* * *
Неожиданно для японцев она даже удвоила мощь огня, а корабли противника ослабляли огонь, многие выходили из боя. "Якумо" и "Асахи" были разрушены взрывами, в их пробоины хлестала вода. "Кассуга" и "Чин-Иен" едва оправились от попаданий, сильно дымя. На крейсере "Ниссин" снесло палубные надстройки… Того сорвал с головы фуражку! Он швырнул ее на решетки мостика, скользкие от крови убитых, и топтал фуражку ногами, с хрустом раздавив адмиральскую кокарду.
- О, боги… не может быть! - выкрикивал он.
Его "Миказа" превращался в развалину. Мостики и спардек напоминали свалку каких-то неведомых конструкций. Грот-мачта, уже перебитая, склонялась над этим хаосом изуродованного железа, грозя рухнуть. Орудийные башни омертвело молчали, сочась дымом (у флагмана осталась одна шестидюймовка). Палуба была усеяна убитыми. Орали раненые. "Миказа" горел…
- О н и, кажется, побеждают меня, - признал Того.
(Признание Того зафиксировали два посторонних человека: французский адмирал Эмиль Олливье и британский морской атташе, который все время битвы не покидал Того, стоя подле него на мостике "Миказы". По словам Олливье, адмирал Того был потрясен решимостью русской эскадры, которая надвигалась на него, готовая погибнуть, "чтобы спасти судьбу войны и честь России… Того дает приказ к отступлению!". Английский атташе дополняет: "Того увидел, что перед невероятным упорством русской эскадры, которая решила во что бы то ни стало пробиться (во Владивосток), ему придется отступить…")
- Лейтенант Сакураи, - велел Того, - пишите приказ. Это будет мой позорный приказ - об отступлении.
- Не может быть, адмирал!
- Да, да… на этот раз мы проиграли.
- Отступление к Эллиоту?
- Нет, в Сасебо… на ремонт!
(В отдаче приказа возникла пауза, которую не понять, не зная флотских порядков. Объявляя флоту свою волю, флагман сначала оповещает: "Готовьтесь принять приказ", после чего корабли обязаны ответить ему поднятием флагов: "Ясно вижу, вас понял". Лишь после этого обмена сигналами флагман извещает эскадру о своем приказе…) Корабли уже ответили Того, что его поняли и ждут распоряжений. Ни японцы, ни русские еще не знали, что не только участь Порт-Артура, но, может, и судьба всей войны была заключена в этой раскаленной минуте. Итак, японская эскадра выжидала приказа - об отступлении. Но именно в этот момент Того заметил странную циркуляцию "Цесаревича". Он сузил глаза в две щелки:
- Лейтенант Сакураи, прежний приказ отменяется. Мы не идем в Сасебо на ремонт - мы продолжаем битву…
Не попади второй снаряд в рубку "Цесаревича", не замедли Того с отдачей приказа - и все было бы иначе…
Все, все, все! Но эта критическая минута кончилась.
Адмирал Того нагнулся и, подхватив фуражку с раздавленной кокардой, снова нахлобучил ее на голову. Начиналась последняя фаза боя, и заходящее солнце било русским в глаза, ослепляя наших наводчиков…
* * *
Из груды мертвых тел на мостике "Цесаревича" вдруг начал вылезать лейтенант Ненюков, очнувшийся после взрыва:
- Кто здесь живой? Отзовитесь… вы, живые!
Живых не было. "Цесаревич" продолжал выписывать кривую, но следующие за ним корабли уже поняли бессмысленность этого маневра, и они - один за другим - покидали флагмана, строй был сломан ими, в растерянности они сбились в кучу.
Дмитрий Всеволодович Ненюков сам встал к штурвалу, решив заменить рулевых и даже адмирала Витгефта, нога которого валялась в углу рубки, сверкая лампасом. Но штурвал вращался свободно: управление рулями не срабатывало.
- Братцы, кто может, поднимите сигнал…
Сигнал он поднял: "Командование эскадрой передается младшему флагману". Контр-адмирал Ухтомский, не зная, что случилось с Витгефтом, машинально распорядился:
- Оповестите эскадру: "Следовать за мной".
Но фалы, протянутые к мачтовым реям, были разорваны осколками, сигнальщики "Пересвета" укрепили флаги к поручням мостика, где их никто не разобрал, и потому за кормою "Пересвета" никто не последовал. Японская эскадра активизировала стрельбу, и в этом кошмаре каперанг Эдуард Щенснович, командир "Ретвизана", принял почти дикое, но верное решение:
- На таран… тараним "Миказу" и Того!
- Переборки не выдержат, - предупредили его.
- Нам ли сейчас думать о переборках?..
"Ретвизан", сам полузатопленный, устремил свой форштевень на вражеского флагмана. Японцы обрушили на дерзкого огонь всех кораблей сразу. Порою "Ретвизан" совсем исчезал в дыму и всплесках воды, но потом вырывался из них снова, страшный в своей безумной ярости… Ближе, ближе, ближе. Ближе!
До "Миказы" оставалось лишь 17 кабельтовых.
- Баковая, круши Того! - призывал Щенснович.
"Миказа" вздрогнул, как боксер от удара в челюсть. Из его носовых погребов выбросило черный гриб дыма, и верхушка этого гриба - уже в небесах - полыхала сгоравшими кордитами. И тут осколок угодил Щенсновичу прямо в живот. Скрюченный от невыносимой боли, он терял со - знание.
- Держитесь эскадры… - прошептал каперанг.
"Ретвизан" отвернул, но минутами своей доблести он дал передышку своим кораблям, на себя одного принимая множество ударов, предназначенных всей нашей эскадре…
- Переборки выдержали, - доложили Щенсновичу.
- Прекрасно! Оставьте меня… умереть…
"Аскольд" воздел флаги: "Крейсерам следовать за мной", и они ринулись за ним на прорыв, пересекая курсы своих броненосцев, которые князь Ухтомский уже начал оттягивать в сторону Порт-Артура. Между бронированных громадин метался "Беспощадный", с его мостика матерился командир Михайлов:
- Куда вы? Предатели… только во Владивосток!..
Того уже отводил свою эскадру. Не потому, что он щадил русских. Просто у него более не оставалось сил - ни духовных, ни материальных. Наконец погреба опустели - их содержимое было выпалено в противника. Сама полуразбитая, еще вспыхивая фейерверками палубных пожаров, тоннами черпая в себя воду, японская эскадра исчезала во мраке ночи…
Она уходила в Сасебо - она шла на ремонт!
* * *
Вдали от гула этой безумной битвы, в тишайшем Мукдене, наместник Алексеев составил для Владивостока секретную телеграмму за № 2665, которая и оказалась послед - ним решающим мазком на этом обширном полотне трагедии русского флота: "Эскадра (Витгефта) вышла в море, сражается с неприятелем, высылайте крейсера в Корейский пролив" - к Цусиме! Но чем завершился бой эскадры, наместник еще не знал…
Когда в Петербурге восемь часов утра, во Владивостоке два часа дня. Отправленная в этот срок телеграмма Алексеева легла на стол перед адмиралом Скрыдловым лишь 29 июля.
- Филькина грамотка! - сказал адмирал Иессену. - Эскадра Витгефта вышла… когда вышла? Она сражается с неприятелям… с каким успехом? Выслать крейсера к Цусиме - это единственное, что мне понятно. Надеюсь, и вам, Карл Петрович?
- А если Витгефт опять вернется в бассейны?
(Они говорили о нем еще как о живом человеке.)
- Вполне возможно, - отвечал Скрыдлов.
Иессен рассуждал педантично, но верно:
- Если мне поставлена задача встретить Артурскую эскадру, то я должен знать точное время, иначе я, как навигатор, не могу вычислить ни координаты рандеву, ни точку времени!
- Судя по всему, вы увидите ее на подходах к Дажелету.
- На подходах… так воевать нельзя!
- Нельзя, - согласился Скрыдлов. - Но, очевидно, и сам наместник ни шиша не знает, что в море творится… Думаю, что южнее параллели корейского Фузана вам продвигаться не следует. При встрече с Камимурой старайтесь отвлекать его к северу, дабы избавить бедного Вильгельма Карлыча от борьбы с крейсерами. При погоне разрешаю сливать за борт запасы пресной воды, можете выбросить из бункеров даже половину угля, дабы облегчить свое движение… Исполать вам!
В пять часов утра, когда город безмятежно спал, открыв окна, а дворники еще только начинали поливать улицы, "Россия", "Громобой" и "Рюрик" тихо снялись с рейдовых "бочек" и вышли в Амурский залив. Крейсера хорошо качнуло в их развороте на открытое море, и только в 9.30 адмирал оповестил бригаду сигналом: "Наша эскадра вышла из Артура, теперь сражается… идем ей навстречу". (Увы, эскадра уже вернулась в Порт-Артур, никто давно не сражался, и встречать было уже некого.)
Но люди-то верили в то, во что им хотелось верить:
- Встретим артурцев! Еще как встретим…
Я не знаю, сколько пробило на часах в кабинете командующего флотом, когда адмирал Скрыдлов бомбой вырвался из кабинета, потрясая очередной телеграммой наместника:
- Все меняется! Витгефт убит, наша эскадра разорена… Крейсера надо вернуть, иначе… Срочно посылайте вдогонку им миноносец! Самый быстрый. Пусть не жалеет угля и машин. Пусть догонит, пусть вернет. Крейсера там уже не нужны!
Номерной миноносец сорвался с рейда и стремглав вырвался в открытое море. Молодой командир в кожаной тужурке пригнулся на мостике, как жокей в седле, крича по трубам в машину:
- Ну, ребята… выжимай! Сколько можете…
Словно острый нож, миноносец вонзился в тяжелые волны - и пошел, пошел, пошел распарывать их, резать, кромсать, как плугом. Свистящая пена летела через головы людей, корпус от напряжения сочился "слезой", но об этом никто не думал. Главное - догнать, остановить, вернуть… Больше суток длилась чудовищная гонка, наконец где-то очень далеко горизонт украсило выхлопами дымовых труб. Но "лошадиные силы" машин иссякли, и командир красными от соли глазами, чуть не плача, смотрел, как растворяются дымы русских крейсеров, уходящих дальше и дальше - в неизбежное, в роковое…