- Стой, донцы! - закричал вдруг набежавший дед-вековик Сопелка. - Где это видано, чтобы атаманское добро растаскивать! - он размахивал палкой, а глаза налились злобой. Было старику под сотню годов, огромная пушистая борода пожелтела от времени, но голос сохранился звонкий и властный. - Прочь, прочь, окаяницы! - гнал он женок от атаманских амбаров.
Ермак вырвал у деда его посох и, слегка подталкивая в плечи, вывел старика из атаманского куреня.
- Иди, иди, Сопелка, не твое тут дело!
- Как не мое! - вскипел старик. Я на Доне старинный корень. Где это писано, чтобы не слушать старших? Чужое добро - святыня!
- Эх, старина, старина, ну как тебе не стыдно! - укоризненно покачал головой Ермак. - Не ты ли ныне трех внуков на погост отвез? Хлебушко для всех людей отпущен, а Бзыга что делает?
Дед внезапно притих, глаза его заслезились. Вспомнил он про внуков, погибших от голода, и губы его задрожали.
- Божья кара, божья кара, - прошептал он и склонил удрученно голову.
- Поди-ка сюда, дед, возьми и ты! - позвали его женки, тронутые его беспомощным видом.
Старик однако отказался:
- Кто знает, что робить? Грех это! - шаркая ногами, он пошел прочь от атаманских амбаров.
Древнее предание на Дону гласит: "Дон начался при устье Донца… там и окончится". И впрямь, первым казачьим городком на прославленной реке были Раздоры, которые возвели новгородские ушкуйники на острове при впадении Донца в Дон. Отважные, предприимчивые новгородцы на своих стругах побывали на многих отеческих русских реках - и на Каме светловодной, и на Вятке-реке, и на Северной Двине; доходили они и до Каменного Пояса, а перевалив его, объясачили Югорскую землю. Не миновали они и Волги, и Дона. На последнем и поставили свой городок, который назвали Раздорами. С далекого Ильмень-озера и Волхова вечевики-новгородцы принесли сюда непокорный дух и свободолюбие. Вольные и смелые, они всегда враждовали с боярами и торговыми гостями, а на вечах дело нередко доходило до кулачной расправы. Свой непокорный и вольнолюбивый дух новгородские посельники проявили и в Раздорах. Как и в древнем Новгороде, тут существовали две партии: заможных и голытьбы. Сюда и устремился атаман Бзыга, надеясь найти поддержку против возмутившихся казаков. Ярость и гнев переполняли атамана. Только одна думка одолевала его: "Спасти, во что бы то ни стало, спасти от дележа свое добро. Не добраться голутвенным казакам до будары с хлебом! Неужели раздорские дружки и атаманы оставят его и не вступятся? А коли вступятся, тогда башку с Ермака долой!"
На коротких привалах беглецы давали коням отдохнуть, а сам Бзыга не находил покоя, шагая возле костра, и думал о своем. Есаул Бычкин успокаивал атамана:
- Ты, батька, не тужи, вернем свое добро! Голытьбу в жменю возьмем и не пикнет больше!
- Жменя-то наша маленькая, всех не сгребешь! - сердито отозвался Бзыга. - Ухх! - скрипнул он зубами.
Бычкин сочувственно смотрел на атамана. Был тот грузный, седой и своей ухваткой напоминал остервенелого волка, попавшего в беду.
"Как бы своей свирепостью и ненасытством дела не испортил! - с опаской подумал бывалый есаул. - В Раздорах одним криком не возьмешь, там лукавство и хитрость нужны!"
По совести говоря, сам Бычкин боялся бывать в Раздорах: народ там неугомонный и драчливый. Чуть что, сейчас засучивают рукава.
Дорога длинная. Много передумал Бзыга, пока, наконец, показалась зеленая луковка церквушки в Раздорах. Издалека донесся благовест - звонили к вечерне. Безмолвно и пустынно было на улицах городка, когда беглецы добрались до него, никто не полюбопытствовал, по обычаю, не выглянул в оконце. Дубовые ворота атаманского куреня оказались закрытыми. Бзыга с волнением подъехал к ним и постучал. Долго никто не отзывался. Теряя терпении и волнуясь от смутного предчувствия чего-то неладного, атаман громко заколотил в тесины. Где-то в глубине двора с хриплым кашлем завозился кто-то.
- Отчиняй, хозяева! - окрикнул Бзыга.
- Хозяев давно нет, - откликнулся глухой голос. - Хозяева утекли от беды.
Сразу перехватило дыхание. Бзыга взмолился:
- Да открой же, ради бога. Что тут случилось?
- Не качалинский атаман гуторит? - спросил голос за воротами.
- Атаман Андрей! Да сказывай, что за оказия?
Загремели запоры, ворота приоткрылись, наружу высунулось рябое лицо атаманского холопа. Он внимательно оглядел гостей, посмотрел вдоль улицы и только тогда шире распахнул ворота.
Конники въехали в обширный двор и расседлали коней. Бзыга присел на приступочку крылечка, устало опустив голову, спросил холопа:
- Так что же попритчилось тут?
- Разодрались наши хозяева с голутвенными из-за хлеба. Приходили амбары шарить, еле оборонились. Дом ноне пуст: атаман семью повез на Валуйки, сказывают.
- Брешешь! Не может быть такого в Раздорах! - сорвался с места и закричал Бзыга.
- Я не пес и брехать не думал! - вызывающе отозвался холоп и дерзко посмотрел на атамана. - Голутвенные сказывали, нового будут ставить атамана. Вот оно как!
"Что стало с тихим Доном? - в озлоблении и тревоге подумал Бзыга: - Помутился разум у казачества!" - и, оборотясь к холопу, спросил:
- Ты что ж, Афонька, небось рад бунтовству?
- Грех, атаман, такое говорить! Разве то бунтовство, коли люди есть захотели?
- Цыц! - прикрикнул на него Бзыга. - Плетей захотел, холоп!
Афонька потемнел:
- Этого и без тебя отведал вволю, только говори да оглядывайся, кругом народ кипит, неровен час, забушует…
Бычкин тронул атамана за локоть, тот присмирел. Холоп продолжал угрюмо:
- Триста заможников ушли из Раздор, а то бы кровь была. Одного попа не тронули, ноне в пустой храмине молится.
- Куда ушли старшины? - скрывая досаду, спросил Бзыга.
- Не сказывали, но чую, стоят табором в Гремячем логу…
Есаул Бычкин осунулся, посерел. Понял он, что попал из огня в полымя, но отступать было поздно. С отчаянием он выкрикнул:
- Коли так - рубаться будем! Веди в дом, отоспимся, коней накормим и в Гремялий лог…
Всю ночь Бзыга ворочался на жарких перинах, прислушивался к шорохам. Холоп не внушал доверия и, чтобы не сбежал он, атаман приставил к нему казака. Ранним утром разбудил сполох. По станичной улице загомонил народ. Бежали казаки, перекликались. И страшное уловил Бзыга в перекличках: в Раздоры прискакал Ермак с конниками.
Кричали станичники:
- Сказывают, у нас укрылся супостат. Своих изгнали, чужой набежал! На майдан! На майдан!
Не стал ждать Бзыга, когда будут ломиться в ворота, быстро разбудил дружков и на коня. Афонька распахнул скрытые воротца и пропустил беглецов в тальники.
- Поберегись, атаман! - предупредил он. - Неровен час, угодишь на раздорских, - не помилуют! - он так выразительно посмотрел на Бзыгу, что тот похолодел под его взглядом.
- Скройся, сатана! - зло выкрикнул атаман и стегнул коня.
Когда Ермак со станицей ворвался в Раздоры, тишина и безмолвие поразили его. Казаки подъехали к церкви и заглянули в нее. Мерцали жиденькие огоньки лампад, сумрачные тени лежали по углам храма. Несколько старушек да древних дедов со строгими лицами стояли, склонив головы, и слушали возгласы священника.
Брязга выманил из церковного притвора столетнего деда:
- Где станичники, куда подевались?
Старик поднял белесые глаза и внимательно оглядел прибылого.
- А сам ты откуда брался, казак? - пытливо спросил дед.
- Из качалинской наехали!
- За каким делом вас принесло? - не унимался дед. - И без вас тут крутая заваруха. Атаман с голытьбой перессорился и с заможниками ускакал. Гляди, казак, неровен час, вернется с подмогой и пойдет крушить башки смутьянщикам!
- Да кто у вас смутьянщики? - обрадовался Богданка.
- Известно кто, это мы сомутители! - сердито ответил дед.
Брязга с удивлением взглянул на ветхого деда и не удержался, залился звонким смехом.
- Да ты сдурел, что ли? - накинулся на него старый казак. - Не видишь - тишина в городке, ровно перед грозой… Еще мой дед сказывал, - так от века повелось в Новгороде, когда на вече лютый бой предстоял!
Ермак слышал эту беседу и приказал Брязге:
- Айда на колокольню, да ударь в большой колокол!
Тревожный гул поплыл над сонным городком, созывая людей на майдан.
Казалось Раздоры только и ждали этого звона. Первым зашумел дед. Выбегая из церковного притвора, он крикнул Ермаку:
- Ой, казаче, торопись на майдан, зараз великая свара будет!
По тому, как у деда по-молоду заблестели глаза и он сразу оживился и воспрянул, видно было, что жива в крови старика старинная новгородская закваска: любил покричать и поспорить дед-вековик.
А гул все усиливался. Медный звон разрывал тишину и поднимал раздорцев. По куреням загремели тяжелые запоры, распахнулись настежь многие ворота и калитки, и как бобы из опрокинутого мешка, посыпались люди. Все торопились на майдан.
Мимо Ермака бежали все новые и новые толпы, вооруженные копьями, пиками, пищалями, а были и такие, что держали в руках топоры и оглобли. Впереди всех, с молотом в руке несся раздорский кольчужник Василий и, заглушая рев толпы, взывал громовым басом:
- Браты, пора измельчить заможных! Ухх, дай разогнуть только спину!..
Ермак залюбовался богатырем: до чего могуч и красив молодец! Высок, крепок, грудь широка… Он играл пудовым молотом, а на руке перекатывались крепкие мускулы.
Глядя на кольчужника, Ермак сам не утерпел, закричал раздорцам:
- Казаки, буде терпеть! Иль мы боле не лыцарство? Укротим заможников! - Затем обернулся к своей станице: - На майдан, браты!