* * *
За пять минут до "аллярма" была перехвачена депеша Камимуры в Сасебо: "Воспрепятствуем… бой, нужно еще два крейсера… проход русским по флангу загражден". Панафидин занял свое место. В бортовом каземате все напоминало времена Ушакова и Нельсона, только дерево заменяло железо; внутрь корабля торчали "зады" пушек, выставивших свои дула наружу. В орудийных просветах (портах) отсвечивало море.
Камимура разрядил пушки - ради пристрелки.
Линия его крейсеров в отличие от нашей была однотипна, она несла одинаковую артиллерию, разница была лишь в том, что одни имели гарвеированную (английскую) броню, а флагманский "Идзумо" был закован в крупповскую (германскую)…
- Шпарят как на параде, - сказал Шаламов.
Панафидин выглянул из порта, как с балкона большого дома, прикинув расстояние до противника, и наивно решил:
- А что? Нам выпал прекрасный случай проверить нашу артиллерию на любых доступных дистанциях…
Иеромонах Алексей Конечников обходил боевые посты, окропляя пушки "святой" водицей, дребезжаще распевал:
- Спаси, господи, люди твоея-а-а… а-аминь!
Он явно спешил, ибо боевое расписание призывало его в баню-лазарет "Рюрика". Через дверь носового отсека Панафидин окликнул барона Курта Штакельберга:
- Камимура уже начал, а чего же мы?
- Сейчас… начнем и мы, - ответил Штакельберг, и в этот же момент что-то ярко-рыжее, как шаровая молния, врезалось в носовой каземат, соседний с панафидинским.
- Песок давай… сыпь, сыпь, сыпь! - орал кто-то.
Пушки уже отскочили назад в первом залпе, компрессоры плавно поставили их на место, клацнули замки. Николай Шаламов ловко забросил в пасть казенника свежий снаряд. Панафидин не сразу сообразил: песком будут засыпать лужи крови убитых, чтобы ноги живых не скользили по палубе. Элеваторы, гудя моторами, подавали наверх снаряды и пороховые кокоры. Через дверной проем было видно, как матросы волокут Штакельберга за ноги и голова барона жалко мотается.
- Куда вы его? Что с ним, братцы?
- Уже готов… открасовался. Амба!
"Как быстро это бывает", - не ужаснулся, а просто отметил в сознании мичман. Но с этого момента он перестал метаться, четко реагируя на мычание сигнальных ревунов, зовущих его батарею к залпам. Русские снаряды при попаданиях давали нечеткий блеск, словно высекали искру из кремня, а японские вызывали клубки густейшего дыма, отчего иногда казалось, что наши снаряды вообще не долетают. Многое становилось ясно - такое, о чем мичман ранее не задумывался. "Рюрик", идущий концевым, ритмично вздрагивал под ударами разрывов фугасного действия. Николай Шаламов кричал:
- Горим… горим же! Вы что, не видите?
- На "России" трубу сбило, братцы.
- Давай разноси шланги… Трюмные, напор, напор!
Брандспойты выкручивались из рук матросов. Пламя из носового отсека перекинулось в соседний. Японские фугасы взбрасывали кверху куски палубного настила. Все это - в треске огня, в ядовитом дыму. У переживших разрыв шимозы сразу спекались губы, возникала страшная жажда, они орали:
- Пить! У кого есть хлебнуть… хоть глоток!
Пушки, отброшенные взрывами, перекатывались на качке, грозя переломать ноги. В открытые порты море хлестало соленой пеной, а мертвецы, жидкие, как студень, ерзали затылками по тиковым доскам, их уже ничто не касалось…
- Подавай! - требовали комендоры от элеваторов.
Панафидин стянул с кресла убитого наводчика, сам приникнув к прицелу. Краем глаза, целясь в "Идзумо", он видел, что флагманская "Россия" несет уже половину трубы, а дым клубами валит прямо из палубы… Взмахом руки он звал Шаламова:
- Ты жив? Тогда подавай… подавай!
- Уррра-а-а!.. - донеслось сверху, с палубы.
Это радовались, когда взрывом раскрыло корму "Ивате", и он, контуженный, остался на месте, а броневая фаланга Камимуры шла дальше как заговоренная, и борта японских крейсеров вспыхивали яркими точками - в упор били орудия знаменитой фирмы Армстронга… Победные возгласы "ура!" верно поняли только наружные вахты, а те, что оставались внутри крейсеров (ничего не видящие), решили, что наверху приветствуют появление Порт-Артурской эскадры, и потому тоже кричали:
- Урра-а! Теперь мы вместе… мы спасены…
* * *
Флагманская "Россия" теряла скорость. Клинкет паропроводов (который так и не успели починить в базе) вывел из строя сразу четыре котла. Кормовая труба, уже разбитая, не давала тяги на топки. Сопла вентиляторов с могучим ревом засасывали внутрь крейсера дымы пожаров и невыносимые газы от разрывов шимозы, удушающие людей в низах.
- "Рюрик" горит, - сообщали с вахты. - Горит, но узлы он держит пока что не хуже нас…
Иессен понимал, что бригада, уже избитая с одного борта, нуждается в перемене курса. Где он, спасительный маневр, чтобы расцепить клещи, в которые они попали? С севера - броненосные силы Камимуры, а с юга - адмирал Уриу с легкими крейсерами. Андреев подсказывал Иессену отворот к югу:
- Потом вдоль берегов Кореи вывернемся к северу.
- В любом случае они нас нагонят.
- Несомненно! Но отбиваться будем до крайности…
Об Андрееве писали: "Болезненный, небывало нервный в обычной обстановке, в бою он выказал небывалое хладнокровие и мужество, весело разговаривал с матросами близ орудий, чем сильно поддерживал боевые настроения. Старший офицер крейсера капитан 2-го ранга Вл. Ив. Берлинский был убит наповал, когда стоял рядом с командиром…"
- Не уносите его с мостика, - велел Андреев. - Накройте Андреевским флагом и пусть остается с нами…
Один за другим смело за борт прожекторы. Японские снаряды разворачивали в бортах такие дырищи, через которые свободно пролезал человек. Пробило фок-мачту. По внутренней ее шахте снаряд, как в лифте, опустился в отсек динамо-машин, но, слава богу, не взорвался, его раскаленная болванка каталась среди электромоторов, стонущих от усилий. Сначала снаряд поливали водой, а потом привыкли к нему, и матросы пинали его ногами, как чушку:
- У, зараза! Валяется тут, ходить мешает…
Иессена предупредили: с юга виден "Нанива".
- Сам черт его несет, - выругался адмирал…
"Нанива" издали пострелял по "Рюрику", потом примкнул в кильватер крейсерам Камимуры, усиливая мощь его огня. Было 05.36, когда Иессен решился на отворот к зюйду.
- Сейчас или никогда, - сказал он…
"Ивате" справился с пожарами после взрыва и занял место в кильватере за крейсером "Нанива". А на наших кораблях одно за другим замолкали орудия. Нет, их не подбили - случилось худшее. На дальних дистанциях боя, когда пушки задирали стволы до предела, слетала резьба шестеренок в подъемных механизмах, и пушки оседали, беспомощные в вертикальной наводке. Андреев спустился с мостика - к комендорам. Артиллерийские кондукторы, люди бывалые, чуть не рыдали:
- Так што там, в Питере-то, думали раньше? Или им дистанция боя в ширину улицы снилась? Ведь погибаем…
- Шестерни дерьмовые! Цена-то им - рубль с полтиной, как за бутылку, из-за них бьют нас, а кто виноват?
Что мог сказать на это Андреев? Да ничего.
- Это преступно, - соглашался он с матросами. - Такое оружие могли поставить на крейсера только враги… Но у нас есть один выход: сражаться до конца!
Люди задирали пушки с помощью талей, удерживая их при стрельбе канатами. Иногда - под огнем противника - они подставляли под орудия свои спины, а порой вспрыгивали на казенную часть стволов, как на бревна, и весом своих тел удерживали пушки в нужном угле возвышения…
На мостике Андреева поджидал Иессен в обгорелом кителе, он держал перед собой обожженные руки, подставляя их под освежающий сквозняк, задувавший в разбитые окна ходовой рубки. Обманным маневром адмирал отводил крейсера к югу, чтобы затем отыскать "окошко" для перехода на северные румбы - спасительные для них. Андрееву он сказал:
- Все бы ничего и мы бы выкрутились, но с моря, сами видите, подходят еще два японца: "Чихайя" и "Такачихо", а "Рюрик" уже перестал отвечать на позывные… Как у вас?
- Я, - прокричал ему в ухо Андреев, - велел закладывать под машины взрывчатку и готовить кингстоны к открытию!
- Добро, - согласился Иессен и даже кивнул…
(На бригаде оставалось лишь четыре орудия в 203-мм против шестнадцати японских, на 14 русских пятидюймовок японцы отвечали залпами из 28 стволов. Камимура подавлял бригаду таким громадным превосходством, какого не имел даже адмирал Того в сражении с Порт-Артурской эскадрой.)
- Отгоните "Наниву", - требовал Иессен. - Он опять лезет к "Рюрику"… На баке, вы слышали? Сигнальщики, дать на "Рюрик" запрос: "Все ли благополучно?"
На вопрос адмирала крейсер долго не отвечал. Издали было видно, как взлетают над ним груды обломков палубы, в столбах рыжего дыма исчезают надстройки… Ровно в 06.28 над искалеченным мостиком распустился кокон флага "Како".
- "Рюрик" не может управляться, - прочли сигнальщики.
Наверняка этот сигнал "Како" разобрали и на мостиках "Идзумо": с японских крейсеров слышались крики радости.
- Запросите "Рюрик" - кто на мостике?
Ответ пришел: крейсер ведет лейтенант Зенилов.
- Это минный офицер, - подсказал Андреев.
Иессен сбросил с себя тлеющий китель:
- А где же Трусов? Где, наконец, Хлодовский?
Камимура не распознал маневра русских, и, казалось, уже пришло время, чтобы, прижавшись к берегам Кореи, развернуть бригаду, в норд-остовую четверть горизонта:
- Но теперь мы не можем оставить "Рюрика"!
- Никак не можем, - отозвался Андреев…