- Куда мне! - отмахнулся Ермак: - Умом не вышел. Однако с юных лет обуреваем познать все! - атаман придвинулся к розмыслу и продолжал с жаром: - У дьячка работал, и тот грамоте обучал. И думал я, - дивно устроен мир. Вот гляжу за полетом лебедушек и мыслю: человеку бы так летать! - в глазах Ермака сверкнул огонек.
Мастер Курепа посветлел, схватил гостя за руку.
- И я такое мыслю, атаман, - признался он. - Не токмо во сне летаю, но думки обуревают: "Пошто человеку не летать, разум великий ему дан?" От господ дознался, что на Москве холоп дерзнул уподобиться птице, да был кнутьями бит.
- Эх, худо подневольному человеку! - вздохнул Ермак, а Курепа поддакнул:
- Еще хуже, когда не токмо человека, а разум его куют в кандалы! Прости, угостить-то тебя нечем, - смущенно засуетился розмысл и полез в кладовушку. Вернулся опечаленный. - Живу на квасе да на сухарях. Ни женки, ни ребят, да и с чего я кормить стал бы. Что и перепадает, - на пергамент и бумажные витки перевожу. Люблю свое дело! Много хожено, поискано рассольных мест. О том хочу поведать потомкам, как мы соль-минерал весьма потребный человеку, искали.
- И мне любопытно это послушать! Ежели можно, расскажи, а я послушаю, - сердечно попросил Ермак.
- Изволь, - охотно согласился мастер. - Вижу, ты не пустознай… Наши Строгановы спят и видят, поболе бы им соли. Вот и хожу по Прикамью и дознаюсь о местах, где можно заложить соляные трубы и брать через них рассол. Замечено мною, что места сии покрыты мелким ельником, а то березняком, и чаще всего на болотинах и низких местах.
- Да таких мест - гибель кругом, так неужто под каждым соль хранится? - улыбнулся Ермак.
- Место низкое и ельник - еще не все, то первый знак для мастера, - пояснил Курепа. - А второй, - на зорьке за стадом вместе с пастушком походишь и примечаешь, как скот себя покажет. Любит коровушка и овца полизать соленую земельку. А в местах диких почаще взглядывай на следы зверя. Истопчут все, если земелька понравится, вылижут. Берешь в таких местах глину, и на костер. Если соль в ней таится, будет трещать на огнище и к тому ж крепко к языку прилипает. То верный знак, - место, выходит, тут соляное. Вот оно как! И мало ли примет набралось у русского розмысла: ключи, бьющие из земли, - приглядись к ним, попробуй на вкус. Иные покрыты ржавчиной; выпариваясь летом от жаркого солнышка, оставляют серебристый налет или след инея легкого по бережку протока. А то по засольному духу слышишь, где таится соль, особо по утрам да на вечерней зорьке: стоишь и видишь, как потянуло сырым туманом, и дух тяжелый. Тут и соль!.. - он говорил с увлечением, не спуская глаз с Ермака, боясь, что тот поднимется со скамьи и уйдет.
Но атаман сидел, словно зачарованный.
- Видать, любо тебе мастерство это? - спросил он.
- А что может быть лучше и светлее моего мастерства? - с убежденностью сказал Курепа. - Пахарь да солевар самые потребные люди на Руси!
"Милый ты мой! Самый первый человек на Руси, а перебиваешься на хлебе да на сухарях!" - с горечью подумал о мастере Ермак.
Курепа между тем продолжал:
- Найти место соляное трудно, а гораздо мудренее добыть рассол из земных недр. Тут надо опустить в твердь варничные трубы. Приходи и взгляни, как трудимся мы… Днем стараемся с трубами, только ноченька и остается для размышлений… Вот свитки! - он развернул бумажный столбец, и Ермак увидел раскрашенные места - мелкие ельники, роднички бегущие. Все, о чем рассказал мастер. И под рисунками вязью шли строки, написанные усердной рукой…
Атаман долго держал свиток и, чуть шевеля губами, читал о том, как работают ярыжки-подсобники с мастером над посадкой труб в землю.
- Дивно! - с жалостью расставаясь со свитком, вымолвил Ермак. Затем поклонился розмыслу: - Спасибо за беседу, пора идти…
Атаман ушел, а Курепа долго взволнованно расхаживал по светлице, и снова его мыслями владела соль…
Ермак еще не раз бывал у розмысла Юрки Курепы и подолгу у него засиживался. После беседы с мастерком на душе атамана становилось светло и легко. Перед его мысленным взором постепенно открывался иной мир, о котором он мало думал до сих пор. По-иному взглянул атаман на окружающее.
В черных варницах, в которых в белесом едком дыму так тяжело дышалось, где от жары и соляного рассола трескались губы, язвами покрывались руки и лицо, творилось большое народное дело. Напрасно казаки свысока смотрели на варничных холопов. У них - у работных людей - следовало поучиться терпению и умельству. Об этом Ермак сказал Иванке Кольцо. Тот удивленно пожал плечами:
- Соль! Эка важность! Да она до смертушки надоела тут всем. Суди, батько, сам: идешь - и хрустит под ногами, дыхнешь - и пар захватишь соляной, на зубах и то скрипит. А ну ее к богу, атаман! - Иванко выразительно поглядел на Ермака: - Уйдем отсюда, батько!
- А куда уйдем? - хмуро отозвался атаман.
- В Сибирь, на Кучумку двинем! - бесшабашно сказал Кольцо.
- Погоди, Иванушко, рано засобирался. Надо проведать пути-дороги в Сибирь. Пусть донцы да и россейские бегуны приглядятся к земле и горам каменным, привыкнут, тогда и тронемся, - подумав, сказал Ермак. - А сейчас терпи, казак!
Они сидели над рекой, с высокого яра до самого окоема виднелись бесконечные пармы, увалы и тоненькие синие ленты речек. За спиной серели высокие заплоты городка. Над просторами стояли тишина, покой. Только в зеленых лугах поблескивали на солнце косы: строгановские мужики косили пахучую траву. Сочная, буйная, она душистой волной ложилась у их ног. Низко над землей носились стрижи. Все было мирно, благостно, и так весело сиделось под жарким солнышком. Казаки разомлели и лениво раскинулись на песке. Легкий сон стал смежать глаза, и вдруг раздался громкий пронзительный крик. Крик повторился. Ермак и Иванко вскочили.
- Никак бьют казаки холопов за провинность? Айда, батько, взглянем на потеху! - весело ощерив зубы, предложил Кольцо.
Атаман помрачнел и сказал сурово:
- Что за потеха? Стыдись! - он оправил кафтан, надел шапку и спорким шагом зоторопился к городищу. За ним еле поспевал Иванко. Бежать далеко не пришлось: крики раздавались под деревянными сводами воротной башни.
- Родимые, не терзайте! - кричал старческий голос. - Порешите сразу… Ух, мучители! - Раздался протяжный стон.
- Да кто же это? - Ермак вбежал в раскрытые ворота городища и остановился взволнованный и пораженный. На земле лежал воротный сторож Пашко и кат беспощадно избивал его крученой плетью. Тощее дряблое тело вздрагивало. Рядом, в бархатных штанах и в кафтане нараспашку, стоял сытый и довольный Максим Строганов и горячил палача:
- Подбавь хлеще!
Ременная плеть щелкнула в воздухе, - кат страшным ударом стегнул сторожа. Тот охнул и замер. Хозяин в досаде сплюнул и подошел к избиваемому, крепко ткнул его в бок тяжелым сапогом.
- Никак подох, не сдюжил? - удивленно вымолвил Строганов.
Ермак налился кровью.
- Что вы тут робите? За что казнили доброго человека? - он бросился к телу и потряс за плечи: - Пашко, жив ли?
Остекленевшие глаза старика безразлично глянули на атамана. Ермак скинул шапку, потупился.
- Гляди, Иванко, в какой цене тут ходит человек! - горько сказал он Кольцо.
- Шибко дешев! - злыми глазами казак уставился в Строганова. - За что сказнили деда?
- Эва! - ухмыльнулся в бороду Максим. - О чем спрашивает! Старый, дряхлый, задарма хлеб стал жрать, три раза проспал колотить в звон.
- А может хворый? - заспорил Кольцо.
Строганов заносчиво сказал атаманам:
- Кто вы такие? Хозяин тут-ка я, и что хочу, то и роблю. Моего хлеба вам не жалко… Убери отсюда! - показал он глазами кату на тело. Уходя, надменно бросил:
- Гляди, казаки, не вмешивайтесь в мои дела. Ваши послуги потребны для обереженья рубежа, а тут глядеть вам нечего!
Важный, осанистый, он грузно поднялся на крылечко своих хором, глянул на восток и истово перекрестился:
- Упокой, господи, душу раба нерадивого Пашко…
Ермак сильным взмахом локтя оттолкнул ката:
- Уйди, не оскверняй тела…
- Ну, ты! - ощерился кат и крепче сжал плеть.
Казаки схватились за мечи. Иванко крикнул атаману:
- Дозволь, батько, я ему враз дурную голову сниму!
Видя, что и впрямь казаки снесут башку, палач попятился и скрылся в темном проеме башни.
Ермак сказал Кольцо:
- Ну, Иванушко, снесем Пашко в его светлицу!
Они притащили убитого в полутемный чулан и положили на узкие нары, на которых лежала связка соломы. По углам свисала пыльная паутина и сквозь нее в одном углу виднелся почерневший образ Николая чудотворца. Ермак огляделся и сокрушенно вымолвил:
- Вот и все богатство сторожа. И хоронить не в чем убогого!..
Казаки отнесли старика на погост, и казацкий поп Савва отпел панихиду по убиенному. Было тяжко и печально на душе Ермака.
"Мать-отчизна, - думал он - тебя ли не любит простолюдин русский: и холоп, и смерд, и казак! Почему ж ты для него стала мачехой?" - думал и не мог найти ответа на свой вопрос.
Вечером Ермак поднялся в светлицу розмысла. Юрка Курепа с поникшей головой встретил атамана.
- Полвека человек простоял на дозоре, охраняя наш труд, а ныне сплоховал, и вот… - Юрка не договорил, тонкие губы его задрожали.
- Мы ждем из-за Камня грабежников, которые зорят и пахаря и посадского человека, а грабежники тут, в городище - господа наши! - хрипло выговорил атаман. - Ихх, было бы то на Волге, показал бы я боярину!.. - он сжал кулаки, но сейчас же грустно опустил голову. - Ноне стреножили нас.
Юрко положил тонкую руку на плечо Ермака: