозяйски крикнул Ермак, и тотчас ударили литавры, забил барабан, заголосили жалейки.
Заторопились к стругам. Атаман Мещеряк стоял на берегу и всех пересчитывал. И когда все взошли в ладьи, Матвейко взобрался на ертаульный струг, подошел к Ермаку и объявил:
- Батько, все атаманы, есаулы, сотники и казаки на месте. Набралось шестьсот пятьдесят четыре души. Ждут твоего наказа.
Стоявший рядом с Ермаком трубач затрубил в рог.
И тогда головной струг, белея парусом, отвалил от пристани и вышел на стремнину. Она подхватила суденышко и быстро понесла. За первым стругом устремились другие, и вскоре стая их плыла далеко-далеко. Поворот, и все исчезло, как дивное видение.
- Прощай Ермак! Прощай, браты, - слали вслед стругам последнее доброе пожелание солевары.