* * *
Нехорошие мысли одолевали мичмана после визита в доки. Консул в Шанхае, точильщик карандашей в штабе, наконец, язвительный Стемман - никто не сказал ему даже спасибо за все, что пришлось ему претерпеть, и, кажется, его побег из плена готовы поставить не в заслугу, а в вину ему, будто он нарушил требования устава. Не зная, куда уйти от самого себя, Панафидин заглянул в нотный магазин братьев Сенкевичей, которые улыбались мичману еще через стекло витрины.
- Не желаете ли посмотреть у нас кое-что новенькое? Вот Скрябина прислали из Москвы, вот и Рахманинов… все самое последнее. Отличные издания - фирмы Юргенсонов.
Панафидин небрежно перелистал ноты:
- Спасибо. Но я осиротел… увы, это так.
Стало еще гаже. Подумалось - не лечь ли в госпиталь да от чего-нибудь подлечиться? Медицина штука такая: ляжешь на больничную койку, и болезни сразу найдутся. Погруженный в такие невеселые мысли, Панафидин вышел на звуки воинственного марша, доносившегося из зелени Адмиральского сада. В кафе он уселся под зонтиком. Как и в прошлый раз, заказал для себя кофе глясе. Было ему неуютно, неприкаянно, одиноко. Рассеянно обозревая публику, мичман вдруг вскочил, едва не обрушив коленями хилый столик…
Да! Как и в прошлый раз, она была здесь.
Женщина ослепительной красоты в одиночестве пила лимонад.
Но теперь-то он знал ее имя. Наконец он имел на нее мужские права… Панафидин решительно подошел к ней:
- Дженни! Какое счастье, что я снова вас встретил. Нет слов, чтобы выразить все те сложные чувства, которые вы сумели внушить мне…
Красавица, не дослушав, стала громко кричать:
- Миша… Миша! Скорее сюда… ну где же ты?
К ним уже подходил солидный кавторанг в белом мундире и белых брюках, в штиблетах из белой кожи.
- В чем дело, моя прелесть? - спросил он, картавя.
- Стоило тебе отойти, и вот этот мичман… вдруг делает мне какие-то странные намеки. Будто я с ним… о ужас!
Кавторанг пощипывал бородку стиля "де-катр".
- Объяснитесь. Или вы знакомы с Зинаидой Ивановной?
Панафидин и сам не знал, что тут можно объяснить:
- Видите ли, я недавно из Осаки плыл в Шанхай… конечно, без билета. Но в первом классе французского парохода "Прованс". Вряд ли ошибаюсь! Возможно ли такое совпадение?
- Какой Шанхай? - возмутился кавторанг. - Какое совпадение? Золотко мое, когда ты успела побывать в Шанхае?
Красавица даже обиделась:
- Да что я… сумасшедшая? Никогда не была в Шанхае и никогда не буду. Что мне там делать?
Панафидин в полном изумлении поклонился ей:
- Простите, тогда я ничего не понимаю.
- Я тоже, - сказал кавторанг, - отказываюсь понимать, на каком основании вы кидаетесь к даме с неприличными намеками. В конце-то концов, мне лучше знать, где бывает моя жена…
Панафидин то бледнел, то краснел от стыда:
- Я приношу вам, господин капитан второго ранга, самые глубочайшие извинения. Но ваша супруга до умопомрачения схожа с той дамой, которую я сопровождал до Шанхая…
- До Шанхая из Осаки? - спросил кавторанг.
- Так точно!
- А как вы туда попали?..
Панафидин кратко изложил одиссею своих злоключений, и кавторанг, явно заинтересованный, протянул мичману руку:
- Беклемишев Михаил Николаевич, честь имею… во Владивостоке командую подводными лодками, которые я сам и доставил из Петербурга на железнодорожных платформах. Бог с ним, с этим Шанхаем… Садитесь, мичман. Побеседуем…
Беседовать с Беклемишевым было одно удовольствие. Он оказался человеком высокой культуры, технически грамотным, на уровне последних достижений науки. Михаил Николаевич был фанатиком подводного плавания, считавшим, что будущее морских войн - удар из-под воды! Панафидин поговорил с кавторангом минут двадцать и сам загорелся желанием нырнуть в неизведанные гибельные бездны. В ответ на его невеселый рассказ о мытарствах с крейсерами Беклемишев посочувствовал:
- Да, это тяжко, тяжко… согласен. Давайте сделаем так. - Он потянул из кармана золотые часы, щелкнул крышкой. - Зиночка, ты хотела совершить вояж по магазинам, это очень мило с твоей стороны. А мы с Сергеем Николаевичем, пока ты занята дамскими делами, совершим увлекательную прогулку…
Прогулка закончилась на транспорте "Шилка", вокруг которого покачивались 13 подлодок: "Скат", "Форель", "Налим", "Сом", "Палтус" и прочие, сверху чем-то похожие на большие галоши. Беспокойно было всюду видеть бидоны с бензином, украшенные зловещими надписями: "Одна папироса - твоя смерть!"
- Не буду скрывать от вас, - сообщил Беклемишев, - что офицерскую публику воротит от моих подлодок, как от хорошей касторки. Все согласны плавать хоть на землечерпалках, только бы не видеть этих железных гробов, которые частенько тонут, горят и взрываются… Зато у нас полно свободных вакансий!
- Я согласен. Тонуть. Гореть. Взрываться.
- Вот и отлично. Не пройдет и полугода, как я вам обещаю чин лейтенанта. Договоримся так. Сегодня у нас… что?
- Понедельник.
- До субботы вы погуляйте. А в конце недели затралим адмирала Иессена в кабинет и… все уладим. Кстати, - спросил Беклемишев, - сколько хотели бы вы получать жалованья?
- Как это сколько? - не понял вопроса мичман.
- А так… называйте любую сумму, и эту сумму вы будете иметь от казны ежемесячно. Ведь в морском министерстве нам выплачивают независимо от чинов на основании известного приказа: "Подводникам платить сколько они пожелают, потому что все равно они скоро все потонут или взорвутся…"
Сергей Николаевич остался человеком скромным:
- Можно рублей… ну хотя бы сорок.
- Так и запишем: четыреста рублей в месяц на всем готовом… Предрекаю: на подводных лодках вас ждет удивительная жизнь и быстрая карьера! - обещал Беклемишев.
- Не сомневаюсь, - бодро отвечал Панафидин.
Будущее вдруг обрело небывалую ясность.
И весь мир озарился волшебным чарующим светом…
* * *
Пока суд да дело, Панафидин поселился в номерах общежития при Морском собрании, где обитали неприкаянные офицеры флота, потерявшие корабли и ждущие свободных вакансий. Расхватывали все должности, согласны идти хоть на портовые буксиры, чтобы толкать по рейду баржи с песком и камнями… Известие о том, что Панафидин позволил кавторангу Беклемишеву увлечь себя, они встретили без зависти:
- Тут и на воде-то не знаешь, как удержаться, а вы еще под воду полезли. Да ведь у Беклемишева на "Шилке" собрались отпетые - вроде клуба для самоубийц… Еще пожалеете!
Лейтенант с крейсера "Новик" (который, подобно "Варягу", взорвался у Сахалина) весь день терзал гитару:
В проливе чужом и далеком,
Вдали от родимой земли,
На дне океана - глубоко
Забытые спят корабли…
Из окон виделся рейд, и флагманская "Россия" по-прежнему держала котлы "на подогреве" - в боевой готовности. Между кроватями слонялись без дела офицеры, а в углу солидные механики с утра до ночи распивали пиво. Оттуда слышалось:
- У меня приятель! Такой сукин сын, не приведи бог. Уже запатентовал в Питере свое изобретение. Особый пресс для глажения брюк. Матросня по субботам с утюгами по кораблям мечется. А тут сложил сразу дюжину, под пресс сунул - дерг, и готово! Складки, пишет, получаются идеальные. На выставке "Лиги Обновления Флота" сам государь император выразил ему высочайшее внимание… Теперь за этот патент он оторвет!
Панафидин зевнул. Конечно, никто не спорит: складки на штанах необходимы, но если "Лига Обновления Флота" начала возрождение флота со штанов, то эти господа офицеры еще не скоро дождутся свободных корабельных вакансий. А на соседней койке лейтенант с "Новика" припадал к гитаре:
Там мертвые спят адмиралы
И дремлют матросы вокруг.
У них прорастают кораллы
Меж пальцев раскинутых рук…
Мичману все надоело. Решил прогуляться. Надел свежий воротничок с лиселями. Прицепил кортик. Взял в руку перчатки.
- Вы не знаете, что сегодня в Морском собрании?
- Лекций никаких, - ответил сосед. - Библиотека открыта. Ну и ресторан, как водится… не без этого!
На улице мичман купил с лотка пачку папирос "Дарлинг" (10 штук - 20 копеек), прочел на коробке стишата: "С тех пор как "Дарлинг" я курю, тебя безумно я люблю". На минуту Панафидин представил себе поэта, который, содрогаясь в муках творчества, надеется заработать трешку на пропитание. Черт побери! Один соблазнил императора складками на штанах, другой убедил табачного фабриканта в своей гениальности. Каждый сверчок старается занять свой шесток.
В библиотеке Морского собрания он просмотрел последние газеты, ничего не выделив из них примечательного, кроме того, что южная часть Сахалина уступалась японцам, а Витте, сделавший японцам эту уступку в переговорах, получал титул графа. Ну что ж! Был князь Потемкин-Таврический, был Суворов-Рымникский, был князь Кутузов-Смоленский, теперь русский народ осчастливили явлениями "графа Полусахалинского".
- Мне смешно, - без смеха сказал мичман.
Перед матросом-калекою, служителем библиотеки, Панафидин выбросил на поднос рубль, и матрос ему поклонился:
- Спасибо, ваше благородье. Кормиться-то надоть…
Мичман проследовал в ресторан и в дверях ресторана, почти нос к носу, столкнулся с Игорем Житецким, который обдал его запахом лоригана, а идеальный пробор в прическе Житецкого лоснился от превосходного бриллиантина.
Друг гардемаринской юности широко распахнул объятия:
- О, Сережа! Милый ты мой, как я рад…
Панафидин даже отступил назад в удивлении:
- Ты? А я ведь, Игорь, искал тебя.
- Где?